Энн Мак Леллан Лардас родилась в Бостоне, окончила Уэллсли Колледж со специализацией по английскому и русскому языку, живет в Хьюстоне, штат Техас, работает преподавателем и журналистом.
В одном интервью она описала путь к православной вере.
«Я выросла в Бостоне, в семье выходцев из Шотландии и Ирландии с давними и прочными католическими традициями: среди наших родственников были и священники, и монахи. Две вещи, однако, послужили причиной больших перемен в жизни нашей семьи как раз во время моего детства. Одной из них была расовая вражда, охватившая Бостон в 60-х г.г.; другой была реформа римской церкви после Второго Ватиканского Собора.
В моей памяти к сожалению не сохранилась «дореформенная» латинская месса; но я хорошо помню крутую волну нововведений, вдруг захлестнувшую наш сонный приход: возбужденных проповедников, монахинь в мини-юбках, разухабистые песни под гитару вместо органной музыки и григорианского распева. Сознаюсь, поначалу новизна привлекала меня, но даже я почувствовала неладное во время «выездной мессы» на пляже, где в роли Святых Даров фигурировали пицца и пиво... (сразу после чего грянула такая гроза, какой я не видывала ни прежде, ни потом, пока не попала в Техас).
Второй Ватиканский Собор, созванный чтобы «приблизить Католическую Церковь к духу нашего времени», со своей задачей справился превосходно. И сегодня, через 30 лет подводя итоги достигнутому, многие католики видят единственный выход в немедленном отказе от взятого тогда курса.
Мой отец взялся за поиски «истинной Церкви», разочаровавшись в католицизме.
Поводом для сомнений стало все то, что называется модернизмом. Эти события потребовали от него — и многих других, подобных ему — серьезного пересмотра своих знаний по истории Церкви и Богословию; он обнаружил, что «потеря истинности» началась гораздо раньше, грубым счетом 1000 лет тому назад, когда Рим откололся от остальных Православных церквей, а сейчас мы наблюдаем лишь печальные последствия. А раз так, ему ничего не оставалось, как покинув церковь, к которой принадлежали многие поколения его предков, отправиться на поиски Церкви истинной. И пока мы продолжали искать ее по всему городу, какие-то русские купили участок неподалеку от нас и начали строить церковь. Когда над нею поднялись купола, наша семья уже была православной. Мы все чаще стали ходить сюда на службу; мне нравилось здесь, я чувствовала себя как дома. Но лет примерно до 15-ти мое понимание Православия было строго негативным, наподобие списка «Пассажирам запрещается...» в вагоне метро: мы не едим мясного и молочного по средам и пятницам, не поминаем Папу Римского за литургией, не кладем земных поклонов по воскресениям, не следуем гражданскому календарю, и тому подобное. Не нарушай — и с тобой все в порядке. Все ли? И только когда я стала регулярно исповедоваться у русского священника, я впервые увидела Православие без отрицательной частицы. Оказалось, что вера требует от меня самых неожиданных вещей: доброты, ответственности, послушания, самопожертвования, борьбы... Прежде жизнь представлялась мне в виде схемы или таблицы, где самое главное — вовремя занять нужную клеточку; теперь же оказалось, что я иду по дороге, полной испытаний и открытий.
В то время русским епископом в Бостоне был владыка Константин, впоследствии — епископ Великобританский. Владыка регулярно встречался и беседовал с молодежью; кроме того, он сам навещал прихожан, и нередко бывал у нас дома. Он не слишком-то хорошо владел английским; с отцом он говорил по-немецки, с братом — по-французски, а мне доставалась главным образом его улыбка. Так вот, все беседы Владыки Константина с молодежью вращались вокруг одной темы: в чем смысл жизни? Тоже, наверное, типичный вопрос; только кто из взрослых даст на него прямой и честный ответ, не отшучиваясь, не выкручиваясь, не отмалчиваясь... А Владыка убеждал и доказывал, что смысл жизни — в спасении души, не больше и не меньше; что наша жизнь лишь тогда имеет смысл, когда она ставится в связь с жизнью вечной, и каждый наш поступок оценивается по этому критерию: идет ли он на пользу душе, или во вред? Если на пользу — делай; если во вред — откажись.
Я росла, смотрела и слушала, что происходит вокруг, врастала в жизнь тогда еще небольшого двуязычного прихода, пела в хоре, помогала старшим — и передо мной мало-помалу раскрылся тот чудесный мир, который зовется Православной Церковью. Далеко не вдруг открывается Православие приходящему в церковь; но чем ближе его узнаешь, тем больше оно изумляет своей красотой, стройностью, глубочайшей гармонией и взаимосвязью во всех своих измерениях и проявлениях. Все, что мы видим и слышим в церкви, подчинено одному организующему началу и выверено веками мудрого духовного опыта. Например, церковный календарь — «старый стиль» — переплетается с меньшими кругами Богослужений: суточным, недельным, восьминедельным; последний основан на чередовании восьми гласов — мелодий. Но каждой мелодии соответствует особая совокупность молитв, которые вместе с ежедневными чтениями из Ветхого и Нового Заветов образуют как бы непрерывный курс христианского вероучения. На него накладывается годичный цикл праздников, посвященных событиям евангельской и церковной истории, учителям Церкви, подвижникам, мученикам за веру, венчается же весь год покаянной порой Великого Поста и торжеством Светлого Христова Воскресения — Пасхой. И все это сокровище досталось мне в двух экземплярах: по-английски и по-церковнославянски, чтобы я могла лучше узнать и полюбить его.
