Во время Великой Отечественной были написаны прекрасные стихи, в которых и известные поэты, и безымянные гении выразили свою боль, свой праведный гнев и веру в Победу. Сегодня, 70 лет спустя, история повторяется. И снова Слово — это оружие. Оружие против войны, смерти, лжи и зла. Сила слова, сила искусства огромна.

Возрастное ограничение: 16+ Жанр: Поэзия, Публицистика, Критика

ISBN: 978-5-4474-2304-9

При поддержке общественной организации "Русь Триединая"

 ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

Я - художник. Родилась и жила на Украине. После переворота в 2014 году эмигрировала в Россию. Здесь я сразу же включилась в общественную работу: стала автором эмблем Союза беженцев, Союза политэмигрантов и политзаключенных Украины, активным участником всех мероприятий этих организаций, инициатором и координатором собственных проектов гуманитарной направленности. «Слово о Новороссии» — один из них. Это - медиапроект, концепция и формат которого постоянно расширяются. Издание антологии поэзии и прозы о Новороссии только одна из его частей. Мы планируем на регулярной основе проводить поэтические вечера, концерты, творческие встречи, в том числе, и в формате видеомостов. Наши первые мероприятия уже состоялись и прошли успешно.

Во время Великой Отечественной войны были написаны прекрасные стихи, в которых и известные поэты, и безымянные гении выразили свою боль, свой праведный гнев и веру в Победу. Сегодня, 70 лет спустя, история повторяется. И снова Слово — это оружие. Оружие против войны, смерти, лжи и зла. Вновь создаются стихотворения и проза. Сила слова, сила искусства огромна. Так, Ленинград выстоял в блокаду во многом благодаря 7-й симфонии Дмитрия Шостаковича и стихотворениям Ольги Берггольц.

Идея собирать стихи о Новороссии возникла несколько месяцев назад. Я стала находить в Интернете все больше и больше ярких талантливых текстов. Создала группу «Слово о Новороссии» в социальной сети Facebookи сразу же получила совершенно невероятный отклик — мне начали присылать массу интереснейшего материала, а идею проекта поддержала сама Юнна Мориц!

Мне близка рериховская идея мира через культуру. Среди насилия и разрушения нужно, несмотря ни на что, находить силы созидать. Поэт не только отражает в своем творчестве современную ему действительность — подлинно большой художник предрекает, предвосхищает события будущего и формирует это самое будущее. Нам нужно формировать будущее без войны. Проект позволяет не только выявить и представить широкой публике творческий потенциал Новороссии и самые прогрессивные творческие силы России, консолидировать их, но и воссоздать также утраченное общее культурное пространство в обновленном виде. Добавлю: есть ложное впечатление, что креативный класс сейчас аполитичен или, что еще страшнее, поддерживает киевскую хунту, но это не так. Я очень много общаюсь с творческой элитой Москвы, и среди них много тех, кто активно и действенно помогает Новороссии. Постоянно проводятся различные благотворительные концерты и художественные аукционы в поддержку Донбасса, многие архитекторы, художники, музыканты, поэты собирают и отправляют в Новороссию гуманитарную помощь, поселяют у себя беженцев и ополченцев, нуждающихся в лечении. Может, не афишируют это, но поддержка и участие масштабны. «Слово о Новороссии» — подлинно народный проект, в котором каждый участвует на добровольных началах.

Средства, вырученные от продажи антологии, мы планируем использовать в гуманитарных целях. Проекту очень важна помощь меценатов, всех, кто заинтересован в распространении книги. И пусть она обязательно попадёт в Новороссию!

Наталья Овчинникова

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

В Москве презентовали проект «Слово о Новороссии»

и почтили память Олеся Бузины

В центре Москвы, в помещении библиотеки с колоритным названием «Просвещение трудящихся», расположенной на Шаболовке, в рамках «Библионочи» состоялась презентация общественно-литературного проекта «Слово о Новороссии». Данное мероприятие его организаторы посвятили памяти легендарного украинского писателя, публициста и журналиста Олеся Бузины, погибшего от рук украинской хунты.

Ведущими поэтического вечера были поэт из Москвы, лауреат Большой литературной премии России Борис Лукин, актриса, экс-ведущая телепрограмм «Первого канала» Людмила Собко и куратор проекта — художница Наталья Овчинникова, эмигрировавшая в Россию из Украины в 2014 году.

Участниками мероприятия стали известные московские (и не только) «акулы пера». Среди них — поэт и публицист Сергей Арутюнов; поэт, актер, драматург и военкор Юрий Юрченко; поэт Алексей Полубота; поэт и музыкант Ольга Вариченко; писатель Юрий Нечипоренко; поэтесса и прозаик Светлана Максимова и другие.

Каждый из них представил подборку своего творчества о войне в Новороссии. Все стихотворения — будь то сюжет о горящем донецком поселке, ополченцах или детях, переживающих ужасы войны, проникали в сердца пришедших на поэтическую встречу. Звучали и стихотворения известной московской поэтессы Юнны Мориц. Правда, в исполнении актеров: сама автор не смогла принять участие в мероприятии.

Пожалуй, наибольшее количество аплодисментов сорвал «певец и поэт ДНРовского терроризма» Юрий Юрченко. Изувеченный после плена украинских карателей, к которым он попал в боях под Иловайском в августе прошлого года, Юрий прибыл на встречу на костылях, отпросившись у медперсонала больницы, где он проходит лечение. На груди поэта-ополченца — медаль «За оборону Славянска» №0001.

По словам организаторов, они сознательно отказались от публицистичности, то есть, от дискуссий и долгих прозаических пассажей. Вечер носил характер дружеской встречи единомышленников: горе Донбасса перекликалось от произведения к произведению, от фразы к фразе. И не только Донбасса, но и всей Украины, которая внесла свои коррективы в проведение данного поэтического вечера: присутствующие почтили память Олеся Бузины, убитого накануне в Киеве. Журналистка Оксана Шкода, выступившая с воспоминаниями о погибшем писателе, отметила, что ею инициировано учреждение в России литературной премии имени Олеся Бузины для журналистов и публицистов. «Мы сейчас разрабатываем формат, думаем над номинациями. Эта премия обязательно должна быть учреждена здесь, в России. Ведь Украина убивает лучших!», — подчеркнула она.

В планах проекта — организация и проведение ряда благотворительных поэтических вечеров и видеомостов.

Один из них, благодаря Михаилу Митько из Симферополя, состоялся в рамках презентации: таким образом её участниками смогли стать представители творческой интеллигенции Донецка и Симферополя.

Участники московского мероприятия тепло встретили барда Владимира Скобцова, поэтессу Анну Ревякину и писателя-фантаста Владислава Русанова. Все они — члены Союза писателей ДНР, созданного в ноябре 2014 года. Связь с Донецком была на удивление без перебоев, поэтому помимо выступлений имел место и живой диалог. Его можно было продолжать бесконечно, но спустя какое-то время дончане заторопились: комендантский час, нужно разъезжаться по домам. Эти слова в центре Москвы прозвучали каким-то набатом, но мало кто понял их истинную суть, за исключением беженцев из Донбасса, присутствовавших в зале.

В свою очередь, москвичи отметили, что не знали о таком высоком уровне донецких литераторов. «Это для нас настоящее открытие. Уверены, что подобные видеомосты необходимо организовывать, поскольку они способствуют взаимному культурному обогащению. Надеемся, что в скором времени мы с дончанами встретимся на общем большем празднике Победы», — отметили участники московского мероприятия.

Подключился к «Слову о Новороссии» и Крым. По видеомосту из Симферополя выступил писатель и публицист Платон Беседин, а также известный крымский бард Владимир Грачев. А из Минска участие в презентации приняла поэт и журналист Елена Михаленко.

Все желающие выступить просто не поместились во временные рамки вечера.

В ходе презентации в зале действовала благотворительная ярмарка книг участников проекта. Приобрести их мог любой желающий. Первая сумма, пусть и незначительная, стала стартовым капиталом для издания будущей книги. Помимо этого, свои фотоработы в распоряжение координаторов проекта предоставил фотограф и журналист Игорь Старков: на экспозиции были презентованы фотографии, снятые им в ноябре 2014 года в ДНР.

(По материалам сайта «Антифашист», 25 апреля 2015 г.)

