Рок музыка вызывает противоречивые чувства. Ломаются копья на вопросе, какая духовная сила действует через рок-музыкантов? Почему столь сильным пассионарным было рок-движение в России на рубеже 90-х? И почему сейчас это движение сошло на нет?
Эти вопросы были поставлены и в передаче «Время колокольчиков» в «Библейском сюжете» на телеканале «Культура». Сюжет был посвящен одному из основоположников русского рока Александру Башлачеву.
Александр Николаевич Башлачев (27 мая 1960, Череповец — 17 февраля 1988, Ленинград) — советский рок-музыкант, поэт, бард, певец, автор-исполнитель. Прославился как один из наиболее известных представителей советского андеграунда, входил в Ленинградский рок-клуб. За свою жизнь написал чуть более 100 стихотворений, создав наиболее известные свои произведения в течение двух лет.
«Время колокольчиков» — стихотворение и песня Александра Башлачёва стало одним из символов, своего рода визитной карточкой, русской рок-поэзии 1980-х годов и самого Башлачёва. В этой песне звучит русская удаль в едином целом с народным плачем. В этой песне есть предчувствие духовного пробуждения народа, истосковавшегося по вере, и призыв к этому пробуждению.
Конец лета 1984 года. Война в Афганистане. Журналист Леонид Парфенов пригласил в свой родной Череповец рок-критика Артемия Троицкого. Познакомиться с ним пришел друг Парфенова Саша Башлачев. «Извинился, что плохо играет, — вспоминает Троицкий. – Мне не показалось, что он очень стеснялся, самоуверенным тоже не был. Вообще, пел очень естественно, иногда только со спокойным любопытством поглядывал на нас. В этот вечер он впервые «на людях» спел «Время колокольчиков» – песню, ставшую потом символом русского рока».
«Время колокольчиков» было написано незадолго до приезда Троицкого. Вообще, в тот момент, песни Башлачев сочинял меньше года и собственную гитару купил совсем недавно. Он тогда был увлечен книгами Успенского о древнерусском песенном творчестве и Лихачева. Эти книги подарили ему идею русского рока на национальных корнях.
Сам Александр пояснял: «Человек, взявший в руки гитару, начал беседу с теми, кто рядом с ним. То есть он решил, что его душа вправе говорить в голос.
А почему человек начинает обычно сочинять песни? Я полагаю, только потому, что он живет, живет, и вдруг понимает, что ему хотелось бы слушать такие песни, которых нет. Или видеть картины, или смотреть спектакль. И человек думает: "Почему же до сих пор никто этого не сделал?". А потом думает: "А почему бы мне не сделать это самому?". И пытается так или иначе. Надо трезво просто понимать, можешь или нет.
Если не можешь — не делай, найди в себе силы, это гораздо сложнее. Вот у тебя душа вырастет в тот момент, когда ты поймешь, что тебе не стоит этого делать, тебе просто надо работать с собой — не книжки там читать, а понять, кем ты должен быть. Просто быть хорошим, добрым человеком, честным по отношению к своим близким, знакомым. Это главное, это просто.»
После встречи с Троицким, Башлачев дал несколько квартирных концертов, а потом поехал в Ленинград. Слух о новом самородке быстро охватил рок-тусовку обоих столиц. Музыкант уволился из газеты «Коммунист» и начал новую жизни менестреля и бродяги с гитарой.
«Душа-то болит, душа тебе говорит – давай шагай! Что ты сидишь в своем окопе?! Все в атаку идут! Душа чувствует, что она не на месте. Что ей надо найти свое место. А ты ее глушишь, не слышишь. Она все равно от тебя не уйдет. Все равно в конце концов раскаешься. Дай Бог, чтоб это было не поздно, потому что это трагедия, если ты вовремя не услышишь свою душу. Главное — это услышать и понять, что она тебе советует. И быть честным перед ней. У тебя душа, любовь над тобой! Должно быть стыдно, просто.» — Александр Башлачев.
Новая жизнь стала для него служением, он сразу одел на шею бубенцы, а на руку браслет с колокольчиками. Его появление всегда сопровождалось звоном. В нем было что-то от Пушкинского юродивого Николки. Колокольчики не вериги конечно, но и они славили Бога и бередили души. И носить их было не легко.
