«Три свидетельствуют на небе: Отец, Слово и Святый Дух; и Сии три суть едино. И три свидетельствуют на земле: дух, вода и кровь; и сии три об одном. Если мы принимаем свидетельство человеческое, свидетельство Божие — больше, ибо это есть свидетельство Божие, которым Бог свидетельствовал о Сыне Своем».
Первое соборное послание святого апостола Иоанна.

В 1422 году разразился страшный голод. «В лето 6930 глад бысть велик по всей Русской земле и по Новгородской и мнози людие помраша з голоду. А иные из Руси в Литовское выидоша, иные же на путях сглада изстудени помроша, бе бо зима студена. Иные же и мертвые скоты ядаху и кони, и псы, и кошки, и люди людей ядоша». Вдобавок татары не забывали навещать Русь жестокими, грабительскими набегами.
В этом же страшном году в Радонежских пределах, в Троицкой обители на горе Маковце произошло церковное прославление основателя этого монастыря — Сергия. 5 июля — через тридцать лет после кончины Радонежского игумена — торжественно была извлечена деревянная колода с его телом и положена в специальной раке рядом с алтарем деревянного Троицкого храма. Народу собралось — несть числа! Все любили авву Сергия и давно почитали его святым. Большая полноводная река людей текла к его гробу. И в этом потоке выделялись два «чудных добродетельных старца» из Андроникова монастыря. Это были лучшие московские иконописцы — Данила Черный и Андрей Рублев.
Игуменом монастыря в то время был ученик Сергия, Никон. Завидев друзей, он поспешил пригласить их к себе. «Собор-то каменный надо строить!» — «Ну, знамо, дело...» — «Я уж и камней запас... Год-то голодный, а строить все одно нужно... Да и трудников сейчас у-у сколько, чай детишек-то с бабами надо накормить... Вот, кто подписывать собор станет, пока не знаю...» — «Да, мастеров-то много хороших...» Помолчали. Никон знал, что они уже с дюжину лет напрочь заказов не брали... «Знаю, братья, что вы не от работы, а от славы людской бегаете. Но и то знаю, что разве вас никто память Сергия достойно не почтит. Думайте! Бог даст, через год стены ваши будут!» Весной следующего 1423 года Даниил и Андрей пришли в Троицкий монастырь.
Трудно было представить, что всего девяносто лет назад здесь были абсолютно дикие места. Снедаемые еще языческими страхами, люди боялись ходить на Маковец, где, по их мнению, обитали злые духи, хозяйничавшие в Радонежских лесах. Чтобы разрушить это многовековое мракобесие и выгнать из народа страх, Сергий построил здесь маленькую деревянную церковь и посвятил ее Пресвятой Троице.
Прошло не так уж много времени, и растущая слава бесстрашного Радонежского подвижника начала собирать вокруг него последователей. С большим трудом, но ему все же удалось объединить братию в общежительный монастырь. Под знаменем Троицы ученики аввы Сергия стали расходиться по всей Руси — где в княжьих столицах, а больше в таких же глухих лесах — строить такие же острова христианской любви и веры. Он сам ходил с ними, мирил бояр и князей, объединял земли вокруг Москвы, порой даже закрывал храмы, чтобы заставить горделивых братьев прекратить междоусобицу. «Внимайте себе, братие. Прежде имейте страх Божий, чистоту душевную и любовь нелицемерную» — говорил он.
Постепенно делами и молитвами Игумена земли Русской из народа, почти потерявшего надежду на свободу, стали выходить уныние и страх. Люди снова начали осознавать себя христианами, народом Божиим, способным подняться на защиту своей веры и земли. Образ Пресвятой Троицы стал символом возрождения нации.
