Достоевский никогда бы не написал своих романов, если б не стоял на эшафоте, если б не был поклонником письма Белинского к Гоголю, если б не прошел через искус насильственного изменения общества.
Лишь тот, кто все это сам испытал на себе, мог так остро почувствовать опасность власти идеи над человеком. Герои Достоевского, как правило, теоретики, но они же и жертвы теории — жертвы виновные и безвинные, ибо помимо их воли в их поступках участвует рок, жестокий рок века, поменявшего веру на знание.
Достоевский раньше других понял, к чему ведет этот обман. Он предугадал события, которые последуют за торжеством абстракций в России. Будь это Германия или Иран, схема торжества та же: человек растоптан, идея вознесена над человеком, она — идол, которому приносят кровавые жертвоприношения.

Один из оппонентов Достоевского — материализм, для которого нет тайны, для которого дважды два — четыре, а не пять. Тут опять их логика; но ведь в логике и всегда тоска», — слышит сын слова отца о материалистах в романе «Подросток» и отрекается от логики во имя законов сердца, законов любви.
Проклятье современного человека — гордыня знания. Наука затуманила наш ум. Мы уже высокомерно смотрим на слезы, на жалость, на слабость. Достоевский излечивает нас от этого комплекса превосходства. Его консерватизм в наши дни животворнее всякого бессмысленного движения вперед. Это движение без озаряющей его высшей мысли и гуманности ничего не стоит. Количество знания еще не есть знания, нужна - вера. Наука не способна дать эту веру. Она оставляет после себя кладбище фактов и временно возросших на них идей. Эти идеи так же недолговечны, как факты, они не приносят человечеству успокоения. Надежды на науку, на фактическое знание сменились страхами перед неполнотой этого знания, недостаточностью его. Страх перед бескрылым знанием — реальный страх нашего века. Достоевский помогает преодолеть комплекс эмпиризма — этой затянувшейся тяжбы с фактами, комплекс пожирания информации, комплекс профессиональной дробности, к которой ведет узкая специализация нашего времени. Он тревожит что-то общее в нас.
И вместе с тем предостерегает от растворения в общем. Человек у Достоевского затевает спор с идеей, из которой он выходит победителем. Идея, порожденная человеком, стремится овладеть своим творцом, она получает невиданные права на него. Это рабство человека по отношению к идее осуждается Достоевским. Люди, живущие только идеями, а не чувством, в романах Достоевского или убийцы (Раскольников) или самоубийцы (Ставрогин).
Современный человек переполнен страхами. Страх перед тоталитаризмом, терроризмом, войной, страх перед тотальным мышлением.
Достоевский запечатлел тоталитаризм как организацию и как идеологию, как идею подчинения единицы массе, как религию.
Достоевский отрицает ту внутреннюю свободу, которая предоставляет человеку право на кровь. Он в этом смысле за ограничение свободы, за несвободу в отношении средств, которые могут вести к великой цели.
Кодекс революционера, составленный основателем «Народной расправы», — Нечаевым. Этот документ позволяет тому, кто поставил себе целью освободить общество, совершать все — грабить, убивать, растлевать, подкупать, предавать. Все оправдывается сияющей впереди далью. Для Достоевского эта даль залита кровью. Освобождая наш дух из-под могущественной власти материального, Достоевский обращает его к цене каждой человеческой жизни, имеющей на весах бытия бесценное значение. Так что и слепоту теоретическую, слепоту всеразрешающего обещания грядущего светлого царства, под залог которого можно отдать хотя бы одно дыхание и один голос, он снимает с наших глаз.
Достоевский учит искать силы, способные противостоять той силе, которая только потому и сильна, что рассчитывает на наш страх. Напоминая о высшем в нас, о Боге в нас, он освобождает нас от страха.

Игорь Золотусский

Архив газеты "Тайны века", Харьков, 2005