«Я бы сказал, что НЕЛЬЗЯ ПЕТЬ ОДНО, А ЖИТЬ ПО-ДРУГОМУ. ПЕСНЮ НЕЛЬЗЯ ПРОСТО СПЕТЬ, ЕЕ НУЖНО ОБЯЗАТЕЛЬНО ПРОЖИТЬ, ОПРАВДАТЬ ЖИЗНЬЮ! Если ты поешь о своем отношении к любви, то ты люби – ты не ври! Если ты поешь о своем отношении к обществу, то так ты и живи. А все остальное просто спекуляции. Это все соблазн, великий соблазн.» -- Александр Башлачев.
Песня «Время колокольчиков» была проповедью свободы от советской идеологии догм советской веры в атеизм. «Славное язычество» в песне - это не идолопоклонство. В песне речь идет о народной вере. Язык по-славянски - это народ, то есть КОГДА ЦЕРКОВЬ ВЫНУЖДЕНА МОЛЧАТЬ ИЛИ В ЦЕРКВИ ВСЕ НЕ ТАК, КАК НАДО И РАЗБИТ БАТЮШКА «ЦАРЬ-КОЛОКОЛ», ЮНЫЕ, ЧЕСТНЫЕ, ХОРОШИЕ ПРИЗВАНЫ СТАТЬ ГЛАСОМ ВОПИЮЩЕГО В ПУСТЫНЕ!
РАЗБУДИТЬ, РАСТОРМОШИТЬ СПЯЩУЮ ПЬЯНУЮ РОССИЮ. ПРИГОТОВИТЬ ПУТЬ ГОСПОДУ, ПРЯМЫМИ СДЕЛАТЬ СТЕЗИ ЕГО. КАК ЭТО ДЕЛАЛ ИОАНН ПРЕДТЕЧА.
«Иван Великий» — ведь это же его голосом поет колокол.
Александр Николаевич воспринимал рок движение как некое братство, как воинство. И главным отличием рок музыки от коммерческой, по его признанию, должно быть бескорыстие, ведь нельзя служить и Богу, и мамоне. Призыв к покаянию и радостная весть: «Пока дышу, пока пою и пачкаю бумагу. Я слышу звон на том стою, а там глядишь и лягу. Бог даст на том и лягу.»
Видимо, в конце 80-х Бог не нашел иного способа подготовить перестроечное общество к тем потрясениям, которые выпадут на долю нашего поколения. Проповедь была не на латыни, не на церковнославянском и даже не на русском синодальном. Русский рок тогда транслировал Евангельские истины на языке, доступном нашему поколению. Когда все рушилось и летело в тартарары, рок музыканты давали нам нравственные опоры.
Каждый из моих ровесников приведет массу цитат из песен, которые мы слушали. Магнитофонная пленка на касетниках рвалась, и мы ее склеивали.
«Ты обязан делать так, чтобы поняли твою любовь. Ты должен заразить своей любовью людей. Дать понять плохим людям, что они тоже хорошие. Только они еще не знают об этом. Ты должен, если любишь эту жизнь. Я говорю о себе, потому, что я очень люблю жизнь. Люблю страну в которой живу. И не мыслю себе жизни без нее, без людей которых вижу. И даже тех, которых ненавижу я все равно люблю. Просто знаю, что они не настолько хорошие, чтобы понять это. Едва ли я смогу изменить их своими песнями. Я отдаю себе в этом отчет. Но ничего не проходит бесследно. Пусть это будет капля в море. Но это будет моя капля именно в море. Я ее не выпью сам. Если я брошу свое зерно, и оно даст всходы, то будет не одно зерно, а сколько в колосе зерен 10 или 30, я скажу, что жил не зря. У меня есть цель. Я пытаюсь слушать свою душу, не глушить ее и петь так, как поется. И ничего не придумывать!»
Принимали поэта восторженно, и он по началу был счастлив, но потом понял цену этих восторгов, говорил, что хотел написать о человеке, который поставил свою жизнь как спектакль. И погиб по собственной воле, чтобы ему поверили.
Александр Башлачев считал, что настоящее может жить только на кухне. Там все просто и слушателей помещается ровно столько, чтобы видеть глаза каждого. И на кухнях он играл на гитаре, сбивая пальцы в кровь.
Чтоб не нарушать закон о тунеядстве, Башлачев устроился работать в знаменитую котельную «Камчатка», на которой трудились многие подпольные рокеры.
А на кухнях он пел песню «Ванюша» надрывную и страшную по своей сути. Размышляя над словами этой песни Борис Гребенщиков пояснял, что, возможно, есть некое проклятие русской души, и чтобы с этим проклятием справиться нужно это описать словами. То, что делали Башлачев и Высоцкий - это все попытки описать этого беса, чтобы его наконец-то вывести на белый свет.
