Сегодняшним троцкистам-утопистам хочется вновь захватить идейное пространство, но на пути к их идейному господству, подобно херувиму стоит исполинская, ослепительная фигура величайшего русского мыслителя Ивана Ильина. Что делать? Не сокрушив фигуру Ивана Ильина нельзя даже мечтать о реализации проекта СССР-2, (в противовес идее возрождения Росиийской империи) в котором из тактических соображений сейчас заинтересованы и глобалисты.
Именно поэтому закипела работа в данном направлении, посыпался ряд публикаций, направленных на очернение личности Ильина -- дескать сотрудничал с Гитлером, сегодняшние сионо-фашисты мастера давать определения всему и вся, крайне боятся его наследия и заинтересованны приклеить Ильину ярлык русского фашиста, хотя причиной бегства Ильина из Германии было несогласие с политикой нацистов в отношении евреев...

И это несмотря на то что портрет Ильина висит в кабинете Путина, несмотря на то, что в каждом программном выступлении Путин неизменно цитирует Ильина. Помощники Путина наверняка десять раз проверили причастен ли Ильин к Германском унацизму прежде чем советорать Президенту России цитировать Ильина. Но это никого не смущает. Уже слышится злобный рык – «Окелло промахнулся!»
На Западе прекрасно знают, что стоит следующему правителю России оставить в Кремлевском кабинете портрет Ильина оставившего нам подробный проект принципов развития будущей России, то это будет означать окончательный приговор Мировому гегемону. Ведь в таком случае Россия не сойдет с намеченного курса противостояния с Западом и неизменно выйдет не просто победителем, но станет Законодателем мирового идейно-политического климата.
Чтобы защитить Ильина не нужно ничего продуцировать от себя, достаточно обратиться к слову, воспоминаниям великого русского философа.
Именно это и сделал московский ильиновед Александр Шарипов в своей книге "РУССКИЙ МЫСЛИТЕЛЬ ИВАН ИЛЬИН. ЖИЗНЬ И ТВОРЧЕСТВО.» Изданной общественной организаций «Русь Триединая» в 2020-м году.

Глава 21. НОВОЕ ПРОТИВОСТОЯНИЕ

С установлением в Германии гитлеровского режима у Ивана Ильина начинаются сложности в отношениях с властью. С назначением Министром пропаганды и просвещения Йозефа Геббельса в программы всех учебных заведений стал в обязательном порядке вводиться элемент расовой пропаганды. Помощник министра про-паганды и просвещения по делам Восточной Европы А. Эрт обязал к этому профессоров финансируемого казной Русского научного института в Берлине, в преподавательском и студенческом составе которого была немалая доля евреев. А. Эрт лично обратился к профессору Ильину с требованием включения в его курсы на Юридическом факульте антиеврейской пропаганды. Иван Александрович наотрез отказался – за это был «объявлен (sic!) масоном, несмотря на то, что люди знают достоверно, что это неправда», и вскоре уволен из института.
«В начале июля я был уволен вместе со всеми другими соотечественниками с того места, которое занимал 12 лет – уволен за русскость, – пишет Иван Александрович И.С. Шмелёву в августе 1934 г. – Это большой удар во всех отношениях, и я его весьма ответственно, тягостно и с волевыми выводами переживаю. Материаль-но я ещё прокормлюсь вероятно несколько месяцев, но духовно и патриотически – это целое событие – целый крах. Мне бесконечно грустно, что не могу Вам раскрыть всего; всё это событие довожу до Вашего сведения крепко–доверительно, не сообщайте об этом другим, это могло бы многому хорошему повредить, но поймите, что в душе я перетираю пудовые камни. Я нисколько не Сальери – но невольно вспоминаю – “в награду любви горя-щей, самоотверженья, трудов, усердия, молений”… Чувствую себя так: снова лег мне на главу перст ангела, ведущего всё и ведущего, – и снова трепеща – спрашиваю: “куда ведёшь? и ведёшь ли? не оставил ли меня? и если оставил, то за что? и стоит ли жить дальше?!” – И ещё: страшное сознание своего одиночества, своей ненужности, своей чёрной ненужности для чудесной нашей Родины – легло на меня камнем. Конечно – честь и верность моя со мною и я знаю, хорошо знаю те часы, в которые я их предпочел всяческому личному устроению. Но, Господи Боже мой! Что за страшное время выпало нам на долю, что негодяям, законченным лжецам и бесстыдникам пути открыты – а нам – поток унижений!... Обёртываюсь назад – и содрогаюсь, видя сколько раз и из каких ям и петель – вынимал меня Перст. И только в минуты малодушия – унываю и отчаиваюсь».
