«Когда люди пьют кофе — они становятся мрачными и начинают говорить о политике. Так, или примерно так изрек один из султанов средневековой Порты. Изрек и приказал... закрыть в Стамбуле все кофейни.
ПИТИЕ ДОБРОЕ
Все страны мира либо «чайные», либо «кофейные». Мы, пожалуй, издавна относимся к первым. У нас сложился свой неповторимый ритуал чаепития, появился, со временем, и свой чай.
Харьков тоже был «чайным». Доказательства тому — значительные партии этого напитка в обороте городских ярмарок, впечатляющая реклама в дореволюционном «Южном крае», интерес публики к способам заваривания чая.

Был в Харькове и ученый, профессор Харьковского университета, посвятивший чаю многие свои исследования.
Итак, знакомьтесь, Андрей Николаевич Краснов — ученый, основатель университетской географии в России, наш земляк на протяжении более двадцати лет жизни. О А.Н. Краснове написано немало, в том числе и в Харькове. Однако тема, назовем ее условно «Краснов и чай», все еще остается вне поля зрения исследователей. Хотя поиск путей выращивания и производства чая в тогдашней Российской империи занимает видное место в жизни и деятельности ученого.
Главная работа Андрея Николаевича о чае — два увесистых тома под названием «Чайные округи субтропических областей Азии». Кроме того, перу ученого принадлежат статьи в ряде газет (в том числе и в «Южном крае») и журналов, отдельные упоминания в других работах, где он пишет о чае, как о ботаническом виде и его выращивании, особенностях приготовления напитка и о чаепитии в разных странах, а также о возможностях промышленного производства чая в России.
Конечно, А.Н. Краснов не был здесь первым. Чаепитие в России, уже успело овладеть массами, расходясь кругами от царского стола, охватывая сословия русского общества, вплоть до стола простолюдина и обрастая элементами мещанского быта, неузнаваемо изменяющими его «восточную» первооснову. О чае писали специальные работы, предпринимались попытки его разведения и производства. Не обошли чай своим вниманием и такие выдающиеся ученые, как Бутлеров, Докучаев, Воейков. Так что, повторюсь, Краснов не был здесь первым, да и не считал себя таковым. Более того, в одной из своих книг он подробно рассказывает о предшественниках и не скрывает похвалы о достигнутых коллегами успехах.
Первым А. Н. Краснов был в другом. Он объехал традиционно чаепроизводящие районы, исследовал почвы, подвиды чаев, сорта, способы разведения, производства, сопоставил особенности в разных странах, описал вредителей и полезных насекомых, исследовал в Закавказье почвы и климат на степень пригодности их для разведения чая.
И, наконец, здесь он бесспорно первый из русских и путешественников, оставил великолепные красочные, запоминающиеся описания и, с поправкой на время и обстоятельства, кое в чем сохраняющие значение, этнографические картинки чаепития в Китае, Японии, Индии, на Цейлоне...
Сказалась в этом вопросе и его гражданская позиция. Ведь, если, как писал Г. Манн, английский специалист по чаю, «Чайное дело в России являлось забавой царя и нескольких богатых купцов», то Краснов хотел «...не отравлять тысячи и миллионы народа суррогатами чая, когда есть полная и легкая возможность напоить весь русский народ, начиная от царя и до последнего мужика, хорошим чаем».
А. Н. Краснов, вспоминал его коллега по университету В. Талиев, «был при жизни почти забыт русскими учеными и имя его было окружено не ореолом народной славы, а какой-то нездоровой атмосферой иронии и пренебрежения».
Это естественно, ибо академическая братия отклонений от «академизма» не прощает. Краснов же был ученый от академизма далекий. Прежде всего потому, что «художник, говоря словами В. Талиева, — на каждом шагу прорывается в его специальных работах... Тем более, конечно, он выступает на передний план в многочисленных описаниях путешествий и вообще статьях популярно-научного характера».
Не принимала академическая братия Краснова и потому, что, опять же обращаясь к В. Талиеву, «в нем мысль постоянно отклонялась на текущую жизнь... и наука для него была орудием культуры, прогресса, могущественным средством развития своей родины».