«Я не верю тем людям, кто не страдал. И даже тем, кто очень страдал. Тут вопрос в том, что кровь льется либо напрасно, либо нет. И если даже собственная кровь с человека льется как с гуся беда, ты ничего не понял в жизни. Ты не извлек урока, твои страдания бессмысленны. А все через страдание — когда душа болит, значит, она работает. Душа только так расширяется, растет, становится сильнее. Только так!»
Некоторые проповеди Александра опередили свою эпоху. Они обращены уже к верующему, крещеному поколению, которое забыло или не знало, из какой духоты и мрака пришлось рубить дорогу к небу людям, выросшим в стране газеты «Коммунист». Эти песни для нас забывающих, что в христианстве главное — это сам Христос!
«Самое страшное — потеря любви к миру и к себе, к людям, к жизни. Я только обретаю это. Я жил всю жизнь больным человеком темным, слепым, глухим. Я очень много не понимал.»
Башлачев был очень одинок, так как его духовное видение было особенным, а взаимопонимание с людьми было возможно лишь до некоего барьера, который невозможно преодолеть, поскольку ты видишь то, что не видят другие. Невзирая на то, что люди были ему интересны (а он, в свою очередь, им), и были люди, которых Александр любил (равно как и были те, кто любил его), в общем и целом он был одинок, даже несмотря на свою общительность.
Он писал всего около двух лет. Последний взлет 86-й и все. Дальше молчание, которое его страшно угнетало. Его продолжали звать, а он шел, но все с большей неохотой. Может ему казалось, никому ничего не нужно, что проходит время колокольчиков и остались одни бубенцы на его браслете. Только Бог знает, как ему было одиноко, и что случилось.
Сам он был уверен, что: "В мире, где нет одной волшебной палочки на всех, у каждого она своя. И если бы все это поняли, мы смогли бы его изменить. Мир стал бы для каждого таким прекрасным, какой он и есть на самом деле. Как только мы поймем, что в руках у каждого волшебная палочка, тогда она и появится в этом мире. Это утопия, казалось бы. Но за этим будущее."
Легенда русской рок-музыки Александр Башлачев. Он был нервом эпохи, самым ярким представителем рок-поколения 80-х, хотя прожил недолго, всего 27 лет, да и спел немного. Обстоятельства его смерти остаются загадкой до сих пор. Он разбился, выпав из окна.
С его уходом рокерское братство сразу ощутило звенящую тишину. Почувствовали, что-то изменилось. Заканчивалось романтическое время, заканчивалась дружная жизнь.
Если смотреть на жизнь Александра Башлачева как на произведение искусства, то оно вполне законченно.
В единственном опубликованном в феврале 1988 года некрологе на гибель Башлачева, в «Рекламно-информационном обозрении», написано: «Когда-то Арсений Тарковский заметил: гений приходит в мир не для того, чтобы открыть 
новую эпоху, а для того, чтобы закрыть старую. Досказать то, что не смогли досказать другие, подвести итог и поставить точку. СашБаш закрыл собою время колокольчиков».
С уходом Башлачева и Цоя, русский рок как форма пророческого служения стал исчезать - осталась форма. Оставшиеся корифеи русского-рока хоть и живы физически, но живут тем, что им отрылось в ту эпоху.
Сказав СЛОВО, Башлачев ушел из жизни, передав своему поколению важные смыслы, и оставив память об истинном предназначении человека искусства.
«Если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (Ин 12.24)
Сергей Моисеев
Александр Башлачев. "Время колокольчиков" / Библейский сюжет / Телеканал Культура https://www.youtube.com/watch?v=ee_iHtWMNCg
ВРЕМЯ КОЛОКОЛЬЧИКОВ
Долго шли зноем и морозами.
Все снесли и остались вольными.
Жрали снег с кашею березовой.
И росли вровень с колокольнями.
Если плач — не жалели соли мы.
Если пир — сахарного пряника.
Звонари черными мозолями
Рвали нерв медного динамика.
Но с каждым днем времена меняются.
Купола растеряли золото.
Звонари по миру слоняются.
Колокола сбиты и расколоты.
Что ж теперь ходим круг да около
На своем поле — как подпольщики?
Если нам не отлили колокол,
Значит, здесь — время колокольчиков.
Ты звени, звени, звени, сердце под рубашкою!
Второпях — врассыпную вороны.