Существует огромное количество разнообразных религиозных групп и объединений, многие из которых называют себя церквями. Из того, что они неправославные, ни в коем случае нельзя выводить высокомерия или враждебности по отношению к ним; больше того, мы видим, что некоторые из них добиваются особого успеха в той или иной области — например, в благотворительности, в христианском воспитании, в политической борьбе против захлестывающего наше общество зла, — словом, частного успеха, за что мы должны быть им благодарны, и в чем мы должны брать с них пример. Но есть ли что-то иное, помимо этих частностей? «Верую во Едину Святую Соборную и Апостольскую Церковь» — повторяют и православные, и католики («catholic» как раз и означает «соборная») Никео-Цареградский Символ Веры, составленный более 1600 лет назад. Составленный именно для того, чтобы в случае сомнений и недоумений можно было бы обратиться к нему за разъяснениями. Церковь одна. Признайте, что церквей много (или что Церковь «разделилась на ветви», как теперь модно выражаться), и вы тотчас же вынуждены будете признать, что истина тоже разделилась — выбирай что больше нравится, на любой вкус. Могла ли Церковь сохранить истину неповрежденной, и если да — то как?
«Церковь одна» — так 150 лет назад назвал свою краткую брошюру замечательный русский поэт и мыслитель А.С.Хомяков...» Мудрость, живущая в тебе, не есть тебе данная лично, но тебе как члену Церкви, и дана тебе отчасти, не уничтожая совершенно твою личную ложь; дана же Церкви в полноте истины и без примеси лжи. Посему не суди Церкви, но повинуйся ей, чтобы не отнялась от тебя мудрость».
Христиане неправославных исповеданий во многом утратили ясность в этом вопросе, перестали отличать Церковь от мира. В православной церковной службе (ирмос 6-й песни, 6-го гласа) есть образ «житейского моря», где бушует «буря напастей»; Церкви-кораблю нужен немалый запас прочности, чтобы противостоять волнам. Необходимо добавить еще, что Церковь все-таки меняется и развивается: создаются новые приходы, епархии, и независимые поместные церкви в новых, непредвиденных никем условиях, начинаются и прекращаются новые, неслыханные прежде гонения на веру, открываются и прославляются новые святые, составляются новые службы на новых языках, вводятся новые праздники... Однако законы церковной жизни совершенно иные, чем в миру. Здесь руководит принцип всеобщей согласованности и взаимосвязи, о котором я упоминала выше: именно таков смысл слова «соборная» или «кафолическая» Церковь.
Все знают о влиянии Православия на русскую историю, русскую культуру. Гораздо меньше, к сожалению, слышно про обратную связь — про Россию и русских во всемирной Церкви. Хорошо бы нам всем получше узнать русских монархов, от великого князя Владимира до царя-страстотерпца Николая, русских мучеников, от языческих времен до большевистской эпохи, русских святителей, от митрополита Филиппа и патриарха Гермогена до нашего современника архиепископа Иоанна Шанхайскаго и Сан-Францисского. Говорят: «Каждый русский должен знать и любить Православие». Я скажу по-другому: «Каждый христианин должен знать и любить Россию». В прошлом много писали о некоем слове, которое Россия должна возвестить всему миру; иные и до сих пор еще дожидаются его, а между тем — «имеющий ухо, да слышит». С начала страшного нашего века и до сего дня слово это звучало всюду, где торжествующему злу вопреки горел чистый и светлый огонь Православия. Яснее ясного звучит оно с иконы Святых Российских Новомучеников; мне радостно, что торжество их прославления состоялось в моей стране, в 1981 году в Нью-Йорке. Церковь и Россия неотделимы друг от друга: одна невозможна и немыслима без другой. И глядя на то, как новые иммигранты из СССР, без различия национальности и убеждений, приходят в Русскую Зарубежную Церковь, как некогда «американизированные» и оставившие церковь русские иммигранты и их дети возвращаются сюда в поисках чего-то лишь смутно знакомого, но жизненно необходимого — совсем как моя собственная семья — я испытываю несказанную благодарность России. 70 лет русского изгнания разнесли семена Православной веры по всем континентам; плоды, созревшие у нас на американской земле, достались мне, моим родителям, братьям, сестрам, детям».
Архив газеты "Тайны века", Харьков, 2006