Через два месяца Иван Александрович раскрывает причины своего увольнения: «Туземцы той страны, где я постоянно живу, поступили так со мною. За то, что я
а) нисколько не сочувствую ни разговорам, ни планам об отделении Украины;
b) категорически отказался насаждать антисемитизм в русской эмиграции;
с) абсолютно никакого сочувствия не обнаружил и не обнаружу к насаждению их партии среди русских эмигрантов;
они:
а) лишили меня права на работу и заработок в их стране;
в) уволили меня из Русского Научного Института (нами созданного) с лишением жалованья;
с) запретили мне политическую деятельность в их стране под угрозой концлагеря;
d) распустили обо мне систему слухов, политически у них порочащих (масон, франкофил, жидолюб, порабощён жидами и т.д.);
е) выпустили по-русски клеветническую брошюру, которая рассылается и по другим странам, где между прочим утверждается, что я “не выслан, а прислан большевиками”, что я грибоедовский “Удушьев, Ипполит Маркелыч”, что я объявил себя до них — юдофилом, а при них – стал антисемитствовать и читать лекции об арийском начале, что я следовательно перемётная сума, карьерист и масон. И всё одна ложь!
Вот когда задохнёшься! Я никогда не стану масоном. Но и к дикому антисемитизму ихнего лагеря совершенно не способен. Этот антисемитизм вреден России, опасен для нашей эмиграции и совершенно не нужен внутри страны, где антисемитизм давно уже разросся до химеры. Не говоря уже о его элементарной несправедливости.
Ещё одно. Я никогда не хотел и не хочу делать политической карьеры. И всякую реальную политическую комбинацию непременно и неизбежно передал бы русским патриотам–непредрешенцам. Я ни о чём теперь так не мечтаю, как уйти совсем от политики и дописывать начатые мною семь книг. Я совсем не болею честолюбием; или точнее – моё честолюбие в том, чтобы мои книги после моей смерти ещё долго строили Россию. В стране, где я жил, я всегда помнил, с кем имею дело; никогда не связывал себя никакими обязательствами, не страдал никаким “фильством”, не торговал русским достоянием и свято блюл русское достоинство. Мои книги знают по всей стране; в газетах и рецензиях много раз писали обо мне самые высокие, конфузящие слова. Но я не ихний. Я русский. И ныне мне там совершенно не место. Я сделал всё, чтобы не упустить для России ни одной возможности; но теперь мне там делать нечего. Русская национальная карта там бита; из эмигрантов преуспевают — политически одни прохвосты. И если мне будет некуда уехать, то передо мною нищета, что при моём здоровии означает медленное умирание.