Эй! Выводи коренных с пристяжкою,
И рванем на четыре стороны.
Но сколько лет лошади не кованы.
Ни одно колесо не мазано.
Плетки нет. Седла разворованы
И давно все узлы развязаны.
А на дожде — все дороги радугой!
Быть беде. Нынче нам до смеха ли?
Но если есть колокольчик под дугой,
Так, значит, все. Давай, заряжай — поехали!
Загремим, засвистим, защелкаем!
Проберет до костей, до кончиков.
Эй, Братва! Чуете печенками
Грозный смех русских колокольчиков?
Век жуем матюги с молитвами.
Век живем — хоть шары нам выколи.
Спим да пьем. Сутками и литрами.
Не поем. Петь уже отвыкли.
Долго ждем. Все ходили грязные.
Оттого сделались похожие,
А под дождем оказались разные.
Большинство — честные, хорошие.
И пусть разбит батюшка Царь-колокол
Мы пришли. Мы пришли с гитарами.
Ведь биг-бит, блюз и рок-н-ролл
Околдовали нас первыми ударами.
И в груди — искры электричества.
Шапки в снег — и рваните звонче
Свистопляс — славное язычество.
Я люблю время колокольчиков.
ИМЯ ИМЕН
Имя Имен
В первом вопле признаешь ли ты, повитуха?
Имя Имен…
Так чего ж мы, смешав языки, мутим воду в речах?
Врем испокон —
Вродь за мелким ершом отродясь не ловилось ни брюха, ни духа!
Век да не вечер,
Хотя Лихом в омут глядит битый век на мечах.
Битый век на мечах.
Вроде ни зги…
Да только с легкой дуги в небе синем
опять, и опять, и опять запевает звезда.
Бой с головой
Затевает еще один витязь,
в упор не признавший своей головы.
Выше шаги!
Велика ты, Россия, да наступать некуда.
Имя Имен
Ищут сбитые с толку волхвы.
Шаг из межи…
Вкривь да врозь обретается верная стежка-дорожка.
Сено в стогу.
Вольный ветер на красных углях ворожит Рождество.
Кровь на снегу —
Земляника в январском лукошке.
Имя Имен…
Сам Господь верит только в него.
А на печи
Разгулялся пожар-самовар да заварена каша.
Луч — не лучина
На белый пуховый платок
Небо в поклон
До земли обратим тебе, юная девица Маша!
Перекрести
Нас из проруби да в кипяток.
Имя Имен
Не кроить пополам, не тащить по котлам, не стемнить по углам.
Имя Имен
Не урвешь, не заманишь, не съешь, не ухватишь в охапку.
Имя Имен
Взято ветром и предано колоколам.
И куполам
Не накинуть на Имя Имен золотую горящую шапку.
Имя Имен…
Да не отмоешься, если вся кровь да как с гуся беда,
и разбито корыто.
Вместо икон
Станут Страшным судом — по себе — нас судить зеркала.
Имя Имен
Вырвет с корнем все то, что до срока зарыто.
В сито времен
Бросит боль да былинку, чтоб Истиной к сроку взошла.
Ива да клен…
Ох, гляди, красно солнышко врежет по почкам!
Имя Имен
Запрягает, да не торопясь, не спеша
Имя Имен…
А возьмет да продраит с песочком! —
Разом поймем,
Как болела живая душа.
Имя Имен…
Эх, налететь бы слепыми грачами на теплую пашню.
Потекло по усам… Шире рот!
Да вдруг не хватит на бедный мой век!
Имя Имен прозвенит золотыми ключами…
Шабаш! Всей гурьбою на башню!
Пала роса.
Пала роса.
Да сходил бы ты по воду, мил человек!
НА ЖИЗНЬ ПОЭТОВ
Поэты живут. И должны оставаться живыми.
Пусть верит перу жизнь, как истина в черновике.
Поэты в миру оставляют великое имя,
Затем, что у всех на уме — у них на языке.
Но им все трудней быть иконой в размере оклада.
Там, где, судя по паспортам — все по местам.
Дай Бог им пройти семь кругов беспокойного лада
По чистым листам, где до времени — все по устам.
Поэт умывает слова, возводя их в приметы,
Подняв свои полные ведра внимательных глаз.
Несчастная жизнь! Она до смерти любит поэта.
И за семерых отмеряет. И режет — эх, раз, еще раз!
Как вольно им петь. И дышать полной грудью на ладан…
Святая вода на пустом киселе неживой.