ПУШКИНСКИЙ ДЕНЬ С ДОНБАССКИМ АКЦЕНТОМ:

ГЛАГОЛОМ ЖГИ СЕРДЦА ЛЮДЕЙ

В Москве в Пушкинский день, который в России отмечается 6 июня, встретились участники общественно-литературного проекта «Слово о Новороссии». Встреча состоялась в помещении библиотеки «Просвещения трудящихся» на Шаболовке. Мероприятие «Глаголом жги сердца людей» приурочили ко дню рождения великого русского поэта и ко Дню русского языка, который в России отмечают с 2011 года. Ведущими встречи были координатор проекта «Слово о Новороссии» Наталья Овчинникова и московский поэт Борис Лукин.

Донбасский акцент в литературный вечер внесли поэты и писатели, прибывшие в Москву из Новороссии.

Донецкая поэтесса и драматург Анна Ревякина, представившая свое стихотворение памяти Пушкина, в частности, отметила: «У Пушкина все кристально понятно. Мы его оцениваем в рамках того возраста, сколько ему Бог отмерил. Всего 37 лет… Сколько бы он еще всего успел! Как говорится, если бы не Дантес, в этом году ему было бы 216 лет!»

О Пушкине и Новороссии говорили писатель-фантаст Владислав Русанов и луганская поэтесса Елена Заславская. История прошлых веков переплеталась с историей современности: война на Донбассе. Это звучало почти в каждой строчке, поскольку их поэзия в течение последнего года рождалась под звуки бомбежек и канонад. Война, отчаяние и надежды людей, борющихся там за свою жизнь, свет в конце тоннеля — когда-то же это должно прекратиться?

«Непокоренный» — так называется авторская песня о Донбассе донецкого барда Владимира Скобцова. Он исполнил ее под всеобщие овации. А после решил разрядить обстановку: «Война — войной, а шутки — по расписанию», — отметил поэт, исполнив под гитару шуточные песни о «ватнике» и «вуйке-майдауне».

Также свои авторские тексты озвучили поэты — выходцы из Донбасса, ныне проживающие в Москве, — уроженец Мариуполя Игорь Мухин и уроженка поселка Селидово Снежана Аэндо.

Не могли не вспомнить участники литературного вечера о недавно погибшем Герое Новороссии, комбриге и поэте Алексее Мозговом. О нем говорили много. Наравне с Пушкиным. Ибо Алексей Борисович — это свежая рана в сердцах тех, кто его знал и любил, чью жизнь он защищал и за чьи права он боролся. Будучи яркой личностью, бесспорным лидером и авторитетом, совмещающим в себе качества полевого командира и поэтического романтика, он из-за своей непримиримой позиции в отношении несправедливости сыскал своего Дантеса. Алексей Борисович геройски погиб, лишь на три года пережив Александра Сергеевича. Безусловно, его имя будет внесено в историю новорожденной Новороссии. А его стихи — в школьную программу и антологию «Слово о Новороссии. Поэзия и проза», средства от продажи которой организаторы намерены направить на лечение и реабилитацию пострадавших от военных действий на Донбассе.

«Сегодня день рождения Александра Пушкина. И Алексей Мозговой с нами здесь… Редкое такое сочетание! А у меня свой юбилей: ровно год назад я уехал на Донбасс», — так начал свое выступление гражданин Франции, ополченец Новороссии, чудом выживший в плену украинских карателей поэт Юрий Юрченко. Он прочитал несколько своих стихотворений и поделился воспоминаниями о пережитом на Донбассе.

Также перед собравшимися выступили представители московской культурной общественности Борис Лукин, Сергей Арутюнов, Наталья Макеева, Любовь Берзина, Светлана Максимова и Ольга Данилова.

Вечер сопровождался выставкой детских художественных работ «Дети против войны», выполненных воспитанниками художественной школы им. Серова (Москва) и луганскими детьми.

Оксана Шкода ( «Антифашист», 7 июня 2015 г.)

 

ОЧЕВИДЦЫ

 

…Здесь каждый ополченец понимает, за что воюет. Проезжали Снежное. Не могли не остановиться на улице Ленина, 14. По этому адресу расположен дом, где погибли спящие дети. Подъезд полностью разрушен.

В сухих сводках новостей говорится, что утром 15 июля украинские каратели провели авиаобстрел города Снежное — в результате авиаудара произошёл обвал жилого дома, были разрушены 12 квартир, 11 человек погибли, ещё восемь пострадали, в том числе, ребенок. Спасатели при разборе завалов достали из-под обломков чудом выжившего ребенка…

…Знающие люди говорят, что в Иловайске разрушено 70 процентов инфраструктуры. В процентах я не очень понимаю и не знаю, что скрывается за термином «инфраструктура», но целых зданий в Иловайске не очень много. Есть, конечно целые, но большинство из них в шрамах от осколков, пуль или повреждены, но «незначительно». Что-то, конечно, больше похоже на декорации к фильму про Сталинград, с той лишь разницей, что это не кино, а реальность…

Осенью мы делали пропагандистские выставки про войну — много, качественно и, на первый взгляд, почти бессмысленно.

В нашем распоряжении были любые архивы страны, легко доступные после одного телефонного звонка и в этом смысле работать было удобно. Почти бессмысленно, потому что это были скорее презентации, используемые для нужных заявлений, нежели культурные мероприятия. Но выбора не было — война, и лучше делать для победы то, что можешь сейчас, чем фыркать и не делать ничего.

Кроме того, федеральные каналы «разгоняли» скромные мероприятия так, что складывалось впечатление, будто бы в Москве каждую неделю открывается новый Эрмитаж, посвященный Донбассу. Так что польза была — капля камень точит.

На фоне беготни между типографией и перевозкой работ к нам обратился какой-то человек из Луганска, народный журналист и ополченец, у которого было много фотографий про войну, без агентских фильтров и репортерских клише. Деньги и пиар его не интересовали и он передал нам жесткий диск с гигабайтами ужаса: разорванные люди, разрушенные города и села, голодные старики и дети с глазами стариков. Все очень буднично, но даже после работы с архивами российских фотоагентств содержимое его диска показалось жестковатым.

И что еще более странно, его фотографии с художественной точки зрения оказались намного сильнее карточек абсолютного большинства профессиональных репортеров. Так бывает, чистые душой и поцелованные Богом что-то делают и сами не понимают, насколько это круто.

Выставку Александра Бахмутского мы так и не открыли, но сделаем обязательно и не только для отчета. Хорошую, музейную, а пока будем публиковать его работы, сохраняя названия папок и хронологию. Если бы не Украина и не война, автор работ мог бы стать успешным художником, а не работягой. Многие картинки поражают своей композиционной точностью и одновременно свободой, многократно усиленные личными переживаниями и контекстом, чего так не хватает официальным фотожурналистам.

Если не считать случайного гения Стенина, неизвестно откуда взявшегося, то абсолютное большинство производимого агентскими фотографами — мусор. И есть подозрения, что многие фоторедактора из пропагандистских СМИ — латентные свидомиты, сочувствующие украинским людоедам и детоубийцам. Да и фотографов таких много. Как-то один такой гад, в Донецке, прячась за каской, пытался объяснить мне, что не все так однозначно и он тоже «дочь офицера».

Александр, человек из Луганска, в определенной степени гений от природы, а война сделала из него святого, отрешенного и верующего. Так что его работы скорее иконы и свидетельства, а не понты официальных неудачников. Архив Александра Бахмутского — начало, потом появились и другие носители информации, много.

Картинок более чем достаточно, и, когда будем судить гадов, они обязательно пригодятся.

Игорь Старков, «Война и мир», 2014.

 «НЕЗАТЁРТЫХ СЛОВ БОЕЗАПАС…»

Новейшая поэзия Новороссии

21 марта отмечается Международный день поэзии. Люди, далёкие от литературного процесса или обиженные тем, что их «не признают», повторяют, где только можно: «Поэзии больше нет, поэзия закончилась!» Это неправда. Поэзия жива.

За один год русскоязычная поэзия совершила невиданный взлёт и сейчас переживает явный расцвет. Во многом это явление связано с событиями на Украине. Русские пережили духовный катарсис, который высвободил мощную творческую энергию, нашедшую наиболее полное воплощение именно в поэтическом жанре.

Не успели мы опомниться от противостояния в Киеве, во время которого кое-кто из моих друзей-поэтов, очарованных «романтикой революционной вольницы», мотался на Майдан покричать свои стихи толпе, как со стороны украинцев последовало поэтическое (и политическое) отречение от России и от русских: на всех ресурсах печаталось и звучало стихотворение украинской поэтессы Анастасии Дмытрук «Никогда мы не будем братьями — ни по Родине, ни по матери!». Впервые так откровенно, с такой неприкрытой ненавистью к России и русским, издавна связанным с Украиной разнообразными узами — родственными, кровными, историческими, политическими, экономическими, культурными, — было заявлено, что украинцы не хотят больше состоять с нами в славянском братстве. Более того, отныне русские и украинцы объявлялись непримиримыми врагами!