Поймите, мой дорогой! Мне надеяться решительно не на кого кроме Бога. Я стыжусь моего малодушия и моих жалоб. Ибо в таком положении — непартийного созерцателя, который вследствие своей непартийной предметности и непоклонности зажат насмерть между двумя партиями — я не в первый раз в жизни. Так было, когда кассовцы завладели московским университетом и за моё выступление на диспуте Струве лишили меня курса и пытались сдать в солдаты, а кадеты (впоследствии устыдившиеся) воображали, что я против них «интригую». Кончилось это тем, что кассовцы и кадеты (профессора) вместе единогласно дали мне степень доктора за магистерскую диссертацию. Так было при большевиках, когда я пять лет ежедневно ждал ареста и расстрела; и это кончилось (после 6 ордеров на арест и процесса в трибунале) – изгнанием. И так обстоит ныне: я не могу быть ни масоном, ни антисемитом. Для меня один закон: честь, совесть, патриотизм. Для меня одно мерило – русский национальный интерес. Но это неубедительно никому. И вот, я снова перед провалом – и на этот раз. Впервые, не просто зову Его на помощь, но, увы, – зову с ропотом.
Всею жизнью моею свидетельствую: до конца честно и совестно борящийся – не бывает Им покинут. А я вот – валюсь в яму и не вижу исхода. Ибо всякий “исход”, убивающий моё духовное творчество, есть не исход, а яма и умирание. А я, клянусь вам, имею ещё кое-что сказать и России, и о России».
«Нервы действительно подвергаются испытанию с 1917 года, – делится Иван Александрович душевными переживаниями с друзьями, – а ныне особенно – ввиду той операции, которую надо мной проделывают: оклеветание, лишение права на труд и выживание. И это всё было бы не так тягостно, но “выжиться” “просто” нельзя, надо куда-нибудь “вжиться”. Уйти же из жизни совсем по доброй воле нетрудно, при нынешнем состоянии химии и техники; но мы оба настолько сильно и ясно видим в делах нашей жизни Перст Божий, что об этом и не думаем. Однако я постоянно вижу себя вынужденным вспоминать судьбу Иова. Только моя жена никогда не скажет мне “похули Бога и умри”, как сказала жена Иова».
Уже в 1935 г. Ильины готовятся покинуть Германию. Иван Александрович открыто пишет об этом из-за пределов страны «правототалитарного» режима: «Ныне я не живу в Германии и неизвестно, вернусь ли туда, и если вернусь, то когда именно. Ввиду этого я просил контору раз навсегда отделить её расчёты со мною от её расчётов с Германией и с Боголеповым – и перевести следующую мне сумму в Швейцарию по адресу: Suisse. Zurich/ Schmelzberg Str. 28/ Dr/ Hans Trub fur Prof. Iljin».
Ставшего «вольным журналистом» профессора спасают от нищенствования немецкие христиане: благодаря протестантским общинам философ получает возможность честного заработка – от выполнения заказных научных работ и общественных лекций. «Я работал по-следние годы в Германии на положении приватного учёного, выступая много с церковной кафедры в еванге-лических храмах и соборах, и особенно на съездах еван-гелического духовенства, повествуя о мученичестве Православной Церкви и вскрывая корни современного религиозного кризиса», – делится своим житьём–бытьём Иван Александрович с Сергеем Васильевичем Рахманиновым. Тематику его выступлений перед церковными общинами можно представить по брошюрам, изданным на немецком языке в 1930-х гг.: «Против безбожия», «Мученичество Церкви в России», «Христианство и большевизм», «Что говорит мученичество Церкви в Советской России Церквам остального мира?», «Наступление на Восточную Христианскую Церковь», «О христианском сопротивлении коммунистическому господству». В середине 1930-х гг. издаются книги и брошюры И.А. Ильина и по социально-политической проблематике (на немецком и русском языках): «Большевистская великодержавная политика. Планы III Интернационала по революционизации мира», «Яд. Дух и дело большевизма», «Коммунизм или частная собственность?», «Против безбожия», он стал соавтором книги «Развязывание преисподней. Поперечный разрез большевизации Германии». Кроме религиозных общин Ильину оказывала поддержку и немецкая общественная организация «Русская братская помощь», благодаря которой он вместе с православным русским хором под управлением Н.С. Орлова из г. Лемго ездит по Германии с лекциями о России и Русской Церкви. «Говорю с кафедр о гонениях на церковь в СССР», – делится он с Иваном Шмелёвым.