Не плачьте, когда семь кругов беспокойного лада
Пойдут по воде над прекрасной шальной головой.
Пусть не ко двору эти ангелы чернорабочие.
Прорвется к перу то, что долго рубить и рубить топорам.
Поэты в миру после строк ставят знак кровоточия.
К ним Бог на порог. Но они верно имут свой срам.
Поэты идут до конца. И не смейте кричать им: — Не надо!
Ведь Бог… Он не врет, разбивая свои зеркала.
И вновь семь кругов беспокойного, звонкого лада
Глядят ему в рот, разбегаясь калибром ствола.
Шатаясь от слез и от счастья смеясь под сурдинку,
Свой вечный допрос они снова выводят к кольцу.
В быту тяжелы. Но однако легки на поминках.
Вот тогда и поймем, что цветы им, конечно, к лицу.
Не верьте концу. Но не ждите иного расклада.
А что там было в пути? Метры, рубли…
Неважно, когда семь кругов беспокойного лада
Позволят идти, наконец, не касаясь земли.
Ну вот, ты — поэт… Еле-еле душа в черном теле.
Ты принял обет сделать выбор, ломая печать.
Мы можем забыть всех, что пели не так, как умели.
Но тех, кто молчал, давайте не будем прощать.
Не жалко распять, для того, чтоб вернуться к Пилату.
Поэта не взять все одно ни тюрьмой, ни сумой.
Короткую жизнь — Семь кругов беспокойного лада —
Поэты идут. И уходят от нас на восьмой.
ВЕЧНЫЙ ПОСТ
Засучи мне, Господи, рукава!
Подари мне посох на верный путь!
Я пойду смотреть, как твоя вдова
В кулаке скрутила сухую грудь.
В кулаке скрутила сухую грудь.
Уронила кружево до зари.
Подари мне посох на верный путь!
Отнесу ей постные сухари.
Отнесу ей черные сухари.
Раскрошу да брошу до самых звезд.
Гори-гори ясно! Гори…
По Руси, по матушке — Вечный пост.
Хлебом с болью встретят златые дни.
Завернут в три шкуры да все ребром.
Не собрать гостей на твои огни.
Храни нас, Господи!
Храни нас, покуда не грянет Гром!
Завяжи мой влас песней на ветру!
Положи ей властью на имена!
Я пойду смотреть, как твою сестру
Кроют сваты в темную, в три бревна.
Как венчают в сраме, приняв пинком.
Синяком суди, да ряди в ремни.
Но сегодня вечером я тайком
Отнесу ей сердце, летящее с яблони.
Пусть возьмет на зуб, да не в квас, а в кровь.
Коротки причастия на Руси.
Не суди ты нас! На Руси любовь
Испокон сродни всякой ереси.
Испокон сродни черной ереси.
На клинках клялись. Пели до петли.
Да с кем не куролесь, где не колеси,
А живи, как есть — в три погибели.
Как в глухом лесу плачет черный дрозд.
Как присело солнце с пустым ведром.
Русую косу правит Вечный пост.
Храни нас, Господи, покуда не грянет Гром!
Как искали искры в сыром бору.
Как писали вилами на Роду.
Пусть пребудет всякому по нутру.
Да воздастся каждому по стыду.
Но не слепишь крест, если клином клин.
Если месть — как место на звон мечом.
Если все вершины на свой аршин.
Если в том, что есть, видишь, что почем.
Но серпы в ведре да серебро в ведре
Я узрел, не зря. Я — боль яблока
Господи, смотри! Видишь? На заре
Дочь твоя ведет к роднику быка.
Молнию замолви, благослови!
Кто бы нас не пас Худом ли, Добром,
Вечный пост, умойся в моей любви!
Небо с общину.
Все небо с общину.
Мы празднуем первый Гром!
ВАНЮША
Как ходил Ванюша бережком вдоль синей речки
Как водил Ванюша солнышко на золотой уздечке
Душа гуляла
Душа летела
Душа гуляла
В рубашке белой
Да в чистом поле
Все прямо прямо
И колокольчик
Был выше храма
Да в чистом поле
Да с песней звонкой
Но капля крови на нитке тонкой
Уже сияла, уже блестела
Спасая душу,
Врезалась в тело.
Гулял Ванюша вдоль синей речки
И над обрывом
Раскинул руки
То ли для объятия
То ли для распятия
Как несло Ванюху солнце на серебряных подковах
И от каждого копыта по дороге разбегалось
двадцать пять рублей целковых.
