Жоэль ЛОТЬЕ — руководитель направления Russia Goes Global в европейской компании, занимающейся продвижением российского бизнеса на мировые рынки и привлечением западных специалистов для работы в России. Задолго до начала бизнес-карьеры Лотье был известен как один из ведущих шахматистов Франции и тренер Владимира Крамника, но с 2004 года он все больше времени посвящает международному пиару России. — Прежде всего — откуда у вас такой русский?

— Изучаю с семнадцати лет, в основном по шахматным делам. Недавно, когда ездил с русскими друзьями в Париж, спросил француженку, как короче пройти туда-то, — она до этого слышала, как я разговариваю по-русски, и сказала: «О, да у Вас хороший французский, почти без акцента…» В общем, если здесь еще не всегда принимают за русского (чаще за казаха, благодаря примеси японской крови), то во Франции уже запросто. Думаю, любой человек, работающий тут, за 2–3 года значительно абсорбируется: перенимает интонации, образ жизни, мировоззрение… Штука в том, что Россия требует строго определенных правил и норм, если вы хотите тут жить и работать. В Штатах, в Европе вы можете оставаться французом, но здесь обязаны стать русским, иначе элементарно не выживете. Русский национальный характер — совокупность черт, выработанных приспособлением к местному климату — и буквальному, и финансовому. Вот почему я с такой иронией выслушиваю разговоры о разных видах экспансии, угрожающей России, — скажем, о мягкой экспансии Китая. На всякую экспансию есть абсорбция: во втором поколении все уже будут русскими. Все, кто сюда приезжал работать, начиная с петровских времен, подтверждают этот тезис. Россию никто не захватит — она всех таинственным образом русифицирует, потому что не по-русски тут жить нельзя. А поскольку ехать сюда будут многие — это сейчас растущий тренд, специалисты необходимы, и работать в России модно, — то постепенно число «приглашенных русских» будет расти. Страна в хорошем смысле слова засасывает. А если учесть, что из кризиса она выйдет одной из первых…
— Не Китай?
— У Китая огромный потенциал (и, кстати, огромное самомнение: они сейчас громогласно уверяют, что их действия во время кризиса — образцовые, что они выйдут раньше всех и вытащат всех; еще пять лет назад такое было немыслимо). Но Россия, думаю, выйдет раньше по двум причинам: во-первых, то, что она поставляет миру (в первую очередь нефть и газ), будет востребованно всегда, и конъюнктура явно улучшается. А во-вторых, российская экономика структурно довольно проста. И то, что казалось ее пороком, в кризис выглядит преимуществом. Ей легче вылезти. Вдобавок кредиты не так распространены, средний класс сравнительно малочислен и не перекредитован…
— Что Россия может сегодня предложить миру, если она действительно хочет go global?
— Я бы говорил о трех направлениях. Первое: Россия, безусловно, остается в числе лидеров по части интеллектуального потенциала. Говоря совсем просто, чтобы жить здесь, надо быть очень умным. Как вы помните, Иван-дурак и есть самый умный персонаж, а показная глупость (точнее, непрагматизм) — часть его стратегии. В России каждый — отчасти шахматист: тонкий и неочевидный выбор надо делать на каждом шагу. Есть целое искусство дать взятку в одних обстоятельствах и не дать в других; пролавировать между конфликтующими интересами разных влиятельных группировок; не соблазниться легкой выгодой… Короче, сама жизнь в России, не говоря уже о системе образования, которая в сфере технических дисциплин до сих пор остается непревзойденной, воспитывает интеллект. Россия была и будет кузницей научной и финансовой элиты. Второе: один знакомый специалист по привлечению инвестиций сказал однажды, что для решения трудных задач следует приглашать индусов, а невозможное надо поручать только русским. Это абсолютно верно — в том смысле, что Россия, может быть, меньше годится для решения задач, требующих последовательности, усидчивости и прилежания, но русские идеально справляются с тем, от чего отказались все остальные. Русская история это блестяще подтверждает: здесь решаются только глобальные задачи, тогда как с элементарными — вроде нормализации быта — здесь не могут справиться веками. Отчасти эта мысль перекликается с определением Виталия Найшуля: если что-то в России действительно должно быть сделано — оно будет сделано любой ценой. Но если что-то может быть не сделано — этого не добьешься ни при каких обстоятельствах.
— Как вы сами объясняете эту особенность русского характера — справляться с невозможным и проигрывать в ерунде?
— Мне представляется, что главная русская черта — азарт. Здесь готовы осуществить любое дело только при условии, если можно будет его предъявить всему миру и сказать: «Вот! Вы не смогли, а мы — запросто». Без азарта в таких климатических и социальных условиях нечего делать. Кураж — главный стимул. И потому Россия во все времена была — и сейчас будет — Меккой для интеллектуалов, которые ее обожают, и авантюристов, которые тянутся к этому характеру. Не только ради наживы, но ради родства.
— Сходные мысли высказывал Денис Драгунский. Только у него была Мекка для художников.
— Не только. Для финансистов, менеджеров, утопистов, футурологов, техников… Напомню вам, что главными пропагандистами России на Западе были Уэллс и Эйнштейн, да и в тридцатые годы в СССР работали сотни американских специалистов, бежавших сюда от Великой депрессии. Отсюда третье направление российского глобального продвижения: Россия — идеальное рабочее место, хотя и для специфических сотрудников. Во-первых, здесь сейчас острая нехватка специалистов: скажем, только отсутствием грамотного менеджмента можно объяснить отставание России в электронике или в телекоммуникациях. Научные кадры есть, рынок огромный — не вижу, почему бы в ближайшее время России не стать одним из лидеров в высоких технологиях, тем более что в области вооружений она это уже демонстрировала. Во-вторых, в России даже во время кризиса очень неплохо платят настоящим профессионалам. Во Франции, да и вообще в Европе такому профессионалу негде развернуться. Речь там идет не о развитии, а, скорее, о сокращении производства. В России многое приходится начинать просто с нуля: скажем, я здесь живу, и тем не менее в моей квартире вещи российского производства составляют едва ли пятую часть. И мне, говоря по-русски, за державу обидно. Так что универсальный источник умных и амбициозных, великие непрагматические проекты, плюс лучшее в мире рабочее место для тех, кто умеет работать и заражен азартом, — согласитесь, это не худшие позиции для формирования нового имиджа.
— А как быть с политикой? Она этому имиджу не вредит?
— Отвечу честно: способность быть свободным в России очень мало зависит от политики. Еще одно русское ноу-хау — именно способность жить своей жизнью, независимо от власти и даже закона. И я не чувствую здесь никакой несвободы — напротив, в той же Европе гораздо больше обстоятельств, сковывающих по рукам и ногам. У этой российской свободы есть минусы — но плюсов, кажется, больше.

Архив газеты "Русь Триединая", Харьков, 2009