6 марта (21 февраля ст. ст.) Православной церковью отмечается Козельщанская икона Пресвятой Богородицы, она принадлежит к числу икон позднейших по времени прославления (1881) и вместе с тем к числу наиболее почитаемых. Икона эта итальянского происхождения и была привезена в Россию одной из придворных императрицы Елизаветы Петровны (1741—1761).
Владелица иконы вышла замуж за писаря Запорожского войска Сиромаху. Так икона попала на Украину. В XIX в. она принадлежала роду Капнистов и была их семейной святыней.

Икона находилась в селе Козельщине Полтавской губернии.
Исцеление от тяжкой болезни старшей дочери графа Владимира Ивановича Капниста, Марии, совершившееся 1881 года 21 февраля. Приведем некоторые подробности чудесного исцеления, о котором говорится в письме святителя Феофана Затворника. «Граф Владимир Иванович Капнист, один из крупных землевладельцев Полтавской губернии. Его дочери воспитывались в Полтавском институте благородных девиц. В 1880 г. граф получил от начальницы Полтавского института письмо, в котором она уведомляла его, что дочь Мария больна и желает видеть своего отца или мать. Граф тотчас отправился в Полтаву и, приехав, нашел, что его дочь получила вывих в ступне ноги и, что эта болезнь не опасна. Но граф, не смотря на такое уверение врача, взял свою дочь из института и повез ее в Харьков к знаменитому хирургу Груббе. Груббе внимательно осмотрел больную, расспросил подробно, признал болезнь за вывих и, как и Мейер, указал на ту же гипсовую повязку.
Прошел пост, наступил праздник Св. Пасхи, а больная не чувствовала облегчения, напротив, в первый день Светлого Воскресения, у нее искривилась и другая нога так же как и первая. Невозможно описать горя отца и матери. На другой день отец с дочерью были уже в приемной доктора Груббе, который и на эту ногу надел стальные пружины и отправил больную на Кавказ лечиться минеральными водами. Во время путешествия на Кавказ больной становилось все хуже и хуже. Кроме упадка сил она потеряла чувствительность в руках и ногах. Уколов она не чувствовала, как в кистях рук, так и в обеих ногах от ступни до колена.
Графу советовали везти больную на зиму или в Москву или в Петербург.
Московские доктора не могли установить причин болезни графини, и не скрывали от родителей, что считают ее неизлечимой, советовали обратиться за границу к Ботеру и к профессору Шарко. Тяжело было больной дочери графа жить в Москве. Чужие люди, частые осмотры докторов, горькие лекарства и недостаток деревенской свободы напомнили больной ее родную деревню, дом, теплое участие друзей — все это заставило страдалицу обратиться с просьбой к отцу и матери увезти ее в Малороссию. Отец и мать обратились за советом к докторам. Доктора позволили ей ехать, и графиня с дочерью уехала в деревню, а граф по своим делам остался в Москве.
Невозможно представить себе горе и страдание родителей, на глазах которых со дня на день ухудшалось здоровье их любимой дочери. Вот что писал граф к своим родным о своем горе, при виде страданий дочери. «Представьте себе мое положение, в котором я находился, выслушивая от врачей их безотрадные речи о настоящем и будущем нашей дорогой больной; представьте себе, что я в это время перечувствовал и сколько потратил! Тринадцать месяцев грызло меня горе, тринадцать месяцев я должен был приучать себя к мысли, что смерть — лучший и неизбежный исход для несчастной страдалицы, которую я так люблю».
Знаменитый парижский врач Шарко приехал в Москву. Этим случаем и решил воспользоваться граф, и известил свою супругу, чтобы она опять с дочерью приехала в Москву.