В летописи за 1405 год сказано: «Тое же весны почаша подписывати церковь Благовещение на князя великого дворе, а мастеры бяху Феофан иконник Гречин, да Прохор старец с Городца, да чернец Андрей Рублев, да того же лета кончаша ю». Это последнее документальное упоминание о Феофане Греке и первое — о Рублеве. Феофана с трудом уговорили приехать в Москву из Нижнего. Он был стар, мудр и не охоч гоняться за великокняжескими заказами. Прохору покидать родные места тоже было в тягость, но Грек, проработавший с ним многие годы, просил не оставлять его одного. Москвича Андрея Феофан выбрал себе в подмастерья по двум причинам: сей чернец, как ему говорили, несмотря на боярское происхождение, был нрава весьма кроткого, да к тому же учился в Константинополе, знаком с греческой школой, значит они легко найдут общий язык.
Андрею было тогда около сорока пяти — обычный возраст для московского живописца того времени, допущенного к работе на великокняжеском дворе. Искусство художника уважалось и ценилось древнерусским обществом неимоверно высоко. Иконописца знали в лицо и почитали чуть ли не праведником. Им не мог стать человек безнравственный или пьющий. Законом запрещалось заниматься «святым ремеслом» убийцам, сквернословам, заносчивым, драчливым, грубым и нечестным людям. Своих художественных школ на Руси не было. Опыт передавался из поколения в поколение прямо в дружинах. Самых одаренных посылали учиться в Византию, Болгарию и Сербию.
В балканских мастерских, на Святой Земле и на Афоне тогда писалось довольно много икон по русским заказам, и наши иконописцы порой вынуждены были проводить вдали от дома целые десятилетия. Как, например, ученик Сергия Радонежского Афанасий Серпуховской, проработавший в Царьграде 20 лет и написавший там знаменитый Высоцкий чин. Этот шедевр и самого авву Афанасия хорошо знал молодой Андрей. Афанасий был другом и наставником Никона. Никон и познакомил Серпуховского игумена с будущим иноком Андреем.
Никон не мог не радоваться на своего бывшего послушника, которого теперь называли «мужем, всех превосходящим в мудрости». Работа в соборе спорилась. Даниил, как старший, руководил дружиной, распределял задания, Андрей давал советы молодым. Но Никону все же хотелось, чтобы одну икону Рублев написал сам. Летопись сообщает о том, что они говорили с глазу на глаз, и настоятель просил живописца «образ написати пресвятые Троицы в похвалу отцу своему святому Сергию».
«Авраам был девяноста девяти лет, когда была обрезана крайняя плоть его. И явился ему Господь у дубравы Мамре, когда он сидел при входе в шатер свой, во время зноя дневного. Он возвел очи свои и взглянул, и вот, три мужа стоят против него. Увидев, он побежал навстречу им от входа в шатер и поклонился до земли, и сказал: Владыка! если я обрел благоволение пред очами Твоими, не пройди мимо раба Твоего; и принесут немного воды, и омоют ноги ваши; и отдохните под сим деревом, а я принесу хлеба, и вы подкрепите сердца ваши; потом пойдите в путь свой; так как вы идете мимо раба вашего. Они сказали: сделай так, как говоришь. И поспешил Авраам в шатер к Сарре и сказал ей: поскорее замеси три саты лучшей муки и сделай пресные хлебы. И побежал Авраам к стаду, и взял теленка нежного и хорошего, и дал отроку, и тот поспешил приготовить его. И взял масла и молока и теленка приготовленного, и поставил перед ними, а сам стоял подле них под деревом. И они ели.» Книга Бытия.
Деталей Андрей решил не оставлять: эпизод Ветхозаветной истории был прекрасно известен всем русским людям. Даже тот, кто никогда не читал Библию, знал, что у Мамрийского дуба Господь пообещал патриарху Аврааму, что через год у них с Саррой, которой было уже девяносто, родится сын. «И сделается Авраам отцом множества народов, и произойдут от него народы и цари народов». И вышло по слову Божию. Это было откровение о будущей Церкви... Через год Сарра родила Исаака.