Парадоксально, но со стихотворения Дмытрук, которое вызвало целый шквал «ответов», началось если не поэтическое возрождение, то мощная волна новой, яркой русской поэзии.

Поначалу десятки, а может, и сотни «ответов» Дмытрук чаще всего соответствовали дилетантскому уровню — примерно такому, что и стихотворение-провокатор. Но было и несколько сильных, запоминающихся, например, Юрия Лозы:

 

Вас растили, наверно, не матери,

И — не с сёстрами, и не с братьями,

Вам фашистскую, чёрную свастику

При рожденьи дарили каратели.

 

Важная тема прошедшего года — призыв «небратьев», которых поддержали маргинальные персонажи вроде Орлуши и некоторые представители российской попкультуры, — к покаянию России перед Украиной и «всем миром» за все несчастья человечества. Острым ответом на этот призыв послужило, в числе прочих, стихотворение Александра Вулыха «Ещё раз о покаянии»:

Пока ещё не прожит век

И водка пьётся без закуски —

Покайся, русский человек,

За то, что ты родился русским!

Ты виноват во всех грехах,

Которыми смердит планета,

Поскольку на твоих руках

Лежит ответственность за это!

Ты — русский, значит — виноват,

Что даром газ не шлёшь в Европу,

Что ты, несчастный колорад,

Пиндосов не целуешь в ж…,

Что нагло Крым украл, и вот,

Не выполнив свои приказы,

Шестой американский флот

Остался без военной базы!

…Покайся, вены вскрой гвоздём,

С горилкой поцелуй бутылку,

Потом, как Троицкий Артём,

В эстонскую отправься ссылку,

И бей себя по голове

Руками до остервененья

За то, что в городе Москве

Ты жил до этого мгновенья,

За то, что Путина под суд

Не отдаешь ты каждый вечер,

За то, что «боингу» маршрут

В могилу проложил диспетчер.

…Пока ещё не кончен век,

За всех ты предстоишь с ответом.

Покайся ж, русский человек,

За то, что ты виновен в этом!

2 мая 2014 г. произошли трагические, страшные события в Одессе: в Доме профсоюзов, где протестующие против Майдана пытались укрыться после столкновения на площади Куликово Поле, погибли люди.

Россия тяжело переживала одесскую трагедию. Для многих «романтиков», до этого дня веривших, что на Украине происходит «благородная революция», 2 мая стало переломным моментом в их жизни: они поняли, как ошибались.

В числе погибших были и поэты — одесситы Виктор Гунн и Вадим Негатуров. Негатуров приехал на площадь, чтобы спасти православные иконы, хранившиеся в палатке-церкви на территории лагеря антимайдана. По дороге, случайно, Вадим встретился с дочерью, которой отдал ключи от дома и деньги, оставив себе только паспорт. После атаки бандеровцев вместе с другими он оказался в здании Дома профсоюзов. Виктор Гунн погиб в огне, Вадима Негатурова майдановцы выбросили из окна…

 

Зубы сжав от обид, изнывая от ран,

Русь полки собирала молитвой…

Кто хозяин Руси: Славянин или Хан? —

Пусть решит Куликовская Битва.

 

И сразив Челубея, упал Пересвет,

Но взметнулись знамёна Христовы!

Русь Святая! Прологом имперских побед

Стало Поле твоё Куликово!

Так пророчески писал Негатуров незадолго до своей гибели…

Дальнейшее развитие событий на Украине, военные действия в Донбассе породили новое направление русской поэзии, которое стало называться поэзией Юго-Востока.

С мощными стихами выступили признанные мастера слова — Юнна Мориц, Владимир Костров, Новелла Матвеева, Марина Кудимова, Александр Хабаров, Владимир Берязев, Лидия Григорьева, Алексей Ивантер, Ефим Бершин, Александр Кердан, Марина Ахмедова, Марина Саввиных, Виктор Кирюшин, Герман Титов, Светлана Максимова, Владимир Пимонов, Юрий Макусинский, Ирина Ковалёва, Влада Абаимова и многие другие.

Привычные слова обретали новое звучание и значение, авторы писали о животрепещущих событиях не без исторических аллюзий:

Посылает война соратника,

Но щедрота её кратка.

Из разведки четыре ватника

Возвращались без «языка».

/Марина Кудимова/

 

Рявкнет очередь с бэтээра,

Вспыхнет весело груда шин —

Полновесною, лютой мерой

Всем отмерится от души…

Украина! Да что ж ты «робишь»,

Горе дальнее, но — моё?

Из какой неземной утробы

Вышло в степи твои — зверьё?

Чёрно-красное, как гангрена,

Неразборчивое, как мор…

Гладиаторскою ареной

До каких же ты будешь пор?

Свистнет пуля и мальчик всхлипнет

Об отце, что её словил…

Холод смертный легко и липко

Гнёзда в нас этой ночью свил.

/Альгис Микульскис/

Вся Россия днём и ночью слушала сводки новостей: Славянск, Волноваха, Луганск, Иловайск, Краматорск, Донецк… У многих из нас в этих местах жили и живут (если не погибли в ходе боевых действий или от голода) друзья, родственники. А для меня скоро эти сводки наполнились непрестанной тревогой: в Донбасс уехал мой друг, ополченец-поэт Юрий Юрченко. Почему он, благополучно устроенный в жизни, на тот момент — житель Франции, успешный человек, вдруг подался туда, где когда-то родился, и где ныне шли бои? Юра просто и честно сформулировал ответ на этот вопрос в своём стихотворении «Ополченец»: «За это неуменье жить не грех и голову сложить!»

С ним перекликается «Баллада о пономаре» Ивана Белокрылова, посвящённая памяти Сергея Журикова, ранее служившего пономарём Киево-Печерской лавры, позже известного под псевдонимом «Ромашка», командира подразделения народного ополчения Славянска, который погиб в ходе карательной операции киевской хунты:

 

Полстраны накрыла чёрная хмарь,

Гонит с севера пожаров волну…

Как случилось, расскажи, пономарь,

Что ты взял да и ушёл на войну?

Сколько в Сумах посходило с ума,

Чтобы пропасть между близкими рыть?

Киев пал, и под Черниговом тьма,

И во тьме нельзя про тьму говорить.

Осторожно положил свой стихарь

И затеплил у иконы свечу,

И раскрыл тогда Господь свой букварь,

Показал Он, что тебе по плечу…

…Знают все, когда ты пал, пономарь,

И уже не поднимался с земли —

Ты пошёл тропой небесной, как встарь

С Куликова поля иноки шли…

Там Ослябя ныне и Пересвет

Горних истин стерегут рубежи.

Если можешь, передай им привет,

Как Славянск мы берегли, расскажи…

 

О выборе — стихотворение Ольги Аникиной:

Электричество вырубил, выключил газ,

Взял рюкзак, запер двери — и с Богом.

Человек из Москвы уезжает в Луганск,

Он не верит газетам и блогам.

Может, горько ему, может, страшно ему…

И, в нахлынувшей гари закатной,

По железному тросу, в кромешную тьму

Опускается ящик плацкартный.

А земля накренилась и воздух звенит

Между взрывом и визгом картечи.

Как ты хочешь всё это собой изменить?

Что ты можешь один, человече?

 

Очень многое может! И это доказал Юрченко: он работал военным корреспондентом, писал правду о происходящих событиях, его хорошо знали в России, на Украине, во Франции и Германии, ему верили.

В конце августа 2014-го под Иловайском Юрченко попал в плен, выдержал пытки, истязания, несколько раз стоял под расстрелом.

Он всё перенёс с достоинством, чудом выжил, вырвался из плена. Его друзья, и я в их числе, боролись за спасение своего товарища доступными нам способами: писали письма с требованием освободить Юрченко в международные организации, публиковали статьи, в том числе, и в «Столетии», добиваясь, чтобы нас услышали в Киеве…

Противостояние АТО и ополчения продолжалось. В нашу жизнь вошли аббревиатуры ЛНР и ДНР, а затем — понятие «Новороссия», нашими героями стали стрелковцы:

«Назовите молодых поэтов», —

Попросил товарищ цеховой.

Назову я молодых поэтов:

Моторола, Безлер, Мозговой.

