(Елизаветы Юрьевны Скобцовой; 1891-1945)
В необыкновенно яркой личности новопрославленной преподобномученицы Марии вечно живое Предание нашло для себя талантливейшего выразителя. Талантливого не только в слове, но прежде всего в деле жертвенной любви к Богу и ближнему. Ее произведения пронизаны мужественным духом воинствующей Церкви, содержат в себе протест против «христианского благополучия», обрядового благочестия. Благодаря матери Марии многие верующие смогли переосмыслить христианские идеалы и отказаться от понимания православного христианства как религии духовного «комфорта».

Елизавета Юрьевна (в девичестве Пиленко) - так звали в миру мать Марию - родилась в Риге 8 декабря 1891 года.
Детство и отрочество будущей матери Марии прошло около Анапы. Там у ее отца, талантливого любителя-агронома, позднее директора Никитского ботанического сада в Крыму, было небольшое имение с виноградником. Зимой вся семья ездила к родным в Петербург. После смерти отца семья переселяется окончательно в Петербург, Лиза там поступает в гимназию.
С самого раннего детства в Лизе проявились большие способности к рисованию, литературе, рукоделию - кроме музыки (она была к ней равнодушна).
Еще девочкой она стала задумываться над вопросом, в чем правда и есть ли Бог - Бог любви и справедливости.

ПЕРВЫЙ НАСТАВНИК
В доме бабушки пятилетняя Лиза встретится с обер-прокурором Святейшего Синода Константином Петровичем Победоносцевым, который на долгие годы станет ее другом и наставником. Она посвятит ему статью «Друг моего детства»: «В детстве своем я не помню человека другого, который так внимательно и искренно умел бы заинтересоваться моими детскими интересами».
Как только Софья Борисовна приезжала с детьми в Петербург, тот час Победоносцеву отправляли записку; «Лиза приехала». И он непременно в этот же день появлялся в доме бабушки. Благо жил напротив, окно в окно.
Лиза и сама часто бывала в особняке обер-прокурора, известном в Петербурге, как «нарышкинское палаццо».
Здесь бывали Достоевский, Чайковский, Соловьев, Розанов, Аксаков, Крамской, Балакирев и многие другие деятели отечественной культуры.
Константин Петрович посылал ей письма в Анапу. С каждым годом тон их становился серьезнее. Мать Мария сожалела, что не сохранила письма своего друга.
Впрочем, несколько фраз зацепилось в памяти "Слыхал я, что ты хорошо учишься, но, друг мой, не это главное, а главное - сохранить душу высокую и чистую, способную понять все прекрасное".
Диалог с Победоносцевым заложил начало ее нравственной устойчивости. В письмах, беседах он неизменно направлял ее мировоззрение на цель и смысл жизни. Он оказал несомненное влияние на ее видение истории России, пути православия. Даже в выборе героев ее философско-публицистических работ «Достоевский и современность», «Миросозерцание Владимира Соловьева», «А. Хомяков» заметно его влияние.
Да, он действительно приобщал Лизу к высотам духа, заражал ее идеями, но она пошла дальше идей. Она претворяла их в жизнь, воплощала в практической деятельности, служа людям, вытаскивая их из мрака и ужаса.
Взрослые недоумевали: что нашел в девочке этот сверхзанятой человек? О чем они могли беседовать? Лиза важно отвечала: «Мы друзья».
Дружба оборвалась в 1906 году.
Четырнадцатилетняя Лиза не могла принять революцию. Увлечение революцией казалось ей предательством Победоносцева. Но с другой стороны, ее отец, а также студенты, интеллигенция, массы народа, подогретые прессой, обвиняли обер-прокурора во всех бедах России. Ей казалось "невероятным, что, зная его столько лет, будучи с ним в настоящей дружбе, проглядела, не заметила того, что известно всему русскому народу».
Душа Лизы в буквальном смысле раскалывалась. Революция требовала от молодежи «спешно разобраться», дать себе ответ, где мы и с кем мы. Впервые в сознание входило понятие о новом герое, имя которому - народ. Единственно, что смущало и мучило, это необходимость дать ответ на самый важный вопрос: верю ли я в Бога? Есть ли Бог?". Это смущало и мучило, потому что за подобными вопросами стояли К. П. Победоносцев и их десятилетняя дружба. Она не выдержала. Весной 1906 года пошла к своему другу: «Константин Петрович, что есть истина? Знала - вопрос пилатовский. Он понял. Понял и усмехнулся: «Милый мой друг Лизонька!
Истина в любви, конечно. Но многие думают, что истина в любви к дальнему. Любовь к дальнему - не любовь. Если бы каждый любил своего ближнего, находящегося действительно около него, то любовь к дальнему не была бы нужна. Так и в делах: дальние и большие дела - не дела вовсе. И настоящие дела - ближние, малые, незаметные. Подвиг всегда незаметен. Подвиг не в позе, конечно. А в самопожертвовании, в скромности...»
Лиза была разочарована. Она решила, что Константин Петрович экзамена не сдал. И ушла. 10 марта 1907 года Победоносцев умер. Лиза уже постоянно жила в Петербурге. Но на похороны не пошла. В это время она искала пути, как любить человечество. Много-много позднее она поймет правоту слов о любви к ближнему и незаметном подвиге. Не случайно будет не раз повторять: «Мой подвиг убогий».