Первое время власти не противились выступлениям и публикациям русского профессора, разоблачающего большевистский режим, его гонения на христиан. «С августа 1937 года германская политическая полиция (Ge-stapo) начала меня преследовать… В основе лежали доносы их агентов (увы, русских по происхождению людей), будто я “тайный масон”, действую по указке большевиков и т.п. … Кончилось это тем, что в феврале этого года мне запретили всякие выступления – и по-русски, и по-немецки, под угрозой концентрационного лагеря. Я потерял последнее “пропитание”». Цензура обнаружила в выступлениях Ильина элементы разоблачения существующего в Германии режима. «Ушёл в замкнутость, – пишет мыслитель в начале 1938 г. – У меня много неприятного в не личной жизни (с августа – и всё ухудшается). Люди эксплуататоры и предатели. Преуспевают одни мерзавцы в этой жизни. Dones eris felix, multos numerabis amicos. Tempora si fuerint nubila – solus eris. От этого у меня сделалась мизантропия и необщительность. С Авдеичем, например, я не виделся более полугода. Судьба моя темна и трудна. Я вижу только Господа надо мною. Но когда делается очень погано – и я по малодушию ропщу – тогда я и Его теряю на короткое время. Я часто завидую умершим – свершили и ушли».
В октябре 1938 г. Иван Шмелёв получает от друга письмо: «Сообщаю Вам доверительно: я покинул страну моего прежнего пребывания совсем, с вещами, с книгами, с мебелью. Больше не вернусь. Там такой нажим на русских честных патриотов! Там терпят только предателей и своих агентов. Ни к тому, ни к другому я не способен. Что со мною дальше будет, неизвестно. Я наг и сир — и в Руке Божией. Пока она вывела меня с крайней милостью дала наступить на аспида и василиска. Но куда ведёт — не знаю, не вижу. Как будто ангелы–хранители вывели нас из рва львиного или из Петровой темницы. Да, мы его осязаем ежевзглядно, всяким вздохом. — А Ольга Александровна всё время с Вами, и Вы её не огорчайте ропотом. Оставьте другие художественные замыслы — делайте одержащее Вас».
В следующем письме Иван Александрович разъясняет Шмелёву эпопею его лишений: «Гонение на меня в Германии началось ещё в 1933 году за то, что я дерзал быть русским патриотом с собственным суждением. Вот список.
1933. Апрель–Июль. Первые посещения моего жилища политической полицией. Попытки разоблачить меня как “Франкофила” или же использовать меня против остальной эмиграции. Мой отказ.
1933. Август. Обыск у меня. Арест (так и везли под стражей через весь город на полицейской открытой колымаге). Запрещение «заниматься политической деятельностью» под угрозой концлагеря.
1934. Апрель. Предложение мне как профессору Русского Научного Института заняться пропагандой антисемитизма во всём эмиграционном рассеянии. Мой категорический отказ.
1934. Июнь. Мне отказано в праве на работу.
1934. Июль. Я уволен в два счёта из Русского Института.
1935–1937 я работаю в частном порядке с Евангелической Церковью.
1937. Август. Вызов в политическую полицию, где за четыре года скопились доносы на меня из среды «русского национал-социалистического движения». Доносы эти были читаны моими друзьями. Были доносы в 22 пункта.
1937. Октябрь. Два допроса в Гештапо.
Не служил ли я в Москве большевикам? Ответ: нет.
Почему меня не расстреляли сразу, а выслали только через пять лет? Ответ: Бог не допустил.
Не масон ли я? Ответ: нет.
1938. Февраль. Вызов в Гештапо. Запрет всяких выступлений — по-русски, по-немецки. Прекращён мой открытый философский семинарий.
Никакие протесты не помогают.
Узнаю стороной о новом накоплении доносов.