Кто в библиотеках, кто в хинкальных

А они — поэты на войне.

Актуальные из актуальных

И контемпорарные вполне.

…Кровью добывается в атаке

Незатёртых слов боезапас.

Хокку там не пишутся, а танки

Иловайск штурмуют и Парнас.

Не опубликуют в «Новом мире» их,

На «Дебюте» водки не нальют.

Но Эвтерпа сделалась валькирией

И сошла в окопный неуют.

/Игорь Караулов/

Невозможно было молчать, став свидетелем многих преступлений, совершаемых на Украине по приказам киевской хунты, хотя бы раз увидев фотографии умирающей, с оторванными ногами Инны Кукурудзы из Луганска - «Горловской Мадонны»; убитого на улице при артобстреле священника Георгия Никишова; мальчика Вани, лишившегося ног и руки, спасённого российскими врачами; донецкого врача «скорой помощи» Константина Ставинского, убитого украинским снайпером. Я, как и мои товарищи-поэты, чувствовала боль и страдание этих людей, умирала вместе с ними.

Зазвучали и сильные поэтические голоса из самой Новороссии: Станислава Минакова, Александры Хайрулиной, Ирины Кузнецовой, Елены Буевич, Стеллы Маслаковой и многих других.

 

Как живётся, дорогая? Как там дышится —

В стольном граде златоглавом на Днепре?

Спится? Вкусно естся? Умно пишется?

Безопасно в я-не-вижу-кожуре?..

Как живёшь, подруга-экс? Какими думами?

Собиралась в гости… Передумала, поди?

Птицы мира бьются в кровь

Стальными клювами,

Лишь булыжник глух в бестрепетной груди…

/Ирина Белоколос/

Стихи поэтов Новороссии насыщены военными реалиями, ставшими одновременно будничной рутиной и поднимающие человеческий дух на недосягаемую высоту.Зачастую они долетают к читателю прямо из окопа, как гранаты, и плечом к плечу рядом с поэтом-бойцом — его славные предки, защищавшие Родину в битвах, и всегда одерживавшие победу!

Эта убежденность: «С нами — правда, с нами — наши прадеды!» — у всех, кто сражается за Новороссию, кто держит оборону в тылу, голодает, рискуя жизнью, доставляет гуманитарную помощь, кто под обстрелами восстанавливает железную дорогу и хлебозавод, пишет стихи, готовится, несмотря ни на что, к мирной посевной:

…И хотелось сытное в землю бросать зерно,

Зарастай зелёной травой,

Злобой прорытый ров.

Говорит мне сын:

«Вот с этими прадед мой воевал».

Почему у весны опять звериный такой оскал?

Почему слетается вновь черное вороньё?

Только эта земля моя, а я не отдам моё.

/Борис Бергин/

И Новороссии быть! Будет, непременно будет всё — необходимые лекарства, пенсии старикам, цветы на клумбах вместо ям и осколков, и дети пойдут в школу, не боясь, что могут не дойти до неё из-за внезапного обстрела…

И уродится новый урожай.

И будет мир.

И — новые стихи.

/Наталья Лясковская/

ДОНБАССКАЯ ПРОЗА: БЫВАТЬ ЛИ ЖАНРУ?

Фрагмент статьи

Да, беспощадная жизнь стократ ярче того, что может предложить в ответ оглушённая ужасающей действительностью, сражённая, растерянная литература. При этом ясно, что стихотворная форма куда быстрей и экспрессивней прозы отзывается на саднящую боль момента, и последний год явил ряд открытий, которые могли бы стать предметом отдельного обзора. Стихи эти очень разные — видением, почерком, глубиной… Степенью лиризма или патетического напряжения. И авторы — от начинающих до корифеев. Объединяет их одно, самое главное: искренность.

…То, что случилось в Одессе, не битва идей,

Это — Освенцим, где звери сжигают людей.

Морда фашизма, фашизма пылающий ад—

Это касается ВСЕХ, и ни шагу назад!

/Юнна Мориц/

Но что же проза?.. Как вознестись над будничной фронтовой коловертью и выдать что-то масштабное — не столько по охвату, сколь по новизне самого взгляда художника на объект? Ведь всякая новая война, как столкновение мировоззренческих парадигм на новейшем историческом витке человеческого безумия, порождает своеобычные эгрегоры, неповторимые взрывные энергии. Возьмите поэтику «Севастопольских рассказов» и «Судьбы человека»… Сразу ясно: речь об, извините, разных войнах. Дело не только в разности авторских личностей и стилей — война, как никакая другая беда, вскрывает накопленный негатив эпохи, обязывая художника порой интуитивно искать свежие изобразительные подходы, продираясь сквозь душную дымовую завесу имеющихся, «комфортных», но уже ложных художественных эталонов и трафаретов.

И, вижу, в ближайшей перспективе уловить эти специфические новые вибрации будет очень сложно. Верно рассуждает опытный Глеб Бобров — любая война требует переосмысления: по горячим следам вряд ли реально создать что-либо серьёзное. А малая форма — «то, что сейчас кровоточит в душе» и «вызывает немедленный отклик» — как раз и может, перебродив и настоявшись, через годы сублимировать более значимые смыслы, вылившись в «неистовую прозу».

Пока же очевидно, что литература не поспевает за бушующей и оглушающей действительностью — сейчас, быть может, меньше, чем когда-либо.

Степень внутреннего накала, характерную для внешне ровной и даже размеренной манеры «Горячего снега» Ю. Бондарева, вряд ли себе представить сегодня в произведении о войне на Донбассе. Что-то не ложится нынче в ясные строгие линии того изложения. Можно, конечно, в лучшей традиции постмодерна искусно подделать стиль, но на уровне «торкания» прокатит вряд ли. Похоже, не достанет здесь даже лапидарной прилепинской честности и достоверности, хотя «Патологии», скупыми фразами сплетающие отвлечённую образность и натурализм, можно взять за достойный образец современной военной прозы. Проханов?.. — ох, в надрывных метафорах не завязла бы искренность да державным пафосом не накрыло бы многомерную явь… Ну, а эвентуальное метафизическое переосмысление ситуации по типу быковского «ЖД» покажется и вовсе пока кощунственным.

Ещё совсем недавно наша «высокая» литература была достаточно герметичным пространством, занятым экспериментами в области языка и стилистики, а не в области реальной жизни… Теперь мы видим, насколько это уже не так. Не поспешил бы, однако, безоговорочно согласиться с Михаилом Елизаровым, в войне на Украине увидевшим смерть русской постмодернистской прозы. Очевидно то, что в связи с этой войной бесповоротно вернулся модерн — литература конкретная. «Хиханьки и хаханьки закончились». И чтобы иметь успех, пишущие должны найти себя в новой среде — или попросту переучиться писать.

Что знаменательно, в этом как раз отношении великая русская и не столь великая ныне украинская литературы демонстрируют удивительное равенство наметившихся трендов. Вы представляете, Юрию Андруховичу, заметному украинскому постмодернисту, как раз уже и не пишется! Из душевного равновесия, необходимого для творчества, выводит его нервное сидение в интернете за новостями… И по его признанию, дело не только в «лютой политизации литературно-публицистического пространства», а и в осознании того, что как писатель он уже мало что сможет рассказать молодым парням, лежащим сейчас в госпиталях без рук или зрения… И вот как раз в этой ситуации Андрухович и представляет себе абстрактного художника, который шёл бы совершенно от обратного, творя «какую-то совершенно не военную и, более того, абсолютно эстетствующую прозу»… ему плевали бы в лицо, пока до всех бы не дошло, что он как раз и «рассказал самую что ни на есть правду о войне»…

Возможно, в этой мысли «патриарха украинской литературы» что-то и есть. По крайней мере, жизненный материал, который, по меткому определению М. Веллера, «искрится бенгальским огнём» и «обрушивается водопадом», в литературном преподнесении будет выпукло смотреться именно на контрасте. И всё же не думаю, что в ближайшее время кому-нибудь достанет такта и таланта изобразить на тему что-либо, к примеру, сатирическое… А вот оспаривать существующую реальность, воспарять над нею и неисповедимым образом создавать свою — самобытную и пронзительную — задача любого писателя, берущегося за столь ответственную тему.