Играли роль и обстоятельства чисто научного характера, на которых в газетной публикации нет необходимости останавливаться. А вот первые из перечисленных «недостатков» как раз и дают А. Н. Краснову право занять видное место в истории мировой культуры. И особенно стоило бы выделить его книги о тропиках.
Так называл тропики сам Андрей Николаевич. Они манили его еще в детстве.
«Поверь, — писал он своему другу В. Вернадскому, — не полна жизнь того человека, который не видел этого чудесного мира». «...достигнув этой обетованной земли, — рассказывает Краснов о своем первом путешествии, — я жадно впивался глазами в окружающий мир, в малейшие детали ландшафта».
Конечно, здесь он выступает, прежде всего, как географ и — в еще более узком плане — как ботаник. Первенствующую роль играет и практическая значимость путешествия — изучение тех растений, прежде всего чая, которые могут быть акклиматизированы на русской земле. Но, вместе с тем, тропический мир побуждает его выступать как историка культуры и этнографа.
Лейтмотивом всей системы взглядов ученого является признание доминирующей роли растений в становлении и развитии мировой культуры. «Культура, — пишет он, это есть культура, созданная исключительно с помощью растений». Далее, становление и развитие культуры стран Востока определяет мир растений — «растение здесь кормит, освещает и одевает человека». Этот мир формирует духовный облик и нормы поведения восточных жителей. И, напротив, становление и развитие культуры стран Запада определяет животный мир — «наша западная культура создалась, можно сказать, исключительно благодаря помощи животных». Отсюда и соответствующий духовный облик, и нормы поведения: «Цивилизация Запада создана не растением, а животным... Его культура, его прогресс основывается на эксплуатации и грабеже... Вся история европейской культуры есть история нашествия одного народа на другой.
Отсюда резкое противопоставление Запада и Востока. Более резкое, чем даже знаменитое киплингово «Запад есть Запад, Восток есть Восток. И с места они не сойдут...»
Так Востоку непонятен западный лозунг: «Где хорошо — там и Родина». Далее А. Н. Краснов отмечает «загаженность, изуродованность, обобранность природы Запада» в сравнении с природой Японии. Отсюда различие и даже противостояние норм морали на Западе и на Востоке: «Мы владеем высокой христианской моралью, но если мы посмотрим, как мало мораль эта проникла в народные массы, мы увидим, как много еще надо сделать в этом направлении по сравнению с тем, что сделано в природе последователями Будды и Конфуция... Американец своими манерами производит впечатление дикаря перед деликатностью обращения китайца и японца, и я предпочел бы манеры японского чернорабочего манерам американского или немецкого буржуа... Всякого рода брань и кулачная расправа, к которой так охотно прибегают мои соотечественники без различия степени образования и развития — вне всякого понимания у японцев: «Мой господин, — рассказывает японский слуга, — унизил себя до того, что позволил себе ударить меня по лицу». Оскорбленный китаец предпочитает повеситься на дверях оскорбителя, вместо того, чтобы вызвать на дуэль, как-то сделал бы на его месте бледнолицый брат. Какой верх представляют собой наши лучшие букеты в сравнении с японскими. Эти две цивилизации — европейско-американская и китайская — теперь стоят друг против друга, и настанет час, когда они должны дать окончательный бой... Пройдет еще несколько столетий, и быть может, те же англичане будут подражать Японии и Китаю».
Взгляды Краснова и сейчас не потеряли своей актуальности.
С неослабевающим вниманием читаются и рассказы исследователя о сборе чая, его приготовлении, самом чаепитии, но также и о фальсификации чая (последнее свидетельствует, что полного совершенства нет нигде, и даже на Востоке).
«Китайцы, подобно японцам, пускают в продажу зеленый чай, подкрашивая его берлинской лазурью, — замечает Андрей Николаевич, — а иногда и более вредными примесями. Для себя китайцы обыкновенно его только ароматизируют... Китайцы почти что не пьют воды, а употребляют вместо нее чай, пьют его постоянно, можно сказать, ежечасно... Но какой это чай! Это едва подкрашенная водица, настой из тех палочек и листиков, которые являются отбросами чайных фабрик... Этот чай, чтобы скрасить его вкус, приправляют перцем или семенами... травы вроде аниса... Грязные китайцы, обнаженные до пояса, с панталонами, поднятыми выше колен, мокрые от пота, покрытые сыпями, лишаями и другими кожными... болезнями, грязными ногами... мнут эту зеленую, мокрую, сочную массу...»