В ПОИСКАХ СМЫСЛА
В 15 лет она стала интересоваться литературой и искусством, бывать на литературных вечерах, на одном из которых выступал Блок. Так завязалась дружба. Ей было 15 лет, а знаменитому поэту - 25.
Она была лично связана с той плеядой, которую принято называть серебряным веком русского искусства, литературы, философии и богословия.
В 18 лет Лиза выходит замуж за Д. В. Кузьмина-Караваева - юриста, близкого друга многих литераторов. В период их недолгого брака Елизавета Юрьевна всё больше углубляется в религиозные поиски, в ней всё больше утверждается дух христианства. Скоро у нее выходят из печати первые книги: «Скифские черепки», «Юрали», «Руфь». Под влиянием идей Владимира Соловьева, Булгакова, Бердяева и др. у нее сложилось определенное видение мира и истории.
В романе А. Толстого «Хождение по мукам» петербургский период ее жизни послужил прообразом персонажа «Елизвета Киевна».
В 1913 году, когда ей было 23 года, по благословению митрополита Петербургского она стала первой женщиной в России, которая прослушала курс богословия в Петербургской Духовной Академии и успешно сдала экзамены.
У нее всегда было острое ощущение чужого страдания, и вот оно-то впоследствии и привело ее к революционерам: она стала членом партии социалистов-революционеров эсеров.
Вместе с молодежью того времени она ждала и звала бурю. И буря пришла, и она в этой буре участвовала, но уже в тот момент чувствовала, насколько страшная вещь насилие, что злом добра не создашь.
Был даже случай, когда ей поручили террористический акт, но она почувствовала, что это для нее невозможно.
Через несколько лет она расходится с мужем и уезжает с дочерью Гаяной в родную Анапу.
Но и там она находится в вихре общественных и политических событий, и становится заместителем или, как тогда говорили, товарищем городского головы в Aнапе, а потом и просто городским головой.
Когда анархисты подступили к Aнапе, они хотели получить право расправиться с теми, с кем им хотелось, и вообще буйствовать в городе. Эти матросы пришли к ней, и она сумела так на них воздействовать, что обуздала анархистскую толпу. Она добилась того, что в городе не было никаких грабежей, убийств.
В апреле 1918 года Кузьмина-Караваева приезжает в Москву, где принимает участие в выступлениях против власти. Затем в Анапе, встречается со своим вторым мужем - Даниилом Скобцовым. С ним и уже с двумя детьми она эмигрирует сначала в Константинополь, в Югославию, а потом в Париж. В Константинополе у нее рождается еще одна дочь - Настя.