Душа гуляет. Душа гуляет
Да что есть духу пока не ляжешь,
Гуляй Ванюха! Идешь ты, пляшешь!
Гуляй, собака, живой покуда!
Из песни — в драку! От драки — к чуду!
Кто жив, тот знает — такое дело!
Душа гуляет и носит тело.
Водись с любовью! Любовь, Ванюха,
Не переводят единым духом.
Возьмет за горло — и пой, как можешь,
Как сам на душу свою положишь.
Она приносит огня и хлеба,
Когда ты рубишь дорогу к небу.
Оно в охотку. Гори, работа!
Да будет водка горька от пота!
Шальное сердце руби в окрошку!
Рассыпь, гармошка!
Скользи, дорожка!
Рассыпь, гармошка!
Да к плясу ноги! А кровь играет!
Душа дороги не разбирает.
Через сугробы, через ухабы…
Молитесь, девки. Ложитесь, бабы.
Ложись, кобылы! Умри, старуха!
В Ванюхе силы! Гуляй, Ванюха!
Танцуй от печки! Ходи в присядку!
Рвани уздечки! И душу — в пятку.
Кто жив, тот знает. Такое дело.
Душа гуляет — заносит тело.
Ты, Ванюша, пей да слушай —
Однова теперь живем.
Непрописанную душу
Одним махом оторвем.
Хошь в ад, хошь — в рай,
Куда хочешь — выбирай.
Да нету рая, нету ада,
Никуда теперь не надо.
Вот так штука, вот так номер!
Дата, подпись и печать,
И живи пока не помер —
По закону отвечать.
Мы с душою нынче врозь.
Пережиток, в опчем.
Оторви ее да брось —
Ножками потопчем,
Нету мотива без коллектива.
А какой коллектив,
Такой выходит и мотив.
Ох, держи, а то помру
В остроте момента!
В церкву едут по утру
Все интеллигенты.
Были — к дьякону, к попу ли,
Интересовалися.
Сине небо вниз тянули.
Тьфу ты! Надорвалися…
Душу брось да растопчи.
Мы слюною плюнем.
А заместо той свечи
Кочергу засунем.
А Ванюше припасла
Снега на закуску я.
Сорок градусов тепла
Греют душу русскую.
Не сестра да не жена,
Да верная отдушина…
Не сестра да не жена,
Да верная отдушина
Как весь вечер дожидалося Ивана у трактира красно солнце
Колотило снег копытом, и летели во все стороны червонцы
Душа в загуле.
Да вся узлами.
Да вы ж задули
Святое пламя!
Какая темень.
Тут где-то вроде душа гуляет
Да кровью бродит, умом петляет.
Чего-то душно. Чего-то тошно.
Чего-то скушно. И всем тревожно.
Оно тревожно и страшно, братцы!
Да невозможно приподыматься.
Да, может, Ванька чего сваляет?
А ну-ка, Ванька! Душа гуляет!
Рвани, Ванюша! Чего не в духе?
Какие лужи? Причем тут мухи?
Не лезьте в душу! Катитесь к черту!
— Гляди-ка, гордый! А кто по счету?
С вас аккуратом… Ох, темнотища!
С вас аккуратом выходит тыща!
А он рукою за телогрейку…
А за душою — да ни копейки!
Вот то-то вони из грязной плоти:
— Он в водке тонет, а сам не плотит!
И навалились, и рвут рубаху,
И рвут рубаху, и бьют с размаху.
И воют глухо. Литые плечи.
Держись, Ванюха, они калечат!
— Разбили рожу мою хмельную —
Убейте душу мою больную!
Вот вы сопели, вертели клювом,
Да вы не спели. А я спою вам!..
А как ходил Ванюша бережком
вдоль синей речки!
… А как водил Ванюша солнышко
на золотой уздечке!
Да захлебнулся. Пошла отрава.
Подняли тело. Снесли в канаву.
С утра обида. И кашель с кровью.
И панихида у изголовья.
И мне на ухо шепнули:
— Слышал?
Гулял Ванюха…
Ходил Ванюха, да весь и вышел.
Без шапки к двери.
— Да что ты, Ванька?
Да я не верю!
Эй, Ванька, встань-ка!
И тихо встанет печаль немая
Не видя, звезды горят, костры ли.
И отряхнется, не понимая,
Не понимая, зачем зарыли.
Пройдет вдоль речки
Да темным лесом
Да темным лесом
Поковыляет,
Из лесу выйдет
И там увидит,
Как в чистом поле
Душа гуляет,
Как в лунном поле
Душа гуляет,
Как в снежном поле.
