В последние годы царствования Александр I не раз выказывал желание отречься от престола и вести жизнь в уединении. Однажды по какому-то поводу сказал, что мог бы жить в Сибири и питаться одной печеной картошкой.
При отъезде в Таганрог, куда императорская чета отправилась из-за болезни жены, Елизаветы Алексеевны, Александр Павлович находился в настроении тягостном, словно бы в грустном предчувствии. Он все чаще выказывал всю ту же потаенную мечту - удалиться в частную жизнь. Из Таганрога совершал беспрестанные поездки в Ростов, Крым. В Крыму, и случилось нечто неприятное. Огромная туча вдруг заволокла небо. В комнате, где за столом император делал записи, стало темно. По его распоряжению зажгли свечи. И тут камердинер и скажи ему, что это дурная примета - днем свечи зажигают только по покойнику. Свечи унесли... Но когда государь вдруг почувствовал себя плохо - он вспомнил о свечах, они не шли у него из головы: "Это значит мне умереть", - говорил он.

Погожим осенним днем 1836 года близ города Красноуфимска подъехал к кузнице верховой лет 60 и попросил подковать коня. Толпившийся здесь праздный народец залюбовался лошадью:
уж больно красива. Да и всадник необычен. Одет в простой крестьянский кафтан, а манеры явно не крестьянские - благородные. "Какого изволите быть имени, звания?" - полюбопытствовал кузнец. Тот ответил уклончиво. Подозрения у кузнеца и у толпы нарастали. Решили силой препроводить его в город. А тот сопротивляться и не думал. Там учинили допрос. Задержанный назвался крестьянином Федором Кузьмичом, сказал, что лошадь принадлежит ему, а родства своего не помнит. Внешность старика была необыкновенно приятна, в нем угадывалось хорошее воспитание и как бы знатное происхождение. Как ни бились, сколько ни уговаривали его открыться - все тщетно, незнакомец стоял на своем. По тогдашним законам за бродяжничество суд присудил ему 20 плетей и ссылку в Сибирь - с поселением. Наказание старик перенес безропотно, имени же своего так и не выдал.
На жительство Кузьмича (так его стали называть местные) определили в Краснореченский винокуренный завод. Здесь он прожил пять лет. Вел жизнь праведную. Вставал рано, много молился (после смерти на его коленях обнаружили большие наросты - мозоли от долгого стояния), часто держал пост. Основной пищей его были ржаной хлеб да сухари с водой и печеная картошка. Держал священные книги: Евангелие, Псалтырь... Имущества, кроме одежды, что была на нем, не имел.
Он был высокого роста, плечистый, статный. Лицо белое, красивое, глаза голубые, ласковые. Голос негромкий, речь непростая. Казался очень строгим, повелительным. Но характер имел добрый, мягкий. А уж как старец был аккуратен, содержал себя и келью свою в неподражаемой чистоте и не выносил никакого беспорядка.
Федор Кузьмич владел необыкновенным даром слова. Умел общаться с больными, подмечать слабые стороны человека, угадывать тайные намерения - отсюда пошли разговоры о его прозорливости, впрочем, не лишенные основания. Народ потек к нему за наставлениями, А они всегда были серьезны, немногословны, разумны. "Святой", - говорили о нем...
В 1843 году Федор Кузьмич поселился в деревне Зерцалы, и в построенной для него крохотной избушке прожил 11 лет. Ходил по ближним деревням, обучал крестьянских детишек грамоте, знакомил с географией и историей. Люди сведущие утверждали, что он европейски образован, знает иностранные языки.
Взрослых старец увлекал религиозными беседами, замечательными рассказами из отечественной истории, о военных походах и сражениях, особенно - войны 1812 года, и, незаметно для себя, впадал в такие мелкие подробности, что удивлял людей более или менее образованных. Была у него привычка: рассказывая, он ходил по комнате, а руку непременно держал на груди - как это делают люди военного сословия. В такой позе обычно и рисовали известных военачальников - для всеобщего обозрения.
Был весьма осведомлен о политической жизни России конца XVIII-начала XIX века, знал всех государственных деятелей. Вспоминал Аракчеева, Суворова. Упомянул как-то, что талантам Кутузова царь Александр, и названный-то в честь Александра Невского, завидовал. Хотя о Павле 1 и Александре 1 говорить не любил.
Когда жил в Краснореченском, по большим праздникам заходил пить чай к двум старушкам, сосланным сюда за неведомые провинности своими господами. Эти праздники устраивались в день Александра Невского. Кузьмич был весел, вспоминал Петербург - как там праздновался этот день, и в этих воспоминаниях проглядывало что-то родное для него и задушевное...
Знали также, что старец имел через странников переписку с разными людьми, возможно и с высокими чинами, и постоянно получал сведения о положении дел в России, но тщательно это скрывал, даже бумагу и чернила у него никто не видел.
Близким его другом стала сиротка Сашенька. Ей было 12 лет, когда, собирая в лесу бруснику, увидела старца и подошла к нему: "Дедушка, не хочешь ли ягодок?" У старика на глазах выступили слезы умиления...
Много лет сопровождала она старца во время прогулок, а он все рассказывал девочке о святых местах, о знаменитых монастырях. И она мечтой загорелась: увидеть святую Русь. Так ей полюбились рассказы Федора Кузьмича.