Стоит ли повторяться, что в эпоху тотальной девальвации высокого слова самое время, однако, вспомнить и о языке. Серьёзная военная проза требует оригинального авторского слога, динамичных диалогов, ёмких и рельефных описаний. Цель художественного действия в столь трудный час — потрясение читателя через художественную достоверность, достижимую наиразличными средствами. Здесь-то и играют такие качественные критерии художественности, как авторская неповторимость формы, отточенность детали, образность и подтекст. Эти составляющие, пробуждая трогающие душу звучания, и выводят прозу на новый уровень восприятия. При этом лучший союзник автора — недоговорённость, позволяющая структурировать текст на аллюзиях, непосредственно воздействовать уже на подсознание читателя, по возможности минуя военно-оперативную конкретику, представление о которой и так сложено из СМИ уже практически у каждого.

Иными словами, чтобы стать интересной всем и выйти за корпоративные рамки, нашей военной литературе не хватает малого: выйти за них. Качеством самих текстов возвыситься над цеховым шаблоном. Преодолеть жанровую ограниченность. Если не сейчас, то — когда?.. Иначе военлит так и рискует остаться тем, что есть он сейчас. Самым закрытым субжанром масслита.

«В своём ладно сшитом, совсем недавно опубликованном на «Окопке» очерке «Напрасная жертва Дебали» Глеб Бобров, недоумевая по поводу «бессмысленной, напрасной смерти» украинского солдата, абсурдно закрывшегося в будке ж/д переезда и подорванного в ней гранатами, как бы беседует с ним, задавая риторически экзистенциальный вопрос:

«Чем была для него эта битва? За что он умер?.. Неужели набор совершенно диких иллюзий, вдалбливаемых в головы простых украинцев, стоит одной этой жертвы?! А ведь она не одна. Ведь их тысячи и тысячи.»

Дорогой Глеб, можно, я за него отвечу? Он умер за Родину. За ту, как он её разумел. За ту, понятие о которой пускай и вдолблено укропропагандой. Как тысячами погибают за ту же самую свою Родину простые донецкие ополченцы. «Русские люди должны во всей полноте осознать, с кем имеют дело… Мы смотрим на свое же вырвавшееся на волю и зажившее вольной, буйной жизнью зеркальное отражение.» (Захар Прилепин, «Тот, в котором надо угадать себя»)

Вот что действительно страшно.

Мы живём в мире, где чёрное вдруг стало белым. Где в голубые глаза правды плюют свинцовой очередью. Что выдаст правда этому перевёрнутому миру в ответ?

Каким он должен быть, язык этой войны — истошной какофонией, слепящей вспышкой, потоком сознания, прорвавшимся из-под рванувшей бомбы?.. Иль слепленной из повседневности мерцающей сонатой, неровный тон которой, путеводительствуя, поднимет нас на новый уровень — и непременно выведет на что-то если хоть не светлое, то обещающее вдруг надежду?.. Ну, хоть какую?! В любом случае, что может и что должна литература противопоставить вероломной и бесноватой реальности?.. Только предельную честность, помноженную на предельную же экспрессивность. И сквозь незапятнанную призму сию да приоткроется ныне сокрытое — и да оглянется на войну эту не обманутый вами, но благодарный вам, писатели, потомок.

Роман Борисов

 

У МЕНЯ — ДРУГАЯ УКРАИНА: ИНТЕРВЬЮ ЮННЫ МОРИЦ ПРЕСС-ЦЕНТРУ «НОВОРОССИЯ»

 

Как события в Новороссии и на Украине изменили вашу жизнь, творчество и отношения с близкими? Санкции ощутили?

— Не изменили никак. Весной 1999 года во время бомбёжек Белграда я написала поэму «Звезда сербости», где было сказано: «Война уже идёт/ Не с сербами, а с нами». Поэт — это Свидетель, который не меняет свои показания в зависимости от пожеланий Америки, Европы, НАТО, олигархов, либералов, демократов и прочих «влиятельных сил». И я, как Свидетель, написала о том, что бомбёжки Белграда уничтожили Международное Право методами фашизма. Этот фашизм под видом «гуманитарных» военных операций, вторжений, переворотов, цветных революций стал кровавым диктатором «мирового порядка», где один гегемон рвётся возглавить планету Земля и диктовать свои «ценности, интересы, санкции». Всё, что происходит в Украине, — документальное свидетельство «мирового порядка», который гримирует фашизм под героев национально-освободительной войны, сжигая людей живьём, убивая мирное население, продвигая войска НАТО вплотную к границе России, при этом истерически вопя, что Россия придвинулась вплотную к войскам НАТО. Русофобия стала главной идеологией этого фашизма. «Воняет ненавистью к России» — так называется моё эссе, которое несмотря на все запреты было переведено на греческий язык и напечатано в Греции. Я всегда была и буду честным Свидетелем, поэтому для меня ничто не изменилось, я честно пишу: «русофобия — это фашизм».

Ненависть к России внедрялась под видом «исторических дискуссий» (лучше было сдаться полякам, Наполеону, Гитлеру, сдать Ленинград, Сталинград, — были бы давно в Европе!!!). В этих «исторических поисках» — кому бы России сдаться, чтоб в Европу протечь? — неслабо участвовали русофобские «интеллектуалы», эксперты, консультанты, политологи из России. Они в Москве абсолютно легально и легитимно печатали статьи с проклятьями в адрес России, у них была такая диктаторская свобода слова, что любое с ними несогласие, инакомыслие мгновенно объявлялось маразмом, болезнью головного мозга, сумасшествием, деменцией, шизофренией. Точно то же самое было во время бомбёжек Белграда, — ничто не меняется. У меня есть стихи «Яд уступок», где я свидетельствую, что все уступки фашизму приводят к полному разгрому и поражению страны, уничтожению её Права на Жизнь.

Санкции — это бандитский способ заставить Европу покупать американские углеводороды, вытеснив из Европы Россию, чтобы нанести удар по российской экономике, резко ухудшить условия жизни российских граждан и загнать их на майдан. Майдана в России не будет.

От западных санкций я не падаю в обморок, и мурашки ужаса не бегут ни по мне, ни по моим близким, потому что у нас нет идиотских мыслей о том, что «элитарное потребление» — свойство выдающегося ума и таланта.

— Для вас эти события источник вдохновения — почему? Как помогают вам стихи в осмыслении вами лично происходящего и в том, чтобы донести его суть до читателей?

— Для меня эти события — никакой не источник вдохновения, а гегемонская мерзость и наглая агрессия. Но у меня есть драгоценный Читатель, для него я работаю противоядием от русофобской отравы, которая самое настоящее «боевое отравляющее вещество». Я постоянно публикую на своём официальном сайте, на ФБ и в Контакте стихи из цикла «Не для печати», которые — поэтская спецзащита и антидепрессант, а также противозанудное средство от психологической войны, которую объявил России «коллективный запад» и отечественный русофобский обком.

— Когда вы в последний раз были в Киеве и какие у вас были переживания по этому поводу. Планируете ли поехать еще? Вы сострадаете Украине, ее гражданам и военным? Какой вы помните Украину?

— Последний раз я была в Киеве на своём авторском вечере в Консерватории, 12 лет назад. Поехать туда ещё? Вы смеётесь? Меня в лучшем случае не пропустят их погранцы, а в худшем случае подсунут пулемёт, гранатомёт и прочий помёт, учинят фашистское правосудие и сделают контрольный выстрел. В Украине всё ещё только начинается, ещё не выкопали все рвы и ямы для зачистки от тех, кого убивают фашисты, внезапно ставшие героями национального освобождения. Какой помню я Украину? У меня об этом стихи «Другая Украина»:

 

Украина у меня — другая,

Вам такой вовеки не видать,

Там хожу я в школу, полагая,

Что в живых остаться — благодать!

Кончилась война, иду за хлебом,

Корка хлеба — счастье, без вранья!

Всю дорогу я слежу за небом,

Где бомбили Киев и меня.

 

Украинским языком владея,

Вряд ли я сумею той порой

На вопрос ответить прохиндея:

Первый он язык или второй?..

 

Всё известно мне о Бабьем Яре,

Всё ему известно обо мне.

Только Киев мой — не эти твари,

Что прислугой были Сатане!..

 

Я хожу за книгами к монахам,

В этих книгах — ижица и ять.

Книжное дитя способно страхам

Лучезарно противостоять.

 

У меня — другая Украина,

Вам такая — даром не нужна!

В этом я нисколько не повинна,

Каяться за это — не должна!

 

Неповинна памяти лавина,

Горловина соловья нежна.

У меня — другая Украина,

Вам такая — даром не нужна!

 

У меня — другая Украина,

И Россия в этом не повинна…

 

— Русские и украинцы когда-то смогут примириться? Русский мир, как вы его понимаете? Дискуссия о нем актуализировалась в последнее время в связи с Украиной и Новороссией. Единство славянских народов — придем ли мы к нему снова?