В 1881 г. 21 февраля в поместье графа были гости. Шла тихая беседа. В это время, когда и больная, как будто забыв о своей болезни, поддалась общему настроению мирной беседы, была получена телеграмма, призывающая их в Москву для свидания с Шарко. Это известие не обрадовало несчастную страдалицу. А напротив, напомнило ей тяжелое положение, далекую утомительную дорогу в вагоне, лица докторов, склянки, и Шарко, который, Бог знает, что скажет... Слезы показались на глазах больной. Мать оставшись одна с больною, указывая на фамильный образ Богоматери, сказала: «Маша, мы едем завтра в Москву, возьми, дорогая моя, образ Богоматери, почисти ее ризу (чистить ризу иконы было в обычае семейства, когда собирались о чем либо особенном молиться пред нею) и поусерднее помолись пред нашей Заступницей. Проси, да поможет нам благополучно совершить путь и вразумить врачей облегчить твою, болезнь». Покорная дочь, молча с благоговением взяла св. икону и в горячей молитве к Царице Небесной, скорой Помощнице и Утешительнице всех несчастных и скорбящих, искала себе защиты, утешения и помощи, которой не могли дать ей люди... Во время молитвы больная почувствовала вдруг что-то необыкновенное. В ногах и оконечностях рук, лишенных всякого ощущения, она вдруг почувствовала силу. Это чувство было так сильно, что больная, совсем забыв о своем страшном положении, громко воскликнула: «Мама, мама! я чувствую ноги. Мама! я чувствую руки» и быстро начала срывать с ног стальные восьми фунтовые упорки и бинты. Бедная мать так была поражена всем этим, что не знала, что и делать. «Окрепший вдруг голос дочери, в котором так резко звучит тон какой-то необыкновенной радости, быстрые движения, радостное лицо, все это, — говорила обрадованная мать, — до того меня поразило, что я в первые минуты подумала, что моя дочь лишилась рассудка. Бросившись к дочери и обнимая ее, я могла только произнести: Бог с тобою, Маша!.. Что с тобой!.. На радостный крик больной и матери сбежались все бывшие в доме, и они увидели необыкновенную картину: вполне расслабленная доселе теперь явилась пред ними совсем здоровая, крепкая, расхаживающая по комнате, чтобы показать, что она так же здорова, как и все, с недоумением на нее взирающие. Исцелевшая, мать и все бывшие усердно молились пред образом Богоматери во время молебна...
На другой день после совершившегося чуда, графиня со своей здоровой уже дочерью, взяв с собою и образ Богоматери, отправилась в Москву. Радости отца не было пределов. Он оглядывал свою любимую дочь со всех сторон, велел ходить, прохаживаться и, уверенный в совершившемся чуде, представил ее в Москве всем врачам, лечившим ее, крепкою и свежею, без всяких признаков болезни, которую доктора считали неизлечимой. К графу приезжали знаменитые врачи столицы, приглашенные им осмотреть бывшую их пациентку, гг. Павлинов, Каспари, Склифосовский, Корсаков и др. Все они признали молодую графиню здоровой, выражая свое недоумение перед фактом. Профессор Склифосовский сказал, что он смущен и не может с научной точки объяснить случай выздоровления больной. Сам Шарко, эта знаменитость по части лечения нервных болезней, называя болезнь графини истерией, отказался в то же самое время объяснить ее вывихи в руках и ногах, а также и мгновенное ее выздоровление. Тут он сказал, что подобной болезни и выздоровления он не встречал в своей практике. «Если бы, — прибавил он, — отец, мать, дочь и доктора, лечившие больную, не были сами свидетелями — очевидцами ее болезни и сами же не рассказывали мне о ней, я все слышанное от них счел бы за мистификацию». И присовокупил: «Я приезжал в Москву для того, чтобы убедиться на опыте, как наука бессильна и как всесилен Господь».
Между тем весть об этом чуде разнеслась по всей Москве. Много стало приходить к графу и приезжать для поклонения святому образу. В гостиницу, где жил граф с семейством, начала собираться знать. Все расспрашивали, желали видеть образ, исцеленную, всем хотелось выслушать все об исцелении больной от отца и матери. Вот как сам граф в письме к своей сестре описывает движение в Москве во время его пребывания там со св.образом и с дочерью: «Религиозная Москва, заслышав о чуде от св. иконы, двинулась к нам на поклонение образу. Тьма — тьмущая публики, засыпали нас грудами карточек, выражая горячее желание поклониться святыне и хотя на минуту привезти икону к их больным домашним. Разнеслась молва об исцелениях в Москве: два — три случая поразительные я сам знаю. Многие предлагали содействовать украшению иконы, или устройству церкви, и предложениям не было конца. Не буду описывать, до какой степени все это поразило и потрясло меня. Самого различного свойства чувства овладели мной. Но когда, с дозволения преосвященнаго Алексия, я дал нашу дорогую икону для всенародного поклонения в церковь, когда я увидел тысячи молящихся, когда услыхал я и от священника, и от старосты, что они не помнят такой толпы молитвенников, — я был поражен величием благоговения православного народа к религиозной святыне, а вместе и величием совершившегося события.
Толпы давили друг друга за клочок ваты от иконы, или за каплю св. воды. Это было неотразимое впечатление, которое давило душу и терзало сердце, возбуждая в скорбной душе покаяние о грехах, и молитвенное упование на благодатное покровительство и заступление Богоматери. Да, дорогие друзья, как ни много я пишу, но и сотой доли не в состоянии передать вам, как бы хотелось. Скажу только одно, что теперь много более я стал религиозен, чем был. Молюсь и нахожу удовольствие в молитве. О вас, мои друзья, я также принес мои грешные молитвы, да сохранит и не оставит вас своими молитвами Царица Небесная...».

Архив газеты "Тайны века", Харьков, 2004