Духовно невежественному человеку в наше время очень легко заблудиться. Таких историй, наверное, происходит множество. Так произошло и со мной.
Я серьезно заболела. Врачи в диагнозе записывали «неврастения», я сама на вопрос, что болит, могла ответить только: «Душа». Участливые «советчики» направили к женщине-целительнице, которая лечит — и неврастению, и душу, и вообще все, что только можно у человека лечить.
Я рассказала ей, что вижу не-обыкновенной красоты видения. Закрываю глаза, и плывут красивые картинки: пестрый летний луг в цветах, яркая трава, птицы в разноцветном оперении. Там я успокаивалась и туда хотела вернуться — в мой мир необыкновенных образов.

Целительница выслушала, поводила руками вокруг моей головы и подытожила: у меня редкий дар от Бога, который нужно развивать. У меня сверхъестественные способности, и я сама могу лечить людей.
До сих пор я не лечила людей, но умела хорошо шить одежду. Это целительницу заинтересовало не меньше, чем мой «дар» врачевания. С тех пор наше знакомство продлилось около четырех лет. Она решила стать моей «наставницей» и ввести меня в мир чудес, которые самостоятельно, своими «талантами», творят люди.
Она брала меня с собой в церковь, где бывала: красиво походить по храму, красивым жестом поставить свечи. Она была эффектной и достаточно образованной женщиной: умела вести беседу, расположить к себе людей, хорошо пела, хорошо вы-глядела. Иконы у нее в доме тоже были. И офис у нее был, где она вела прием и лечила обращавшихся за помощью.
Она брала меня в Москву на конференции экстрасенсов, на встречи с состоятельными людьми, которые приглашали нас в дорогие рестораны, в модные магазины. Мы хорошо одевались, вели светскую насыщенную жизнь. Но я не рассказала тогда никому, что после первого «светского раута» я видела странный пугающий сон. Я видела огромный, богато накрытый стол, но скатерть на нем вся была в кровавых пятнах, а за столом — нелюди, с отвратительными мордами, со свиными рылами, в шерсти, тянущиеся к угощению. И я сижу там, не в силах двинуться: бессловесная, перепуганная, абсолютно беззащитная. Проснулась я в ужасе, но убедила себя: примерещилось, причудилось, пройдет, забудется.
Позднее мне даже выдали диплом целительницы.
Наши светские встречи иногда заканчивались нехорошо: кто-то ссорился, скандалил. Во всем этом было что-то нехорошее, было ощущения нечистоты, все чаще закрадывалась мысль, что и я сама кому-то лгу, кого-то обманываю. Моя «духовная наставница» ничего мне ответить на мои сомнения не могла. И не хотела.
Все встало на свои места очень скоро, очень неожиданно и очень просто. Какая-то женщина из приглашенных принесла листочек, показала моей «наставнице» и робко спросила, не следует ли жить так, как написано в этом листке, не в нем ли дело? Моя наставница взяла листок, взглянула, смяла его и бросила на пол, сказав: «Теперь можно использовать бумажку по назначению».
В листке были записаны 10 Божиих заповедей.
Меня затрясло. Не возьмусь объяснить, что я почувствовала. Это и была последняя капля в обольщении моей души. Я твердо решила с ними больше не встречаться и в дом к себе никого не пускать. Я хотела просто быть одна, искала одиночества, как смертельно больное животное ищет его, забиваясь от всех в самый дальний угол, не желая ни участия, ни пищи, ни питья.
Уединение я нашла, но не покой. Каждую ночь стал мне сниться один и тот же сон: глубокая яма с грязной водой и осклизлыми краями, я пытаюсь выбраться, цепляюсь изо всех сил, катятся комья липкой глины, какая-то гнилая трава обрывается с корнем — и я срываюсь вниз: снова и снова. Однажды я проснулась в холодном поту, посмотрела на свои руки — они еще словно помнили последнее усилие выбраться наверх. Внутри себя я явственно услышала крик, обращенный вверх — к Господу. Это возопила к Богу моя душа, которая отчаялась и не могла больше выносить надругательства над собою.
Прошло несколько дней. Я брела по улице и набрела на свою старую подругу, которая со времен моего «целительства» избегала меня. К ней я и бросилась, рассказала о своих снах, о том, как криком кричит во мне душа. Она выслушала меня и позвала с собой — в монастырь.
Мы поехали. В монастыре был святой источник. Все ходили к нему, пошла и я. Разве я могла ожидать того, что там со мной произойдет? Ни в каком из моих страшных снов я такого не видела.
И сейчас скажу, что и врагу не пожелаю это знать. У меня открылось беснование: я истошно кричала, бегала вокруг купальни, отталкивала людей, бросившихся ко мне, хохотала. Меня все же остановили, облили мне голову водой, ввели в воду. Но воду в источнике я помню как кипяток, кожа горела и причиняла боль. Эту боль знают те, кто страдал от ожогов огнем при пожарах. Теперь я узнала не только душевную боль, но и физическое страдание.
Мне предстояла беседа с игуменом. Я рассказала ему, как впала в ересь, заплакала. Спросила, приезжать ли мне еще. Он промолчал, но к исповеди и причастию допустил. А подруге моей он запретил со мною встречаться. Вот тогда и наступило оно — настоящее и последнее отчаяние. Я уже не плакала — застыла, не могла пошевелиться. И ясно помню, что тогда подумала: «Дальше мне жить — незачем».