— Россия с Украиной не ссорилась. Не Россия ссорилась с Украиной!!! Запад, особенно Польша, всегда будут делать всё возможное, чтобы не было никакого единства славянских народов. У Польши опять воспалилась «особая историческая миссия» — стать Великой Польшей и занять место России. Флаг им в руки и вперёд! Они очень нервные. А русский мир никогда не будет ничьей колонией, и в этом суть! Россия не сдаётся: «Война двенадцатого года настала, кто тогда помог? Остервенение народа, Барклай, зима иль русский бог?»

— Какие перспективы для Новороссии и Украины видите? Нужен ли Донбассу особый статус или только независимость? Стоит ли ждать перемен после выборов в Раду и в ДНР и ЛНР?

— Сейчас ничего предсказывать нельзя и даже опасно.

Власть в Украине — одноразовая, как бумажная посуда.

Бегают вооружённые банды и отстреливают кандидатов. Страна сама себя разгромила, граждан своих ненавидит и убивает, и всё это вместе — их путь в Европу? Прости Господи!

— Вы верите в мир и окончание войны или это затишье? Может ли случится так, что войны никогда не будут больше случаться на земле?

— Мир там наступит лет через 25—30. Русофобия там останется главным историческим психозом. А «коллективный запад» постоянно будет воевать, бомбить, вторгаться, устраивать вооружённые перевороты, пока не появится блок сильного противовеса. И только тогда исчезнут террористы, которые всегда действуют там, где выгодно гегемону. Когда террористы, зверствуя, отрезают головы западным журналистам, путешественникам и посольским служащим, гегемонская военщина плюёт на это с высокой колокольни, умножая свою добычу и прибыль, удовлетворяя свои ненасытные интересы и являясь точно таким же террористом в борьбе за свою власть над планетой.

Беседовала Дарья Андреева

 

В ТОЧКЕ СБОРКИ

Наталья Макеева

Чем дальше на юг, тем холоднее. Вечером в Рождество мы выехали из вечно колеблющейся от морозца к кашице Москвы в ледяную солнечную Новороссию, где прячущийся в подвале от обстрелов ребёнок складывает слово «Вечность» из гильз и осколков снарядов.

В масляном свете, под злобные визги на всех частотах, сквозь лукавую патоку пробок мы выбрались из больного тумана и провалились в ночь. Перед рассветом сгущается тьма. Во сне было то же, что и наяву — силуэт летучей мыши на нашей машине, старой «маршрутке» бордового цвета, гнал мелких, пришлых, бесов норовивших проникнуть сквозь дребезжащий металл. Кто-то бился о стекло, несся по обочине, издавал звуки, пульсировавшие на грани слышимости.

Этот яркий свет. Океан звонкого снега и Солнце, от которого некуда деться. И не надо. Ловить его глазами и шапкой, пить, запасать впрок в огромные расписные торбы.

— Где мы?

— Донецк.

— Так вроде ж в Луганск ехали… Изварино когда было?

— Да это ж наш Донецк.

— Ну что наш, это ясно…

Бесконечная степь, барханы снега и терриконы. «Ростовские горы» — так называют их нелепые заморские карлики.

И — свет, очень много света. Здесь он имеет объём и вкус, он живой и иногда говорит. Под снегом и под землёй снуют бесчисленные твари — плотные и бесплотные. Любят, играют, поют, плачут, молятся, убивают, воют, хохочут, ходят по всем временам и мирам. Без них никому не выжить.

Выпили чаю.

Мы летим — дорога почти не заметна. Пролетели Каменск-Шахтинский, подлетаем к Изварино. Длинная терпеливая очередь из автобусов, легковушек, небольших грузовиков, кто-то проходит пешком. Незаметный блокпост за сугробом. Полная девушка с чёрной чёлкой легко выпускает нас в большую Россию. Русский мир — матрёшка, вы разве не знали? За КПП — тоже Россия.

Входит пограничник с внешностью ополченца. Внимательно смотрит в лица и документы. «А они точно достойны войти в Новороссию?» — читается в его глазах. Неподалёку — надпись «ЛНР» и на высоких флагштоках знамёна — новоросское и Луганской народной республики. «Похоже, достойны», — шепчет ему кто-то из глубины ближайшего террикона, и нам разрешают проехать.

Страж порога вежливо исчезает.

В салон вплывает улыбка Глеба Боброва, следом в морозном вихре появляется он сам, и, умыкнув писателя Шаргунова, вскоре несётся впереди нас на крепком чёрном автомобиле с бодрым белым «хвостиком» пара, выбивающимся из выхлопной трубы, указывая путь среди снега и солнца. Глеб умеет предсказывать будущее — в своих книгах и ещё, говорят, в интервью.

И мы снова летим сквозь ледяную сказку, мимо заросшего белыми деревьями поворота на Красный Луч. Влетаем в Краснодон — город, победивший рекламу. С придорожных щитов свисают, дрожа на ветру, клочки бумаги. Остались только — с социальной картой, и ещё с Бэтменом, которого больше нет, на него как-то странно смотреть. Рынок, магазины и столбы, почему-то раскрашенные в цвета сербского флага.

«Дон» у сарматов — «вода, река». Но здесь нет войны, не видно её страшных следов. Есть выживающие люди — кто как может. Есть местная социальная карта. Есть где-то идущие полупризрачные гуманитарные конвои — «белые КамАЗы». Но мы пролетаем сквозь Краснодон, едва успев услышать от кого-то про погибшую от рук сторонников «цэЕуропы» «Молодую гвардию». В этом городе, примерно в те же дни. Иногда мне кажется, что всех нас спасёт в конечном итоге такой же заговор детей и не важно, победят ли они в конкретной временной точке, потому что победа всё равно будет за ними, этими детьми. И лишь немного — за нами.

Почему-то волнуюсь, узнав, что въезжаем в Луганск, но не из страха, а как перед важной встречей.

Здесь, несмотря ни на что, горит когда-то погашенный укровластью Вечный огонь, здесь в прошлом году «оживили» и вывели на парад 9 мая десятки лет простоявший на постаменте, а до этого — честно воевавший танк. Здесь за последние месяцы как-то само собой построилось солидарное общество — денег у всех очень мало, но город живёт, поступают электричество и вода, работают магазины и в них даже случаются очереди, улицы чистые, вечером в центре светятся цветные фигуры и развешанные по деревьям лампочки. Такое ощущение, что все работают ради всех, и за счёт этого Луганск ещё не превратился в заваленные мусором тёмные трущобы.

Здесь люди, встречаясь и прощаясь, обнимают друг друга, соприкасаясь щеками. Здесь просто другая тактильность и значит она — другое, нежели в вечно на что-то намекающей Москве. На площади перед Русским драматическим театром стоит ставший знаменитостью забор с надписью «Луганск — русский город», там же сама себе поёт о чём-то яркая высокая ёлка, а грустный ополченец с круглым лицом не хочет фотографироваться, потому что съёмка крадёт часть его души. «Ну, в таком случае все мы — давно бездушные», — говорю я и мы желаем друг другу удачи.

В луганской ОГА спокойные, вежливые охранники, извиняясь, тщательно проверяют у нас документы и вещи. Объясняю: «Да мы всё понимаем, смотрите, вот ноутбук, вот тут объектив в чехле, вот мой ремень, да, он «звенит». И им, и нам несколько неудобно, но порядок есть порядок. Премьер-министр ЛНР Геннадий Цыплаков, огромный человек в одежде защитного цвета, рассказывает о Русской весне, говорит о правде и смыслах, и совсем не верит в возможность «майдана» в Москве. Мне даже немного стыдно, потому что я-то как раз — верю.

В Драмтеатре собрались жители Луганска. И вот мы читаем друг другу стихи, дарим книги и говорим о войне, культуре, истории, о том, в конечном итоге зачем — всё. Затем, что без этого ничего не получится и евронацисты не просто так, не от одури, не так давно разбомбили местный музей.

Идёт последняя битва, мир исчерпал себя, и эта исчерпанность глушит всё на корню — и в том числе — творчество. Но если понять, зачем всё, становится понятно — что должно быть сделано. И тогда мы и отвоюем, и построим, и родим, и напишем, и прочтём столько, что мало никому не покажется. Ради Русского мира, ради последней битвы.