НЕКОМУ БЕРЕЗУ ЗАЛОМАТИ
Уберите медные трубы!
Натяните струны стальные!
А не то сломаете зубы
Об широты наши смурные.
Искры самых искренних песен
Полетят как пепел на плесень.
Вы все между ложкой и ложью,
А мы все между волком и вошью.
Время на другой параллели
Сквозняками рвется сквозь щели.
Ледяные черные дыры.
Ставни параллельного мира.
Через пень колоду сдавали
Да окно решеткой крестили.
Вы для нас подковы ковали.
Мы большую цену платили.
Вы снимали с дерева стружку.
Мы пускали корни по новой.
Вы швыряли медную полушку
Мимо нашей шапки терновой.
А наши беды вам и не снились.
Наши думы вам не икнулись.
Вы б наверняка подавились.
Мы же - ничего, облизнулись.
Лишь печаль-тоска облаками
Над седой лесною страною.
Города цветут синяками
Да деревни - сыпью чумною.
Кругом - бездорожья, траншеи.
Что, к реке торопимся, братцы?
Стопудовый камень на шее.
Рановато, парни, купаться!
Хороша студена водица,
Да глубокий омут таится -
Не напиться нам, не умыться,
Не продрать колтун на ресницах.
Вот тебе обратно тропинка
И петляй в родную землянку.
А крестины там, иль поминки -
Все одно - там пьянка-гулянка.
Если забредет кто нездешний.
Поразится живности бедной.
Нашей редкой силе сердешной
Да дури нашей злой-заповедной.
Выкатим кадушку капусты.
Выпечем ватрушку без теста.
Что, снаружи все еще пусто?
А внутри по-прежнему тесно ...
Вот тебе медовая брага,
Ягодка-злодейка-отрава.
Вот тебе, приятель, и Прага.
Вот тебе, дружок, и Варшава.
Вот и посмеемся простуженно,
А об чем смеяться - неважно.
Если по утрам очень скучно,
То по вечерам очень страшно.
Всемером ютимся на стуле,
Всем миром на нары-полати.
Спи, дитя мое, люли-люли!
Некому березу заломати.
ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО
Как из золота ведра
каждый брал своим ковшом
Все будет хорошо
Ты только не пролей
Страшно, страшно
А ты гляди смелей
Гляди да веселей
Как из золота зерна
каждый брал на каравай
Все будет хорошо
Велика казна
Только, только
Ты только не зевай, бери да раздавай
Но что-то белый свет в крови
Да что-то ветер за спиной
Всем сестрам — по любви
Ты только будь со мной
Да только ты живи
Только не бывать пусту
Ой да месту святому
Всем братьям — по кресту виноватому
Только, только подмоги не проси
Прими и донеси
И поутру споет трубач
Песенку твоей души
Все будет хорошо
Только ты не плачь
Скоро, скоро
Ты только не спеши
Ты только не спеши
Александр Башлачев
ГРИБОЕДОВСКИЙ ВАЛЬС
В отдаленном совхозе «Победа»
Был потрепанный старенький «ЗИЛ»,
А при нем был Степан Грибоедов,
И на «ЗИЛе» он воду возил.
Он справлялся с работой отлично,
Был по обыкновению пьян.
Словом, был человеком обычным
Водовоз Грибоедов Степан.
После бани он бегал на танцы.
Так и щупал бы баб до сих пор,
Но случился в деревне с сеансом
Выдающийся гипнотизер.
На заплеванной маленькой сцене
Он буквально творил чудеса.
Мужики выражали сомненье,
И таращили бабы глаза.
Он над темным народом смеялся.
И тогда, чтоб проверить обман,
Из последнего ряда поднялся
Водовоз Грибоедов Степан.
Он спокойно вошел на эстраду,
И мгновенно он был поражен
Гипнотическим опытным взглядом,
Словно финским точеным ножом.
И поплыли знакомые лица,
И приснился невиданный сон:
Видит он небо Аустерлица,
Он не Степка, а Наполеон!
Он увидел свои эскадроны,
Он услышал раскаты стрельбы,
Он заметил чужие знамена
В окуляре подзорной трубы.
Но он легко оценил положенье
И движением властной руки
Дал приказ о начале сраженья
И направил в атаку полки.
Опаленный горячим азартом,
Он лупил в полковой барабан.
Был неистовым он Бонапартом —
Водовоз Грибоедов Степан.