ХОЖДЕНИЕ ПО МУКАМ В ЭМИГРАЦИИ
Заграница встретила их тяжелейшей нуждой и первой смертью. Умерла двухлетняя дочь Настя. Жизнь в эмиграции и выброшенность в нищету, смерть любимой дочери дали огромный толчок будущей матери Марии для духовного расцвета.
Но смерть Насти имела еще, сверх того, неожиданные последствия, намек на которые уже находится в записке, набросанной Елизаветой Юрьевной у смертного одра дочери.
«Сколько лет, -- всегда, я не знала, что такое раскаянье, а сейчас ужасаюсь ничтожеству своему. Ещё вчера говорила о покорности, все считала властной обнять и покрыть собой, а сейчас знаю, что просто молиться-умолять я не смею, потому что просто ничтожна. Рядом с Настей я чувствую, как всю жизнь душа по переулочкам бродила, и сейчас хочу настоящего и очищенного пути не во имя веры в жизнь, а чтобы оправдать, понять и принять смерть. И чтобы оправдывая и принимая, надо вечно помнить о своем ничтожестве. О чем и как не думай, - большего не создать, чем три слова:
«любите друг друга», только до конца и без исключения, и тогда все оправдано и вся жизнь освещена, а иначе мерзость и тяжесть».
Плутание по переулочкам осуждается и отвергается. Перед ней открываются новые перспективы. Ей исполнилось тридцать четыре года.
Елизавета Юрьевна писала о похоронах: «Тут вопрос не в несчастии даже, а в том, что вдруг открылись какие-то ворота в вечность, что вся природная жизнь затрепетала и рассыпалась, что законы вчерашнего дня отменились, увяли желания, смысл стал бессмыслицей и иной, непонятный смысл вырастил за спиной крылья. В черный зев могилы летит все, надежды, планы, привычки, расчеты, - а главное, смысл, смысл всей жизни. Если есть это, то все надо пересмотреть, все откинуть, все увидеть в тленности и лжи.
Это называется «посетил Господь». Чем? Горем? Больше, чем горем, - вдруг открыл истинную сущность вещей, - и увидали мы, с одной стороны, мертвый скелет живого, мертвый костяк, облеченный плотью, мертвенность всего творения, а с другой стороны, одновременно с этим увидали мы животворящий, огненный, все пронизывающий и все попаляющий и утешительный Дух.
Потом время, - говорят, - целитель, - а не вернее ли «умертвитель»? - медленно сглаживает все. Душа опять слепнет. Опять ворота вечности закрыты. Но человек может каким-то приятием этих иных законов удержать себя в вечности. Совершенно не неизбежно вновь ниспадать в будни и в мирное устроение будничных дел, пусть они идут своим чередом, сквозь них может просвечивать вечность, если человек не испугается, не убежит сам от себя, не откажется от своей страшной, не только человеческой, но и Богочеловеческой судьбы. То есть от своей личной Голгофы, от своего личного крестоношения, вольной волею принятого.
И думается мне: кто хоть раз почувствовал себя в этой вечности, кто хоть раз понял, по какому пути он идет, кто увидал Шествующего перед ним хоть раз, тому трудно свернуть с этого пути, тому покажутся все уюты непрочными, все богатства неценными, все спутники ненужными, если среди них не увидит он единого Спутника, несущего крест».
«Такого рода Посещение, - говорила она о собственном своем опыте, - заражает душу, наполняет ее как поток, как пылающий очаг».
Она тогда говорила: «Любите друг друга, только до конца и без исключения, как бы ни тяжела была пытка...» От своего несчастья она обратилась к горю других, близких и далеких ей людей. Умерла ее девочка Настя, но материнство ее не умерло, оно пронизало ее насквозь, и всё сильнее у нее было желание служить всем обездоленным.
Она писала: «Мне стало ведомо новое, особое, широкое и всеобъемлющее материнство. Я вернулась с того кладбища (похорон дочери) другим человеком, с новой дорогой впереди, с новым смыслом жизни. И теперь нужно было это чувство воплотить в жизнь».
В 1926 году уже в Париже записалась слушательницей на богословские курсы Свято-Сергиевского института. Многие из ее преподавателей - выдающихся богословов впоследствии сделались её близкими друзьями. Это Н.А.Бердяев, Г.П.Федотов, К.В.Мочульский и И.И.Фондаминский, Л.А.Зандер. А отец Сергий Булгаков стал её духовником.
Продолжение следует.

Архив газеты "Русь Триединая", Харьков, 2012