Смысл и правда — ключевые слова. Без них не стоит ни о чём говорить, по крайней мере — именно здесь и именно сейчас. Стиль и фантазия — это прекрасно, это было, есть и будет, но когда через пару кварталов стоят развалины ещё недавно целого дома, когда линия фронта в часе-другом езды на машине — смысл не может идти от стиля, а правда — от фантазии. Оставим это эпохе застоя. Ведь она будет, конечно же будет, и тогда снова покажется, что бескрайняя солнечная Империя — навсегда. А пока стиль рождают смыслы, правда — фантазию. И только так!

В Новороссии воздух, свет, земля, люди — всё уже содержит в себе метафизику, наполненность, мистику, реализм, поэзию, прозу. Здесь — источник вдохновения и откровений. Именно здесь происходит всё. Здесь, а не в Москве с её «пятыми» и «шестыми» колоннами сейчас, точка сборки Русского мира.

И именно отсюда очень скоро придёт Событие, которое в конечном счёте изменит мир. Не только — русский.

ПЕТИЦИЯ В ЗАЩИТУ МИРА

Поэты, писатели и журналисты требуют прекратить

боевые действия в Новороссии

Клубок экономических и политических проблем, который привёл к использованию средств массового поражения в Донбассе и тысячам жертв среди мирных людей, предстоит долго распутывать дипломатам. Сейчас там идут ожесточённые бои. В самом густонаселённом районе Восточной Европы киевские военные и донецкие ополченцы, добровольцы и наёмники из многих стран сцепились в смертельной схватке, в ход пошли системы залпового огня, «Грады» и «Ураганы». Такое могло привидеться только в дурном сне. Неровен час, «сон» этот перебросится на соседние области, начнут гибнуть люди в Харьковской, Запорожской, Днепропетровской и Киевской областях. Есть те, кто смотрит на это со злорадством: на что способна ещё «славянская утварь», как на то, чтобы бомбить города и убивать детей? Сколько ненависти надо иметь в своей душе к «донецким», чтобы поддерживать массовое уничтожение людей… Война эта полна как эпизодов героизма, так и постыдных действий, но всё же в целом применение систем залпового огня в городах — позор не только всем нам, позор славянским народам, это позор всей Европе, которая демонстрирует неспособность к пониманию происходящего, неспособность остановить конфликт. Война сейчас — это варварское решение политических и экономических проблем. В войне гибнут невинные люди, дети и мирные жители. Недавно к тысячам невинных жертв Донбасса прибавились граждане Нидерландов, Малайзии, Австралии…

Важно понять, какую пропасть отделяют все наши высказывания, воззрения, политические и иные предпочтения от реальных страданий и смертей людей. Люди пытаются перескочить через эту пропасть при помощи каких-то рассуждений. В ход идут представления о целостности страны, защиты от фашизма и прочие идеологические построения. Однако, ещё Достоевский сказал, что все наши стремления изменить мир к лучшему не стоят слезы ребёнка. Преувеличивал, конечно, но мысль ясна: ценой страданий детей нельзя никого вести в социальный рай. Сейчас счёт погибших детей идёт уже на десятки, не так давно разбомбили детский сад в Макеевке… Такие действия иначе как военные преступления квалифицировать нельзя. И этот позор ложится на военных Украины… Важно понять, что почти все сражающиеся там — люди одной культуры, вплоть до десантников, которые есть с той и с другой стороны. И это, — русская культура, потому что никакой особой украинской культуры государство Украина за свою небольшую историю не создало. Это немудрено: культура создаётся столетиями, и культура России и Украины — общая, она включает элементы самых разных этнических образований, но общая она по центральной ценности культуры — образу жизни.

Юрий Нечипоренко

ДНЕВНИК ДОНЕЦКОЙ ДЕВОЧКИ

Символ потерянной веры

Что такое патриотизм, где его начало, может ли он закончиться?

Это не врожденное чувство, очевидно. Как оказалось, родина может менять свое обличье, люди могут менять направленность своих чувств.

Я любила Украину (как государство), или мне сказали, что я её люблю? Что такое была моя страна, кем была для нее я? Она не была идеальной, как не может быть идеальным любой земной человек, но она была родной. Родным было не правительство, не пафосные депутаты с их выдуманными законами, и даже не желто-голубой флаг, и не Тарас Шевченко с его «заповітом», а именно земля — терриконы, степи, Кальмиус, Нижняя Крынка, карпатские леса и горы, Днепр, Ай-Петри, Аю-Даг, Черное и Азовское моря. И, конечно, люди, среди которых я была. Я до сих пор с любовью вспоминаю и Львов, и Закарпатье, где довелось побывать, и людей, которые со мной общались. Но что-то очень важное оборвалось. Связь, кровная связь потеряна. Остались места и люди, с которыми меня связывает общее прошлое, только и всего.

Сейчас я не уверена, есть ли у меня Родина, та самая, с большой буквы. Я скажу наверняка, что у меня есть Донбасс, это единственная земля, которую мое сердце не предаст. А большой Родины больше нет. Она меня позабыла, отгородилась от меня, наши пути разошлись окончательно.

Когда началось это отмирание моего патриотизма? И был ли он во мне изначально?

Я помню, как год назад стала свидетелем очередной стычки донецких митингующих с горсткой «жовто-блакитних» оппонентов. Эта встреча изумила меня. Малочисленный пикет собрался под стенами центрального донецкого храма. Эти люди знали, что пророссийское шествие обязательно пройдет мимо них, потому что храм находился на улице Артема, напротив было здание ОГА — излюбленная тропа манифестантов. И, тем не менее, они вышли на этот пикет. Их окружило несколько тысяч дончан, решившихся менять своё будущее. Окруженные сжались в кучку, одна женщина с каким-то тоскливым взглядом держала в руках портрет Кобзаря, будто последнего доказательства существования украинской идеи…

В них плевали, бросали яйца, их пинали, их обзывали; они по возможности отвечали подобным. Милиции с трудом удалось вытащить их из разгоряченной толпы и отвести в безопасное место.

И всё это идеологическое негодование произошло под стенами храма, святого места, и люди, не стесняясь крестов, возвышающихся над ними, демонстрировали свою ненависть друг к другу.

Эта ненависть ведь чем-то была рождена. Ей было дано начало давно, а сейчас она вышла наружу, — честно и откровенно, не скрываясь ни от фотоаппаратов, ни от Бога.

Народ схлестнулся за свое желание жить по своей вере, каждый — по своей особенной. Все эти наименования — проукраинские, пророссийские, — были лишь маркером, способом назвать ту или иную сторону, потому что разница между этими коллективами людей намного глубинней.

Обе стороны видели свою главную суть, не просто же так люди шли на улицу, шли и шли, и даже были готовы умереть за свою суть (они сами мне в этом признавались).

Гадкое и гнусное соединялось с прекрасным и высоким в одном мгновении. Это было похоже на большой взрыв, давший начало нашей планете.

Когда всё успокоилось, толпа митингующих разбрелась по улице. Я уже собиралась уходить, как вдруг заметила в мусорном баке украинский флаг. Как он там оказался? Его отобрали у идейных оппонентов и демонстративно выкинули? Или его выбросил человек, который вдруг осознал, что его патриотизм закончился, и смысла в этих двух цветах для него больше нет? Я не видела, я не знаю.

Флаг лежал в урне, сверху его уже забросали пустыми пачками из-под сигарет и прочим мусором, несколько не затушенных бычков дымились в его складках.

Я смотрела на этот флаг, погребенный в мусоре, и только одна мысль пульсировала в моей голове: так нельзя же! Это всё таки не просто тряпка, а флаг, символ государства. Кем бы мы не приходились друг другу, но вот так оставлять этот символ я не могла. Тогда был ещё март, моя земля была цела и невредима, а Украина пока ещё была в целом неплохой страной, породившей меня.

Озираясь, я вытащила флаг из урны и быстро спрятала в сумку. Только дома я достала его. Он был местами липкий, от него противно воняло, как смердит подожженный мусорник. Я и сейчас помню эту вонь, помню эти дырки, оставленные «бычками», помню его поблеклые цвета. Унылое, обескураживающее зрелище.

Так и выглядел мой умирающий патриотизм: одна в полутемной комнате с тлеющим вонючим флагом, который даже не в силах развеваться, который своим видом вызывает не злость, а жалость и стыд.

Зачем он мне? — задавалась я вопросом.

Я постирала его, погладила, свернула в трубочку и запихала в самый дальний ящик в своем шкафу, где обычно лежат вещи, которые хранят непонятно по каким причинам и не планируют ими пользоваться.

