Каждое действие святого человека оставляет благодатный след. Автограф Епископа Онуфрия Елисаветградского долгие годы служил источником духовных подкреплений для потомков профессора Постоева.
Эта надпись, сделанная Епископом на иконе Св. Николая Чудотворца, которую он в 1925 г. подарил профессору Якову Яковлевичу Постоеву и его жене Марии Ивановне. Надпись позволяет оценить критерии отношения Епископа Онуфрия к людям, его нравственное чувство, его смирение, а также дает и некоторые представления о личности профессора Я.Я. Постоева. Несколько слов о людях, которым был сделан этот дар.

Яков Яковлевич Постоев (1864 г.р.) был известным в городе медиком, заведовал кафедрой фармакологии, был деканом Харьковского медицинского института, членом Научного Совета и консультантом Окрздрава. Его знали и помнили многие поколения харьковских медиков-сотрудников, студентов, пациентов; вспоминали его принципиальность, требовательность к себе и другим, неизменность, корректность, некоторую профессорскую рассеянность. Мария Ивановна Постоева происходила из состоятельной семьи, получила хорошее воспитание и образование. Оба выросли в религиозных семьях и были верующими людьми. Семья жила в просторном доме в центре города, купленном в начале 20-го века (после 1917г. их уплотнили — заселили еще несколько семей).
Подаренная Епископом Онуфрием икона была темного письма, с серебряным окладом ручной работы. На обратной стороне иконы, на куске ткани черной тушью была сделана надпись: «Досточтимейшим и добрейшим: Марии Ивановне и Якову Яковлевичу Постоевым с их семейством — в благословении. На добрую дальнейшую христианскую жизнь, — Недостойный Епископ Онуфрий Елисаветградский. — Когда мы видим верующим человека бедного и больного, мы радуемся, но особенно сему не удивляемся. Ибо так естественно бедняку обратиться за помощью к всемогущему Богу, Творцу и Промыслителю; так обычно больному просить исцеления у господа, Врача душ и телес наших... Но когда перед нами — верующий, окруженный всеми удобствами мира, ни в чем не нуждающийся, — вера такого человека, его молитва искренняя и смиренная, — нас не только радует, но и умиляет. А когда мы видим глубоковерующего христианина, среди гонений на веру и Церковь, остающегося верным своим упованиям, в то время как многие из малодушия или ради выгод житейских отрекаются от Бога и Церкви, — такая твердость христианина вызывает к себе чувства благословения. Такие люди достойны всякого уважения даже со стороны своих идейных противников — открытых безбожников. А в жизни той, будущей они будут наслаждаться вечным покоем и радостью по словам Самого Спасителя: «Блаженны Вы, когда будут поносить Вас и гнать, и всячески неправедно злословить за меня. Радуйтесь и веселитесь, — ибо велика Ваша награда на небесах». (Мф. 5; 11-12).
Гор. Харьков, 1925 года 4 августа (22 июля) день св. Равнопрестольной Марии Магдалины.» Какие отношения связывали Епископа Онуфрия с Яковом Яковлевичем, был ли его дар знаком благодарности за медицинскую или какую-либо иную помощь в те трудные годы, или же просто знаком дружеского расположения — мне не известно.
Но кое-что известно о дальнейшей судьбе семьи и Иконы. Яков Яковлевич Постоев умер в 1929 г., его сын врач Евгений Яковлевич — в 1940 г., старший сын Валентин Яковлевич, рентгенолог, в 1941 — выехал с госпиталем в эвакуацию, и в 1941 г. в квартире оставалась только Мария Ивановна Постоева. Она умерла суровой зимой 1941-42 гг.; квартиру разграбили, осталось лишь несколько громоздких вещей, в том числе книжный шкаф из кабинета Яков Яковлевича. После оккупации в 1943 г. в этом шкафу под старыми журналами моя мать нашла чудом сохранившуюся икону — дар Епископа Онуфрия.
Валентин Яковлевич Постоев после войны остался с госпиталем (позднее преобразованным в санаторий) в Юрмале, но каждый год приезжал в Харьков, в родительский дом. Он стал известным антикваром, собрал прекрасную коллекцию картин, бронзы, фарфора.
Однажды, уезжая, он забрал с собой икону Епископа Онуфрия, оставив в киоте записку: «... Тебе она не нужна, а мне это память о матери.” В Харьков он больше не приезжал.
Мы виделись с ним еще дважды в Юрмале, об иконе не говорили.
Уже в 80-е годы я посетила в Юрмале его жену Ольгу Александровну (урож. Рождественская). Она была женщина умная, хваткая, а моральные запреты и принципы считала просто трусостью. К тому времени коллекция антиквариата сильно поредела, распродавать ее ей помогал некий Бродский через свою дочь, живущую в Ленинграде.
Однажды Ольга Александровна сказала мне: «Когда ты будешь уезжать, я отдам тебе икону твоей бабушки, которую тогда увез из Харькова Валентин Яковлевич».
Настал день моего отъезда. В доме собралось много народа — были родственники Ольги Александровны, тоже харьковчане, ее соседи, бывшие сотрудники Валентина Яковлевича, среди прочих гостей была и врач-невропатолог, армянка, жгучая брюнетка.
Она была известна в Риге тем, что лечила гипнозом. (Незадолго до отъезда мы были у нее в гостях. Мне тогда внезапно как — то захотелось спать. Только много позже я поняла — это был гипноз). Перед отъездом мы сидели за столом, было много разговоров, суеты.
Ольга Александровна торжественно вручила мне икону. Смотря на нее, я испытывала странное чувство — я ее не узнавала, что-то меня смущало, но почему-то я не могла собраться с мыслями. «Тебе не жалко ее отдавать — икона ведь старинная, дорогая, оклад серебряный?»
-- спросила я. Ольга Александровна ответила резко: «Нет, она не старинная, оклад не серебряный». Она взяла из моих рук икону, перевернула ее: «Читай!» На обороте, на выцветшем куске ткани была сделана та самая, приведенная выше надпись. Потом все присутствующие захотели прочесть надпись, осмотреть икону, передавали ее из рук в руки. Время летело, пора на поезд.
Ольга Александровна быстро заворачивает икону в газету, кладет ее в мой чемодан, сама закрывает его, приговаривая «Скорей, скорей, ты опаздываешь». В поезде я вспоминаю всю эту сцену, и снова — чего-то не понимаю.
Дома я достала икону, и одного взгляда на нее было достаточно, чтобы увидеть — икона совершенно не та, что была когда-то у меня и которую увез дядя. Я держала в руках икону, сделанную методом металлографики, с анодированным покрытием из фольги. От той, прежней была только надпись, неумело прибитая большими загнутыми гвоздями к обратной стороне иконы. И я недоумевала — как я могла не увидеть этого там, в Юрмале?
Только спустя год или два, я осознала все, что тогда произошло — это был гипноз! А визит к гипнотизерке в Риге был проверкой, а может, тогда и было сделано гипнотическое внушение.
И вся сцена перед отъездом была продумана и выстроена заранее. Все должны были видеть, что икона отдана мне, а настоящую икону можно было беспрепятственно продать. (В Риге тогда спецслужбы следили за продажей ценного антиквариата).
Где теперь та, старая святая икона, подаренная расстрелянным большевиками 1 июня 1938 года Священномучеником Епископом Онуфрием, человеком с чистой и доброй душой — у какого-нибудь коллекционера в Риге или Санкт-Петербурге, а может странствует где-то в Европе, США или Японии?
Господи, прости нас, грешных!

Марина Евгеньевна Постоева

Архив газеты Русь Триединая", Харьков, 2010