Четыредесятница — это традиция, которая идет из очень глубокой древности. Она включает в себя и древнерусские обычаи, в какой-то степени связана даже с дохристианскими традициями.
В какой-то степени она связана с периодом подготовки к крещению в древней церкви, то есть это целая сумма, огромный свод опыта многовекового, двухтысячелетнего пути Церкви. И каждый человек, цивилизованный и культурный, должен иметь представление об этом.
Для нас, «пост» в первую очередь связывается с определенным воздержанием от некоторых видов пищи. Но Пост этим не исчерпывается, и я хочу на этом остановиться.
Человек — существо очень сложное. Он не является ни хищником, ни травоядным существом, и он не запрограммирован на определенный вид пищи. Поэтому, переключаясь, то на растительную, то на животную пищу, он всегда испытывает некоторую перестройку организма. Это было важным фактором в процессе эволюции человеческого организма, это было важным фактором в истории культуры.

Но по мере того как человек стал развиваться интеллектуально и духовно, перед ним встала проблема: а не является ли чем-то не должным, чем-то чуждым для него вот это питание трупами животных, вот это хищническое истребление других жизней.
И многие учения, особенно индийские, полностью отказались от пищи, которую мы берем у убитого животного. В других регионах были особые виды живых существ, которые табуировались, то есть запрещались в пищу. Это тоже был элемент какого-то воздержания.
Нередко спрашивают, а почему в Евангелии, не провозглашен индийский принцип неубиения. Разумеется, никто из богословов и служителей Церкви не может точно и адекватно сказать, почему. Но нет заповеди такой, что человек не имеет права на жизнь живых существ. Сказано в Писании, что блажен тот, кто «и скоты милует», то есть, кто относится милосердно к животным. Но жертвенная кровь животных для человека сохраняется потому, что на определенном уровне цивилизации человек еще не в состоянии обеспечить себе пищу без животных.
Если бы сейчас весь земной шар пошел по пути, по которому идет индийский народ, исповедники индуизма, это создало бы острейшие проблемы голода на всей земле: миллионы людей и так голодают. Если бы они лишили себя и этой формы пищи, вероятно, голод стал бы еще более угрожающим и тяжким. Как говорил один из выдающихся наших современных богословов митрополит Антоний Блюм Сурожский, человек хотя бы в какие-то периоды года должен подняться над своим хищничеством, и, поверьте, что в этот период человек чувствует это не только на своем теле, но и на душе. Я по себе знаю, когда начинаешь воздерживаться от животной пищи, тело становится как-то легче.
Есть какие-то изменения, которые помогают духовной жизни. Дело в том, что принятие пищи, это причастие, причастие плода природы, что бы вы ни ели: хлеб — это плоть зерна, любая пища, приготовленная из растения, — это плоть этого растения, плоть животных, рыб, птиц, зверей. Мы причащаемся природе через пищу, и природа входит в нас. Все, что мы нарастили себе, начиная с детства, на нашем теле, это взято из природы, заимствовано из нее в буквальном, прямом смысле. Она живет в нас. Но, кто знает, если мы едим убитое существо, не входят ли в нас его страдание, его страх, его мука? Вопрос очень непростой.
Во всяком случае воздержание, хотя бы временное, от этих несовершенных видов пищи, дело, несомненно, благое.
Да, действительно, когда четыре раза в году человек, соблюдающий правило православной церкви, воздерживался на определенное время от мясной пищи, он был в выигрыше физически — несомненно; но он был и в выигрыше морально, потому что всякое воздержание есть усилие нашего внутреннего духовного организма. Понимаете, каждый раз, когда мы говорим себе «нет», мы крепнем, и каждый раз, когда мы поддаемся какому-то влечению, мы можем ослабевать.
Кроме того, есть еще одна польза от поста: очень часто, читая книгу, размышляя, беседуя, а кто умеет — созерцая и молясь, мы стоим перед Вечным. Но в быту, в повседневности, мы об этом забываем, и начинаем жить так, как будто мы отдалились от самой последней реальности. И вот, когда церковное правило вторгается в наш быт, когда приходится думать, а что тебе купить, а что тебе приготовить, — это как бы невольное напоминание в быту о постоянно идущем церковном священном годовом круге. Это вечность стучится к нам в Церковь, напоминая о главном.
