(Рассказ отца Георгия)
Чтобы тебе был понятен мой рассказ, я должен сделать небольшое отступление.
Когда-то я был игуменом Мещенского монастыря, который находился в Калужской губернии. По монастырским делам мне частенько приходилось бывать в Калуге. В один из таких приездов иду я по улице и вижу: возле хорошего большого дома стоит женщина в небрежно накинутой теплой шали и кого-то поджидает.

Увидев меня, быстро подошла и поклонилась. Лицо бледное, и такая скорбь на нем, что я сразу со всем вниманием воззрился на нее, а она мне говорит:
— Батюшка, муж умирает, отойти от него далеко не могу, а его напутствовать скорей надо. Не откажите, прошу вас, зайдите к нам!
На счастье, у меня были с собою Святые Дары.
Ввела она меня в дом, посмотрел я на ее мужа: совсем плох, недолго протянет. Исповедал его, причастил. Он в полной памяти. Благодарить меня начал со слезами, а потом сказал:
— Горе у меня большое: я ведь купец, но подошло такое дело, что дом пришлось заложить, а выкупить не на что, и его через два дня с аукциона продавать будут. Вот теперь умираю, и семья неустроенной остается. Жалко мне его стало.
— Не горюйте, — говорю, — может быть, Господь даст, и я вам как-нибудь помочь сумею.
А сам скорей вышел от купца, да на телеграф, и вызвал к себе в гостиницу одного духовного сына, тоже купца.
Тот вечером уже у меня в номере сидел, смекнул, в чем дело, и когда аукцион был по продаже дома, сумел нагнать за него цены до 25 тысяч. Дом купил город, из полученных денег 7 тысяч пошло на погашение залога, а 18 внесли на имя жены умирающего купца.
Тут уж я с отъездом в монастырь подзадержался, и после всех денежных операций пошел к больному рассказать об удачном окончании дела. Он еще жив был, благодарил меня, что я спас его семью от бедности, и к вечеру умер. Хоронить его я не остался, а поспешил в обитель, да за разными событиями так про него и забыл.
Прошло много лет... Был я арестован, и пришлось мне сидеть в камере смертников, вместе со мной находилось 37 человек.
Почти каждую ночь к нам приходили и забирали на расстрел 5-6 человек. Таким путем осталось нас семеро.
Как-то днем подошел ко мне сторож тюремный и шепнул:
— Готовьтесь, батюшка, сегодня я получил на всех вас список. Ночью увезут.
Я передал своим союзникам слова сторожа. Нужно ли говорить, что поднялось в душе каждого из нас? Хотя мы знали, что осуждены на смерть, но она все стояла за порогом, а теперь собиралась его переступить...
Не имея сил оставаться в камере, я надел епитрахиль и вышел в глухой, без окон коридор помолиться. Я молился и плакал так, как никогда в жизни, слезы были до того обильны, что насквозь омочили шелковую вышивку на епитрахили, она слиняла и растеклась разноцветными потеками.
Вдруг я увидел возле себя незнакомого человека: он участливо смотрел на меня, а потом сказал:
— Не плачьте, батюшка, вас не расстреляют.
— А кто вы? — удивился я.
— Вы, батюшка меня забыли, а у нас здесь добрые дела не забываются, — ответил человек, — Я тот самый купец, которого вы в Калуге перед смертью напутствовали.
И только этот купец с моих глаз ушел, как вижу: в каменной стене коридора брешь образовалась, и я через нее увидел опушку леса, а над ней в воздухе свою покойную мать. Она кивнула мне головой и сказала:
— Да, Егорушка, вас не расстреляют, а через 10 лет мы с тобой увидимся. Видение окончилось, и я опять очутился возле глухой стены, но в душе моей была Пасха! Я поспешил в камеру и сказал:
— Дорогие мои, благодарите Бога, вас не расстреляют, верьте слову священника (я понял, что и купец и матушка говорили о всех нас).
Великая скорбь в нашей камере сменилась неудержимой радостью, мне поверили, и кто целовал мои руки, кто плечи, а кто сапоги. Мы знали, что будем жить!
Прошла ночь, а на рассвете нас перевезли в рассыльную тюрьму. А вскоре по амнистии был освобожден и жил последние годы при Даниловском монастыре; шестеро же моих союзников стали моими духовными детьми.
Через несколько лет меня вновь арестовали, выслали сюда, в Каратюбу, где мы сидим сейчас с тобой вместе и беседуем.
(«Непридуманные рассказы»)

Архив газеты "Тайны века", Харьков, 2005 г.