Александре было уже 20 лет, когда она решила отправиться в странствия по святым местам. Федор Кузьмич благословил свою любимицу и дал ей адрес знакомой "доброй графини", сказал, что она сейчас гостит в Почаевском монастыре. "Как бы мне увидеть в России царя?" - сказала Саша. "А разве тебе хочется видеть царя?" - "Как же батюшка, не хочется, все говорят, царь, царь, - а какой он из себя - и не знаешь". - "Погоди, - задумчиво сказал старец, -и не одного царя на своем веку увидать придется. Бог даст, и разговаривать еще с ним будешь и увидишь, какие цари бывают",
"Добрая графиня" радушно приняла богомолицу, повезла в Кременчуг, познакомила с мужем, который там лечился от раны, полученной в Венгрии. Генерал много расспрашивал о том, как поживает старец. Она же наивно радовалась тому, что даже здесь, в России, за тысячи верст знают и любят Федора Кузьмича и даже не задумалась: откуда бы такому большому вельможе знать старца, который даже родства своего не помнит?
В то время, а именно осенью 1849 года, в Кременчуг прибыл император Николай Павлович и остановился в доме Остен-Сакена. Сашеньку представили ему. Когда же в разговоре всплыло имя Федора Кузьмича, Николай Павлович нахмурился. Однако потом велел Сакену дать Саше записку-пропуск и сказал ей: "Будешь в Петербурге, заходи во дворец, покажи ту записку, и нигде не задержат, - рассказала бы мне о своих странствиях, - и добавил: - Будет в чем нужда, обратись ко мне, я тебя не забуду!"
Записку Александра получила, но воспользоваться не довелось, не выпала дорога. Вернувшись через три года, она поведала Кузьмичу о своих странствиях, да вдруг и говорит: "Батюшка Федор Кузьмич, как вы на императора Александра Павловича похожи!" Он весь в лице изменился, строго спросил: "Кто это научил тебя так сказать?" "Портрет видела. Вы на него похожи и руку держите, как он". Ничего он не сказал, повернулся и вышел в другую комнатку, и Саша видела, как он обтер рукавом рубахи полившиеся из глаз слезы...
Однако не все были так наивны, как бойкая богомолица Саша. Тем более что слух по губернии пошел: увидел Кузьмича ссыльный казак Березин, служивший в Петербурге в царствование Александра, и поразился его сходству с покойным императором. В той же местности жили два бывших придворных служителя, один из них тяжело заболел. Тогда его товарищ с провожатым отправился к Федору Кузьмичу испросить у него помощи. Войдя в келью, он бросился в ноги старцу. Затворник стал обеими руками поднимать его, и в то же время бывший придворный служитель "слышит и не верит ушам своим - чудный, кроткий, знакомый ему голос..." Он поднял голову, глянул на старца - и, вскрикнув, повалился без чувств. Тогда Кузьмич сказал провожатому: "Он очнется, оправится, но скажите ему: пусть никогда не говорит, что слышал и увидел. А товарищ его выздоровеет". Больной, действительно, выздоровел. Но товарищ его не удержался, сказал, что в старце с белой бородой узнал императора Александра Павловича!
Однако сам Федор Кузьмич никогда не отождествлял себя с Императором Александром. Но при этом о своей жизни рассказывал очень загадочно, намеками и иносказательно. Говорили, что на вопросы о своем прошлом, старец отвечал так: «Я сейчас свободен, независим, покоен. Прежде нужно было заботиться о том, чтобы не вызывать зависти, скорбеть о том, что друзья меня обманывают, и о многом другом. Теперь же мне нечего терять, кроме того, что всегда останется при мне ‒ кроме слова Бога моего и любви к Спасителю и ближним. Вы не понимаете, какое счастье в этой свободе духа»
Некоторое время старец жил в доме купца Хромова. Хозяин читал зашедшим соседям книгу, где передавалась беседа Александра с Наполеоном. Вдруг из соседней комнаты, где молился Кузьмич, послышалось: "Никогда я этого не говорил ему".
Умер старец Федор Кузьмич 20 января 1864 года. Следовательно, если считать его бывшим императором Александром Павловичем, через 38 лет и 2 месяца после ухода, на 87-м году жизни. Уже перед самой смертью на мольбы: "Батюшка, объяви хотя имя своего ангела", - тихо ответил:
"То Бог знает". Незадолго перед кончиной он указал на мешочек, висевший на стене:
"В нем моя тайна". Там оказалась бумага как полагали, "ключ" к его переписке с неким лицом. Тот "ключ" был сфотографирован, опубликован в нескольких журналах, но расшифровать этот набор цифр, букв, фраз не смогли, хоть и пытались. Среди скудных пожиток обнаружили нарисованный самим Кузьмичом вензель буквы "А" с короною над ней и летящим голубком.
На могилку его поставили деревянный крест с надписью: "Здесь погребено тело Великого Благословенного старца Федора Кузьмича, скончавшегося 20 января 1864 года". По приказу губернского начальства слова "Великого Благословенного" были закрашены белой краской, но от времени краска слиняла и надпись снова можно было прочитать полностью.

Президент русского графологического общества Светлана Семенова, проанализировавшая рукописи императора и старца Федора Кузьмича, сообщила что они написаны почерком, принадлежащим одному и тому же человеку. Как стало известно, графологам были предоставлены для исследования рукописи, сделанные Александром I в 47-летнем возрасте, и старцем Федором Томским в возрасте 82-лет.

При этом почерковедам не сообщили, кому принадлежат послания.