Четыредесятница — сорокадневный Великий пост, который потом завершается Страстной неделей. До революции в это время закрывались театры, увеселительные учреждения, люди старались как-то собраться, посерьезнеть, обдумать свою жизнь — это тоже очень полезный момент, я бы сказал, уникальный в году.
В день Светлого Христова Воскресения собирались толпы новокрещаемых, шли на берег реки, пруда или какого-нибудь другого водоема, или шли к бассейнам, которые в древнем Риме и вообще в античном мире были необходимой принадлежностью любого приличного дома, и совершалось общее крещение. И вот печать этого торжества общецерковного и подготовки к нему несет на себе вся четыредесятница.
Во время Великого Поста прочитывается за богослужением значительная часть Ветхого Завета и все четыре Евангелия.
Поэтому Пост есть время покаяния, время покаяния и воздержания, время, когда надо оглянуться.
Иоанн Креститель имел в виду, что даже человек, который причастен к традиции с детства, и у которого много предков, эту традицию передавали из поколения в поколение и хранили, все равно должен пройти через покаяние и внутреннее обновление. Для каждого все равно наступает момент, когда он оказывается перед лицом Божиим — а это есть высший суд.
Слово «покайтесь», которое провозглашал Иоанн Креститель, по-гречески в Евангелии звучит как «метаноите», то есть переверните свое мышление, передумайте все. В наши дни это вновь становится актуальным.
Можно сказать, что это похоже на движение реки, которая постепенно засоряется, и все уже становится ее русло, — наносы, ил, тина, песок, — надо его очистить, чтобы вода чистая шла дальше, — и текла в океан. Вот почему для всех людей, которые находятся в рамках Церкви, и даже для тех, кто находится близ ее ограды, Пост становится временем размышления и покаяния.
Сначала идет предпостовый период. Начинается воскресенье, когда читается притча о мытаре и фарисее. Воскресенье по-церковнославянски значит «неделя». Неделя мытаря и фарисея. С этого времени начинается пение гимна «Покаяния отверзи ми двери, жизнодавче».
«Неделя мытаря и фарисея» связана с притчей евангельской, маленькой новеллой, которую Господь рассказал, чтобы пояснить, с каким чувством человек должен стоять перед Вечностью. Вперед прошел гордый блюститель законов, благочестивый фарисей, который соблюдал все правила, все обряды, который приносил жертву на храм, который, разумеется, не был ни разбойником, ни грабителем, а был благополучным праведным человеком, и он молился: «Благодарю Тебя, Боже, что я не такой, как эти негодяи, что чист перед Тобой».
А сзади двора стоял сборщик налогов, который даже глаз не поднимал и только ударял себя в грудь и повторял: «Боже, милостив буди мне, грешному». И, как говорит Господь Иисус, ушел более оправданным: то есть ближе к Богу оказался тот, кто стоял сзади, кто сознавал свою греховность, а не тот, кто был уверен в своей праведности. Человек, уверенный в своей праведности, — глухой, неспособный к духовному развитию человек. Этот род нравственного самодовольства означает остановку реки, которая должна течь.
А вы знаете, что происходит, когда останавливается течение реки? Она заболачивается, вода начинает гнить — то же самое происходит в душе. Достаточно сказать себе, как фарисей, что у меня все неплохо: я не убивал, не воровал, не грабил, Не нарушал брака — и кажется все — загорается уже нимб сверху. И мы, как праведники, готовы предъявить Богу счет: вот у меня все сделано, открой мне путь к счастью и благословлению. Это ложная позиция, и она осуждается. И поэтому мы должны учиться молитве мытаря: «Боже, милостив буди мне грешному». Что это значит? «Я прошу помиловать». Фарисей что просил? Справедливости. Он считал, что он с Богом схватился: я Тебе, Ты мне. А мытарь ждал помилования.
Когда просят помилования, это значит признают свою вину, но надеются на снисхождение.

Александр Мень