1938. Апрель. Приглашение к заместителю Розенберга. В беседе категорически заявляю, что Украйна не в моей власти, но что на оккупацию её и отчленение никогда не соглашусь.
1938. Май. Я готовлю мой окончательный отъезд из Германии.
1938. Июнь. Я получаю в частном порядке три уведомления:
1) Поход на меня будет продолжаться.
2) Пропагандное министерство объявило меня «разоблачённым масоном», а мои публичные выступления недопустимыми
— за отсутствие в них антисемитизма,
— за проводящуюся в них христианскую точку зрения.
3) Будет сделана попытка использовать мои силы в подготовке похода на Россию.
1938. Июнь. Я беру визу на Карловацкий Собор и получаю её с правом возврата в Германию.
Я передаю свою квартиру.
Вещи и книги на склад.
Один из друзей получает от меня генеральные полномочия на все моё имущество и на ведение моих дел.
1938. Начало июля — я покидаю Германию совсем. Уезжаю в Швейцарию.
На Карловацкий Собор я не поехал по болезни. Все эти гонения причинили мне многомесячную ежедневную мигрень (с конца мая до сегодняшнего дня). Состав Собора был такой, что если бы я на него поехал, то я задохнулся бы от отвращения к мобилизованному там черносотенству, с привлечением целого ряда заведомых агентов Германии, руководивших травлею против меня…
Почему в Германии вдруг конфисковали мою брошюру? Потому что там начинается “трёхлетка противохристианства”. План: через 3 года ни в одном храме не должно быть больше христианского богослужения. Какое же? Сами выдумают. Да – это Вам не масонское “отделение церкви от государства”. Это называется иначе. И в этом их существо. Антихристианский шовинизм, которому всё дозволено».
Иван Александрович понимал всю бесперспективность и опасность своего нахождения в Германии ибо провидел дальнейший ход событий: «Положение я вижу так. Hitler сорвался и проиграл дело. Навредить он сможет много. Победить — никак. Сталин обматывает его вокруг пальца: шантажирует, обещает, вымогает, а даст пустяки. Даст столько, сколько надо, чтобы разжечь войну, но не столько, сколько надо, чтобы победить. Сталин делает вид будто продаётся с аукциона, а на самом деле хочет всех обмануть и разыграть».
Из книги Александра Шарипова "русский мыслитель Иван Ильин. Жизнь и творчество."

Часть III. ШВЕЙЦАРИЯ
Глава 22. Цолликон
Ильины долго готовили свой побег из гитлеровской Германии. Задумав его ещё в 1934—1935 годах, Иван Александрович налаживает связи в Швейцарии. «В начале июля [1938 года] я ликвидировал квартиру в Берлине, сдал вещи и книги на склад, получил от германских властей Ruckreissichtvermerk до 1 декабря, швейцарскую въездную визу (без всяких затруднений) до 1 октября – и выехал благополучно, – описывает мыслитель свой исход из Германии Сергею Васильевичу Рахманинову. – Со мною несколько чемоданов вещей, все учёные рукописи и некоторая материальная перспектива. А именно: мне удалось объединить все мои литературные гонорары так, что они, идя из разных стран, будут передаваться на Konto “Akademisch-Philosophischer Verlag” при Schweizerische Bankgesellschaft in Zurich. Суммы эти будут поступать постепенно, а мне будет высылаться в письме указание, сколько я могу получить. Живя крайне ограниченно, я смогу так продержаться от 9—10 месяцев. Больше средств у меня нет никаких. Так я заявил все во Fremdenpolizei».