Пока я стояла так, кто-то из монахов тронул меня за руку, жалостливо посмотрел и что-то сказал о схиигумене Алексие. Подруга выслушала, все запомнила, а потом настояла: «Я отвезу тебя к старцу — он поможет».
Эта незатейливая история, похожая на многие десятки тысяч случаев духовного оболванивания доморощенных искателей приключений тоталитарными сектами.
Остатки христианского миросозерцания пострадавшей не дали полностью стать на путь сознательного служения демону. Тем не менее за такую «оплошность» Господь попустил вселение беса, чтобы дать возможность чувственно оценить реализм духовного мира. Как мы видим, путь к подлинной самооценке своих действий оказался кратчайшим. Следует отметить, что даже если духовное заражение и проходит, то последствия от него остаются на всю оставшуюся жизнь.
Реакция же игумена вполне стереотипна: больных приезжает великое множество, и заниматься всеми просто нет возможности. Да, честно говоря, даже живое участие в их судьбе, как правило, не приносит никакой пользы. Духовный и жизненный опыт здесь оказываются бессильным: необходим совершенно иной уровень духовного сознания — видение состояния духа пострадавшего и ведение Промысла Божиего о нем. А сие удел старчества.
Встреча со старцем
У дома старца все, что со мной произошло на источнике, повторилось снова. Батюшка дал разрешение войти, меня ввели. Стою, почти не понимая: где я, что говорить? Он спрашивает: «Вы что хотели?» Я опустилась на колени и говорю:
— Душу спасти. Была в ереси, а теперь поняла.
Каким строгим был его голос!
— Чего ты поняла?
У меня слова в гортани замерзли...
— Чего ты поняла? — еще строже спросил батюшка.
— Поняла... — говорю с трудом, не выговаривается, — что это слуги сатаны. Я думала, что Богу молюсь. Я книги их дома сожгла.
Перекрестилась. Батюшка обращается к другим в комнате:
— Покажите ей, как правильно креститься.
Спутниц моих батюшка благословил дружить со мной. А у меня отчаяние прошло, душа успокоилась, начала просить одного — молитвы.
Когда я ездила по святым местам, случилось несколько происшествий, духовная подоснова которых осталась мне неведомой, но они помогли мне укрепиться в вере. Увидела я глазами у чаши Тело и Кровь Христовы. А в часовне Ксении Петербургской на стене я прочитала предупреждающую надпись, хотя стена оставалась чистой.
Мы уже замечали, что люди, поврежденные демоном, имеют особую чувствительность к духовного рода явлениям. Попущенная Богом огрубленность человеческого Духа препятствует падшей природе человека общаться напрямую с духовным миром, так как она склонна к демоническому общению. При занятиях оккультизмом эта спасительная перегородка истончается, и открывается доступ духам злобы непосредственно к подсознанию человека.
Что касается святых отцов, видение духовного мира дается им как дар Божий и возвращает первозданную свободу Богообщения.
Поэтому не достигший глубокого смирения человек должен относиться ко всякого рода видениям с крайней осторожностью. Но это не означает, что откровения ангельского духовного мира ему вовсе недоступны, нужно только не искать их, не стремиться к ним. Изобретательность демона выше всякого человеческого ума, и перехитрить его никому не удавалось. Божественное же откровение всегда радостно, благодатно и осмысленно.
В несмиренной душе, ищущей чуда, правильная оценка духовных реалий невозможна. Только смирение и сопряженные с ним скорби от мира, стяжание духовного опыта позволяют постепенно приблизиться к трезвому осмыслению происходящего.
Возвращение радости
Моя первая встреча со старцем была лишь началом. Я приезжала к нему потом часто — делать самую простую работу: мешки зашивать, половички и коврики сшивать из лоскутков, работала с разными незнакомыми женщинами. Тяжело давалось постижение смысла слов «услужить человеку». В речь мою входили новые слова, а разум осознавал новые истины. Глубокие изменения начались во всем: в поведении, в поступках, в желаниях. Я чувствовала это умом, сердцем и душой.
Я приобретала новый опыт, духовный и начинала понимать, что значит «помогать» по-настоящему. Видела я, как женщине стало плохо, и была поражена, с какой готовностью все бросились ей на помощь, словно за огромной наградой.
Постепенно открывался глубинный смысл слова «послушание»: из любви к Богу и людям человек готов выполнить любую тяжелую и грязную работу. Я уже знала, что душу надо спасать. Но пока не знала — как...
Много глупого еще делала тогда. Приехала однажды к батюшке в длинной юбке, с ярким маникюром на длинных ноготочках. Красавица в летнем наряде. Зато понимала-таки, хоть краешком, куда еду — повязала платок пониже. Кем приехала? Послушницей? Нет, насмешницей. Посмешищем. Поняла, да уж поздно. Стою, все внутри от стыда горит, глаз не подымаю.
А вывезли старца — он посмотрел на меня с такой любовью и умилением, что мне стало на душе легко. Батюшка видел и мой нелепый вид, и мой запоздалый стыд, и все мое сокровенное. Он из любви своей видит и улавливает малейшие движения нашей души. И прощает.
Что он тогда увидел во мне? Мою нелепость? Не думаю. Он увидел во мне мою будущность: увидел меня монахиней.
Ко мне медленно возвращалась радость жизни, но не та, которую я помнила из своей прежней жизни. Эта радость была другая, уже полузабытая, но действительно бывшая со мной — в детстве. Это случалось тогда, когда я приезжала к старцу.
Это была новая моя радость — радость жизни в Боге.
Из книги «Дорога к старцу».

Архив газеты "Тайны века", Харьков, 2006