В биографии Краснова, в воспоминаниях о нем нам не встретились сведения об отношении ученого к чаю в быту. Во всяком случае, приведенные описания дают основания считать, что отличать хороший чай от плохого он умел и как потребитель. На это указывают и такие, сделанные им наблюдения и сравнения: «Цейлонскому чаю далеко до китайского по ароматичности и по мягкости вкуса... Для выделки чая здесь (в Китае - С.А.) собирают верхушки побегов о трех-четырех листиках; самый верхний из этих листиков, одетый серебристыми волосками, так называемый байхао, сам, взятый отдельно, дает так называемый цветочный чай, если его высушат на солнце или желтый, если его высушат в тени... Там, в Японии чистенький чайный домик, приветливая хозяйка, вкусные сладкие рисовые конфеты и в характерной маленькой чашечке утоляющий жажду налиток. Здесь (в Китае — С.А.) вас приводят к грязной, вонючей фанзе, вы сидите внутри за прилавком, задыхаясь от зловония, распространяемого расположенным рядом отхожим местом.
В грязную чашку вам наливают желтоватой горячей жидкости, резкой от перца... В больших городах вы, конечно, найдете чай лучшего достоинства». И, наконец, зарисовка, в которой ученый раскрывается, как художник, бытописатель, подающий надежды коммерсант (в жизни он таковым не был), патриот, а в целом — хороший знаток чая уже на бытовом уровне: «Англичане под понятием хороший чай подразумевают нечто совершенно иное, чем наша публика... миллионы пудов, идущих с Гималаев, не встретят никогда симпатий на наших рынках.
Англичане требуют от чая темного цвета и возможно большей крепости и терпкости настоя. Мы ценим в наших чаях тонкость вкуса и ароматность, не ту, которую искусственно можно придавать чаю, примешивая к нему цветы жасмина», но ту, которая присуща самому листу, которая впервые слышится при его прожаривании и вполне обнаруживается в чае, пролежавшем спокойно по меньшей мере год. Вряд ли русский читатель, увидав чернобурую жидкость с желто-коричневой пеной, налитую в стакан, догадался бы, что это чай». Конечно, это преувеличение. Есть английские фирмы, выпускающие превосходный чай.
Когда люди пьют чай — они становятся философами, поэтами, начинают рассуждать об искусстве, а эстетика становится их религией. Не будем, конечно, утверждать, что те, кто это говорит, правы на сто процентов, но пускай это у нас, а вот в Японии и Китае, судя по приходящим сведениям, это еще наблюдается. «Чай, — говорит писатель Окакура Куказа, — это культ прекрасного среди тупых фактов повседневности».
Но что мы знаем о чае? Черном, зеленом, желтом и красном? О великом множестве сортов и производителей, в руках которых один и тот же сорт приобретает все новые и новые качества?
Что знаем мы, к примеру, о качестве воды? О том, что мудрые китайцы использовали для чая воду из снега, собранного с цветов сливы. Кувшин с такой водой хранят закопанным в землю пять лет... И о том, что харьковская вода из-за своей жесткости практически непригодна для приготовления чая.
Что знаем мы о правилах, стадиях и нормах кипения воды, о том, что сахар убивает аромат чая? «Как может, — спрашивает Дж. Оруэлл, — именовать себя чаевником человек, способный убить вкус чая сахаром?» А что нам ведомо о правилах заварки и, более того, чаепития? А ведь без таких знаний, даже в их элементарной форме, зеленые листочки, — становящиеся черными чаинками, никогда не раскроют того, что в них вложила природа и тысячелетняя мудрость Востока.
А как было бы приятно, вторя великому Бо Цзюй-и, «чашку вкусного чаю налить» и послать, как подарок, сквозь время и расстояние «человеку, влюбленному в чай».

Семен Авербух

Архив газеты "Тайны века", Харьков, 2005