Греческая научная мысль второй половины четырнадцатого века целиком и полностью была занята знаменитыми спорами о Фаворском Свете. Главный вопрос стоял так: «Кто же преобразился на горе Фавор, Сам Христос или Его ученики?» Афонские монахи во главе с Солунским архиепископом Григорием Паламой считали, что каждый человек может и должен совершить свое личное восхождение на Фавор. Свет Преображения — это божественная сила, через которую Бог, в принципе Недоступный для нашего понимания, открывает Себя в доступных человеческому восприятию формах. Путь к такому индивидуальному Преображению открывало учение афонских монахов, которых называли «исихастами» — «молчальниками» дословно. Вселенская Церковь приняла их идеи. На Руси их распространял преподобный Сергий. Конечно, их последователем был и Рублев.
Вернувшись домой, он становится иноком подмосковного Спасо-Андроникова монастыря Андреем (мирского имени мастера история не знает). Поодаль от придворной суеты, у здешнего игумена Саввы часто встречаются ученики Сергия: писатели, художники, ученые, княжьи люди. Они обсуждают положение Империи, отношения с Патриархом (Русская Митрополия входила тогда в состав Константинопольской Церкви), говорят о том, что Византии, по всей видимости, недолго осталось, и о том, что неплохо было бы подумать о преемстве, только без «их ахинейской (то есть «афинской», «греческой») мудрости и хитрости». Но больше всего спорят о том, какой будет Москва, когда окончательно окрепнет и сбросит со своих плеч татарское бремя. И думают о русском идеале — о стране, в которой будут царствовать законы самопожертвования и любви. О Святой Руси.
После падения христианского Востока, после поражения сербов на Косовом поле, покорения турками Болгарии и большей части Византийской империи, взоры всего православного мира стали устремляться к Москве. Ее вес возрастал как внутри самой Руси, так и на внешнеполитической арене. Но выживание было обеспечено другим. Церковь и государство, сплотившись, смогли поднять духовную планку нации на недосягаемую высоту. Идеалом Сергия и его единомышленников было преображение страны и всей вселенной по образу святой Троицы, внутреннее объединение всех людей в Боге. «Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом». Для исихастов эта фраза была девизом жизни. И ни что иное, как икона Бога, ставшего человеком, учила людей, каким должен стать настоящий человек. И пусть этот идеал «жизни не по лжи» так и не удалось полностью воплотить, но само неистребимое стремление к Совершенству, к Христовой Правде стали очень большой частью русской души.
Осенью 1408 года на Русь вновь нагрянула Орда. 23 ноября по затвердевшим от ранних морозов дорогам огромное войско во главе с ханом Едыгеем подошло к Москве и стало в шатрах в селе Коломенском. Не надеясь взять Кремль приступом, татары потребовали выкуп. Когда он был уплачен, они ушли обратно в степи с множеством пленных: иной ордынец вел до сорока невольников. «Велик был полон. И чада рыдаху, разлученная от родитель своих, и не бысть помилующего, ниже избавляющего, ни помогающего».
Этот опустошительный набег Андрей с Даниилом не видели, в это время лучшие иконописцы Московской Руси заканчивали роспись главного ее собора — Успения Божией Матери во Владимире. Убранство храма решили обновить к приезду из Византии нового главы Русской Церкви — митрополита Фотия. Фотий был очень уважаемым на родине греком, мужем ученым, мудрым и праведным. Его назначили на Московскую кафедру, чтобы подчеркнуть важность русско-византийских связей.
Вместе с московскими иконниками к интронизации нового митрополита храм готовил его будущий ключарь — греческий священник Патрикей. Через два года, в июле 1410-го Андрей узнает о страшной беде, которая случилась во Владимире. Нижегородский князь Данила Борисович, враждовавший с Москвой, договорился с ордынским «царевичем» Талычой. «И приидоша ко Владимирю лесом безвестно из-за реки Клязьмы, людям вполдень спящим. И на посад пришедше и начаша люди сещи и грабити». Соборные двери оказались запертыми изнутри. Отец Патрикей собрал золотые и серебряные церковные сосуды и прочие ценности. Зная потайные входы, провел всех людей наверх. Спустился сам и велел поднять лестницы. Когда татары вместе с нижегородцами ворвались в храм, Патрикей стоял на паперти один. Его сбили с ног, связали. Стали пытать: где драгоценности? Пастырь молчал и никого не выдал. Истерзанного его привязали к седлу и пустили лошадь вскачь.