«Меня вынесло из Германии как на крыльях ангелов: нигде ни зацепки. Всё спасено: до писем Врангеля, Шмелёва, до записей и альбомов включительно, – восклицает Иван Александрович в письме к Ивану Шмелёву в Париж. – Здесь я прожил уже – июль–сентябрь – и хватит ещё прожить без заработка месяца четыре. Потом? За это время надо вылечиться, восстановить свою работоспособность и найти заработок. Возможно ли? – Невозможное от человек – возможно есть от Бога. Если начну погибать, то подниму вопль на всю эмиграцию. Вопль о помощи. И Вы узнаете, будьте уверены. Милый и дорогой! Спасибо!!».
1 августа Ильины подали прошение о праве на жительство в Швейцарии. Для обеспечения такого права необходимо было внести определённый денежный залог. Мыслитель обращается за помощью к своему давнему другу и единомышленнику Сергею Рахманинову, который вновь помогает ему. «16 сентября [1938 г.] Рахманинов обеспечил необходимую кауцию в 4000 франков, – сообщает об успехе дела Ильин, – 31 октября переехали в Цолликон под Цюрихом. 4 ноября прошение начало рассматриваться. 23 ноября Цолликонский совет дал право пребывания на год. 28 ноября из кантональной полиции последовал грубый отказ с предложением добыть обратную визу в прежнюю страну или убираться куда угодно. 29 ноября я был сам у кантонального директора, представил свои объяснения и категорически отказался от позора “просить обратную визу”. Он понял. На 1 декабря я получил приглашение в высшую инстанцию, в Берне. Часовая беседа – и всё разрешено. 7-го снят запрет с мебели и книг. 8 декабря вещи и книги перевезены в заранее снятую квартирку. С 10 декабря мы у себя. 19-го приглашение в Берн в не правительственное заведение. После – единомыслие. Возможность литературной работы; обещание выхлопотать право на труд. После этого – глубокая реакция и прострация: с июня нервы были на диком взводе – провалился на дно самочувствия, теперь начинаю вылезать. Господь помог: “воду прошел яко сушу”… Всё с нами здесь – от мраморного обломка храма Дмитрия Солунского (от IX века с Афо-на), все иконы, русские картины (Нестеров, Бакшеев, Антонов, Климов), до последнего листочка моих рукописей» .
Так Ильины поселились в маленьком Цолликоне, пригороде Цюриха, где Иван Александрович прожил вторую половину своей эмиграции. Русская эмиграция в Швейцарии по оценке Ивана Александровича была несколько иного склада, чем в Германии и Франции: «Уровень здешних русских не идёт дальше сплетен и интриг. Поп (соборянин) злобный интриган, черносотенец и кляузник; член масонской “русской правды”. Так ничего не придумал лучшего, как на исповеди допросить меня, не масон ли я, и получив категорическое (конечно) отрицание – допустить меня к причастию и post factum объявить меня масоном… – А туземцы – считают себя законченными, каждый на свой лад, не “ищут” и свободы духовного видения лишены вовсе. Каждый имеет свою готовую карманную “ми-мистику” и ею меряет людей. Словом, я чувствую себя в беспросветной ссылке. Права на труд не имею. И удивлённо спрашиваю: “Господи! Я мнил себя слугою Твоим… Неужели я не нужен Тебе для России? Доколе же быть мне забытым в чужом архиве?!”… И – покоряюсь. Плачу, но не ропщу».
Удивительную подозрительность и немилосердность «коренной» русской эмиграции отмечал и Иван Шмелёв. После смерти своей супруги, Иван Сергеевич изливал в письме свои переживания другу: «В эти недели я часто видел притчу о милосердном Самарянине. Меня утешали чужие, да, чужие, многие. Вы утешали меня, да – и Вы чувствовали себя в этом – бессильным. Да чем же, да как же в отдалении можно утешить? Чужие меня тщились утешить взглядом, слезами. Да, М. Вишняк – плакал со мной. И Фондаминский – плакал. А Семёнов и Гукасов даже не почтили память Светлой моей. Но… не от таких же — почитание памяти. Но – сухость, жесткость наших национальных – даже в беспамятстве моём – мне кололи сердце».