Пели ядра, и в пламени битвы
Доставалось своим и врагам.
Он плевался словами молитвы
Незнакомым французским богам.
Вот и все. Бой окончен. Победа.
Враг повержен. Гвардейцы, шабаш!
Покачнулся Степан Грибоедов,
И слетела минутная блажь.
На заплеванной сцене райклуба
Он стоял, как стоял до сих пор.
А над ним скалил желтые зубы
Выдающийся гипнотизер.
Он домой возвратился под вечер
И глушил самогон до утра.
Всюду чудился запах картечи
И повсюду кричали «Ура!»
Спохватились о нем только в среду.
Дверь сломали и в хату вошли.
А на них водовоз Грибоедов,
Улыбаясь, глядел из петли.
Он смотрел голубыми глазами.
Треуголка упала из рук.
И на нем был залитый слезами
Императорский серый сюртук.
В ЧИСТОМ ПОЛЕ ДОЖДИ
В чистом поле — дожди косые.
Эй, нищета — за душой ни копья!
Я не знал, где я, где Россия
И куда же я без нея?
Только время знобит, колотит.
Кто за всех, если дух — на двух?
В третьей роте без крайней плоти
Безымянный поет петух.
Не умею ковать железо я —
Ох, до носу мне черный дым!
На Второй Мировой поэзии
Призван годным и рядовым.
В чистом поле — дожди косые,
Да нет ни пропасти, ни коня.
Я не знал, как любить Россию,
А куда ж она без меня?
И можно песенку прожить иначе,
Можно ниточку оборвать.
Только вырастет новый мальчик
За меня, гада, воевать.
Так слушайте, как же нам всем не стыдно?
Эй, ап — спасите ваши души!
Знаешь, стыдно, когда не видно,
Что услышал ты то, что слушал.
Стань живым — доживешь до смерти.
Гляди в омут и верь судьбе —
Как записке в пустом конверте,
Адресованный сам себе.
Там, где ночь разотрет тревога,
Там, где станет невмоготу —
Вот туда тебе и дорога,
Наверстаешь свою версту.
В черных пятнах родимой злости
Грех обиженным дуракам.
А деньги — что ж, это те же гвозди,
И так же тянутся к нашим рукам.
Но я разгадан своей тетрадкой —
Топором меня в рот рубите!
Эх, вот так вот прижмет рогаткой —
И любить или не любить!
А тех, кто знает, жалеть не надо.
А кровь — она ох, красна на миру!
Пожалейте сестру, как брата —
Я прошу вас, а то помру.
А с любовью — да Бог с ней, с милой…
Потому, как виновен я.
Ты пойми — не скули, помилуй,
Плачь по всем, плачь, аллилуйя!
В чистом поле — дожди косые.
Да мне не нужно ни щита, ни копья.
Я увидел тебя, Россия.
А теперь посмотри, где я.
И я готов на любую дыбу.
Подними меня, милая, ох!
Я за все говорю — спасибо.
Ох, спаси меня, спаси, Бог!
ВСЕ ОТ ВИНТА
Рука на плече. Печать на крыле.
В казарме проблем — банный день.
Промокла тетрадь.
Я знаю, зачем иду по земле,
Мне будет легко улетать.
Без трех минут — бал восковых фигур.
Без четверти — смерть.
С семи драных шкур — шерсти клок.
Как хочется жить. Не меньше, чем петь.
Свяжи мою нить в узелок.
Холодный апрель. Горячие сны.
И вирусы новых нот в крови.
И каждая цель ближайшей войны
Смеется и ждет любви.
Наш лечащий врач согреет солнечный шприц,
И иглы лучей опять найдут нашу кровь.
Не надо, не плачь. Сиди и смотри,
Как горлом идет любовь.
Лови ее ртом. Стаканы тесны.
Торпедный аккорд — до дна.
Рекламный плакат последней весны
Качает квадрат окна.
Дырявый висок. Слепая орда.
Пойми, никогда не поздно снимать броню.
Целуя кусок трофейного льда,
Я молча иду к огню.
Мы — выродки крыс. Мы — пасынки птиц.
И каждый на треть — патрон.
Сиди и смотри, как ядерный принц
Несет свою плеть на трон.
Не плачь, не жалей. Кого нам жалеть?
Ведь ты, как и я, сирота.
Ну, что ты? Смелей! Нам нужно лететь!
А ну от винта! Все от винта!
Александр Башлачев
https://www.culture.ru/literature/poems/author-aleksandr-bashlachev