В это время Андрей пишет икону Господь-Вседержитель из знаменитого «Звенигородского чина». Должно быть, впервые в истории христианской живописи зрители могли прочитать на ней, наверное, самую важную фразу Евангелия: «Да любите друг друга. По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою».
Эти слова Христос произнес в Сионской горнице во время Тайной Вечери, после того, как Им было установлено таинство Евхаристии. Таинство, позволяющее людям стать причастниками божественного естества. Путь в небесное царство.
Чаша Причастия — один из самых главных символов Рублевской «Троицы». Она в центре стола-жертвенника, она же — в центре мысленного круга, не имеющего, ни начала, ни конца, в который помещены фигуры Ангелов. В центре этой большой жертвенной чаши — Христос.
Впервые увидев пресвятую Троицу, Авраам сразу понял, что это Единый Господь: он обращается к трем ангелам, как к одному: Владыко! Глядя на икону Андрея, человек тоже сразу и безошибочно узнает Бога, должно быть, самой природой ощущая, что на Предвечном Совете весь наш мир решено было основать на законах единства и любви.
Все мы одним Духом крестились в одно тело, Иудеи или Еллины, рабы или свободные, и все напоены одним Духом. Тело же не из одного члена, но из многих. Если нога скажет: я не принадлежу к телу, потому что я не рука, то неужели она потому не принадлежит к телу? И если ухо скажет: я не принадлежу к телу, потому что я не глаз, то неужели оно потому не принадлежит к телу? Вы — тело Христово, а порознь — члены. Первое послание к Коринфянам святого апостола Павла.
Был день. Весенний день 1426 года. Андрей позвал Данилу к себе в келью, и они отнесли только что оконченную икону в собор. Остальные работы в храме были уже сделаны. Мастеров не было. На лавочке тихонько дремал послушник. Старцы поставили «Троицу» справа от алтаря и опустились перед ней на колени. Образ еще не был освящен, но они кланялись не творению Андрея, а благодарили самого Творца. Даниил встал первым, окликнул отрока: «Слыш-ка, сынок! Ты скажи батюшке, чтоб он не больно-то кропил ее святой водой, не подсохла еще».
Через пять минут со всех келий чернецы заспешили в Троицкий. Поддерживаемый под руки в собор шел Никон. Видно было, что если бы не старые болячки, он забыл бы о сане и побежал бы не хуже своего келейника... Слезы брызнули из глаз игумена — это то, о чем мечтал Сергий, икона будто говорила его словами: «Да воззрением на святую Троицу побеждается страх ненавистной розни мира сего!» Нельзя было лучше почтить память преподобного аввы. «Ах, Андрей! Должно быть, его рукой Сам Господь водил по мольбам Сергия. А ведь одно только искусному человеку и нужно, чтоб так написать — надобно узреть Бога нашего. Нужно быть святым».
Данилу и Андрея вышел провожать весь монастырь. Троицкая братия полюбила «чудных старцев» и дивилась их небывалой дружбе. Никон благословил друзей на обратный путь, пообещав, каждый оставшийся ему день молить за них Бога. Его не стало через год.
29 января 1430 года умер соборный старец Андрей Рублев. Даниил томился и скорбел о друге, и когда спустя совсем немного времени, пришел и его черед «телесного союза отрешитеся», Господь послал ему утешение. В последние мгновения жизни, Даниил увидел «возлюбленного ему Андрея, в радости призывающего его».

Дмитрий Менделеев

Архив газеты "Тайны века", Харьков, 2005