Иван Ильин жил в Швейцарии «без права оседлости и без права на труд»: «Не сомневаюсь, что имел бы и то и другое, если бы примкнул к католикам или к масонам. Но я останусь до конца дней русским “мустангом”, свободным патриотом, повинующимся только Богу и Совести». Тем не менее надо было налаживать быт. Ильины снимают квартиру, и хозяйка Наталия Николаевна, старается создать новый очаг домашнего уюта, чтобы её мыслитель продолжал свои научные изыскания во славу далёкой Родины. Иван Александрович начинает поиск возможного заработка. Прежде всего, он стал писать и публиковать статьи под псевдонимами: Альфред Норманн, Старый политик, Юлиус Швейкерт и др. Таким образом, в различных швейцарских и американских газетах в годы Второй мировой войны было опубликовано под псевдонимами несколько сот статей Ивана Ильина с анализом происходящих на Восточном фронте событий, в том числе, о Русской армии в сравнении с Советской, о русском народе, тоталитаризме и другим темам, о которых говорят заглавия статей: «Вера в Россию», «Гитлер и Сталин», «Сталин как политик», «Сталин как личность», «К новому пакту о ненападении», «Русский солдат прежде и теперь», «Русские добровольцы 1812 года», «Русский казак», «Душа русского народа во время войны», «Русская проблема, увиденная изнутри», «Чужие русские в Германии», «Большевизация Прибалтики», «Кто является “военным преступником?”», «Воздушные бомбардировки и международное право», «Советская Россия в заключительной стадии войны», «Гражданская война в Греции» и т.д.

В эти же годы мыслитель в своём швейцарском затворе вновь серьёзно обращается к философии. Ещё в конце 1930-х гг. у него появляется новый стиль изложения – литературно-философские эссе. Движение к этому жанру обнаруживается у Ивана Ильина уже в книге «Путь духовного обновления», вышедшей в 1937 году в Сербии, в Белграде, а в 1939 г. – в Цюрихе. Затем философом-созерцателем на немецком языке были написаны и изданы сборники эссе «Я вглядываюсь в жизнь. Книга раздумий», «Поющее сердце. Книга тихих созерцаний», «Взгляд вдаль. Книга размышлений и упований». Иван Шмелёв с восхищением отзывается на новые тру-ды: «Эти дни вчитывался, во 2-й раз, в “Поющее сердце”… Большая Книга!.. Насыщала дух и чувства. О самом важном. Поёт в полёте. Всего коснулись, глубинно-вдохновенно. Это самое нужное. Чего Вы не коснулись! Какое вдохновенное приятие Мира, Господа!.. – и как внутренно, пеньем Духа–Сердца, обосновано!.. Это пить надо, – как душою “ограждённой” от суеты… – уйти от шумов. Тогда – черпнёшь и – … живая, целящая вода – утолит рассеянное сердце. Спасибо Вам, дорогой… Надо всегда иметь, как молитву: затуманилось сознание… – открой, войди. Так я почувствовал. И, думаю, это не все ещё: у Вас – есть много для наполнения. Но когда русские увидят книгу эту?!.. Вот он, трагический тупик!.. Горе наше неутолимое. Нищие… во всем, кроме Духа Бессмертного в нас, обобранные жестоким – и таинственным – уделом… Но… прочтём – о терпении”… Как далека от современной “мути” мировой – “Божья Ткань”! Знаете, совершенно гениальна книга “О тьме…”. Вчера – вчитывался. Ещё, ещё. И – новое пополнение. Поразительно. Духновенно. “Поющее сердце” – по главке, в 3-й раз – вчитываюсь. Полёт! И ввысь, и вглубь».

Подготовил Сергей Моисеев

председатель общественной организации «Русь Триединая»

https://zyorna.ru/catalog/item/russkij-myslitel-ivan-ilin-zhizn-i-tvorchestvo-106073