Выбросить его я не могла, отдать кому-то — тоже, потому что мало кому он теперь был нужен. Я не могла придумать ситуации, в которой бы я развернула этот флаг на улице и рассказала историю его спасения из мусора.

Меня можно назвать предателем Родины, но это предательство не по расчету. Это просто ушедшие, навсегда остывшие чувства. Те, кто переставал вдруг любить кого-то, прекрасно знают это чувство.

Я знаю, что Родина за предательство имеет право наказать.

Но что делать, когда Родина предаёт тебя?..

ANGELUS

 

— Очнись! Ты здесь, не Там. Продолжай жить, используй шанс. Всё, понимаешь, у тебя новая жизнь. Наполняйся энергией, ты живешь в красивом городе, — и живи.

…А хочешь, продолжай киснуть. И до какой жизни ты дойдешь? Можно ходить в рваных сапогах и старом пальтишке, но при этом чувствовать себя человеком. А можно забиться в угол в своём «убежище», где-нибудь в Текстильщиках, и выть по ночам.

Тебе нужно выходить наружу, общаться с людьми. Иначе всё это сожрёт тебя…

Примерно так говорил мне мой друг (кажется, единственный, которого я обрела за полгода жизни в Москве), пока я сидела на лавочке на площади близ Китай-города и предавалась самобичеванию по поводу бессмысленности жизни.

Война всё же наломала дров «в моём самосознании и восприятии мира» — так бы сказали психологи на своём умном языке. Помнится, я зачем-то прошла какой-то тест в интернете, который показал, что у меня куча расстройств, от нервного тика до признаков ПТС. Это здорово меня напугало, и на какое-то время мне стало ещё хуже.

В эти дни всё казалось бессмысленным. Не хотелось есть, пить, было стыдно и ни к чему покупать одежду. Общение с окружающими людьми приводило в раздражение — их мелочные проблемы занимали все их жизни. Будущее казалось несуществующим, настоящее — абсурдным. Думалось только о прошлом и всех его живых моментах.

В моём существовании ощущалась острая нехватка жизненности, будто я потеряла часть себя. От этого было страшно не по себе, если честно.

Вот в такой день, когда от меня не осталось ничего, кроме тусклой тени, и происходила эта «лечебная» беседа с моим другом. Я слабо возражала ему, что у меня нет сил и нужно просто подождать. Мол, время лечит. Он отвечал, что сил будет неоткуда взять, если продолжать упиваться собственной никудышностью и жить мыслью «зачем?».

Он говорил очень много, что сильно утомляло меня. Разумом ведь я соглашалась с ним и полностью всё понимала. Но в душе — ничего поделать с этим не могла.

Он принялся описывать картины жизни на самом её дне, — видимо, чтобы достучаться до моего безразличного ко всему взгляда. Всё это было ясно мне, но зажечься в ту же секунду я не могла. Сил действительно не было.

Я не знала, как остановить этот разговор, и от отчаяния принялась угрюмо мечтать, что я тайно уеду обратно домой и пойду помогать ополчению. Я даже успела принять решение, что для этого побреюсь налысо, как вдруг краем глаза заметила человека, явно вознамерившегося подойти к нам. Мне показалось, что я поняла это за секунду до того, как он начал идти в нашу сторону. Он подошёл очень нетрезвой походкой и хриплым голосом попросил сигарету. Мой друг кивнул, и я достала пачку из сумки. Не помню, что послужило предлогом, но подошедший мужчина быстро начал рассказывать о себе.

Я сидела с отсутствующим взглядом на лавочке и смотрела в сторону, мой друг сидел на корточках возле меня. Мужчина неожиданно присел рядом с ним, оказавшись у моих колен.

Его лицо было немного опухшим, всё покрытое синяками, шишками и шрамами. В светло-серых глазах читалась полная безысходность и смирение с ней.

Он рассказал, закурив, что служил в первой чеченской компании. Точнее, он отвечал на вопросы моего друга о его жизни, — отвечал короткими фразами, голосом полным горя, и всё казалось, что он берётся за голову не от похмелья, а от растерянности.

Этот разговор был давно, жаль, я не помню всех его деталей. Ветерану чеченской компании оказалось немного за тридцать, хотя на вид было около сорока пяти. Выглядел он очень плохо, от него разило мутным перегаром и разочарованием в жизни.

Друг представил меня, сказал, что я из Донецка. Мы обменялись долгим понимающим друг друга взглядом. Он очень тепло и честно пожелал мира моей земле, пожалел ребят, что гибнут там, — искренне и сочувственно, как только мог, пожалел. И сказал что-то о братской связи.

Тема разговора стала нам намного понятнее. Понимание было искреннее, какое бывает иногда у мимолётных знакомых.

Он пожаловался на жизнь, вспоминал какие-то моменты с тех времён. Удручённо качал головой.

Всем своим видом он дал мне понять — вот итог, к которому приходит потерянный человек. Я ощущала себя именно потерянной, но я была в начале пути — в отличие от него. Передо мной на корточках с виноватым и честным взглядом сидел человек с разрушенной душой, с опустошённым однажды нутром, но не сумевший с эти справиться. Вся суть, которая скрывалась под его рассказами о себе, крылась в одном вопросе: зачем? Почему так?

Он обронил, что у него есть дочь, она живёт где-то около Москвы и зовёт к себе. А он не может к ней поехать, потому что стыдится своего состояния. Мы его пытались убедить, что там-то, и только там, он от него и сможет избавиться.

Он курил, и его сигарета то и дело проносилась в сантиметре от моей ноги. В какой-то момент траектория сбилась, его рука качнулась и он задел меня. Сигарета пшикнула, я почувствовала лёгкий укол уголька в голень.

Ой, прости, брат, я твою девчонку подбил…, — виновато выговорил он. Я смущённо рассмеялась. Эта дырка на черных колготах, которую он пропалил сигаретой, как-то сильно явно напоминала о воронках и разрушенных домах на родине. Это был удар. Кто управлял его рукой в тот момент, — скажите, это для того, чтобы я вспомнила?

Начали прощаться, что-то пожелали друг другу. Ветеран повернулся и шатающейся походкой побрёл прочь. Не успели мы переглянуться с моим другом, как он пропал из виду. Испарился он так быстро, что мы задались вопросом: а был ли он на самом деле?

Очнись! Ты здесь, не Там. В прежнее время я называла такие моменты ответом мира. Мир отвечает, когда ты ждешь внешней энергии для продолжения жизни.

Назовите его алкашом, ангелом, духом или павшим героем без определенного места жительства, — он передал мне послание, которое стоило мне последних колготок.

Через месяц я нашла на ступенях станции метро серебряный крестик. По инерции я подняла его и положила в сумку. Мир пришел ко мне, он дал мне столь ясный знак того, что он рядом, что мне не оставалось ничего, кроме как принять его.

Донецкая девочка

 

ЧЕЛОВЕК В КАМУФЛЯЖЕ 

Зарисовка с натуры

Сергей Моисеев

Август 2014-го. Возвращаюсь с конференции по Новороссии из Ялты. В самолете со мной летит известный полевой командир ополченцев Алексей Мозговой. И вот уже в огромном московском аэропорту мы выходим из самолета, спускаемся по трапу в свете первых утренних лучей. Суровый взгляд воина в камуфляже сканирует окружающую действительность. Вокруг него толпа сонных людей. Глядя на них, загорелых, отдохнувших в русском Крыму, вспомнил выкладки экзистенциалистов о том, что человек спит всю жизнь, и просыпается лишь перед лицом смерти, и смотрит на эту реальность глазами человека проснувшегося.

Но что же он может увидеть?

О чем мог думать полевой командир, глядя на толпу загорелых, благополучных русских людей? Может быть, о том, почему он и еще кто-то русский должен рисковать жизнью, предстоять перед смертью, чтобы оплачивать благополучие других, незнакомых русских людей — беспечных и самодовольных, многие из которых об этом, может быть, никогда и не задумаются. А для чего, собственно, вообще жизнь, как не для возможности жариться на пляжах, утопать в гламуре и постоянно что-то потреблять? Политика — удел немногих, и наши судьбы вершат те, кто в кабинетах, у них рычаги. А наш удел обозначен рамками возможного потребления, и надо постараться успеть, выжать из жизни максимум и не забывать бежать к нарисованному горизонту.

Но вот мы едем в автобусе, который везет нас к терминалу. Люди, уставшие от перелета, сонные и загорелые, и среди них — суровый воин, который перенесен из другого мира — подлинного бытия. Он присутствует среди них, и в то же время его нет. Его никто не замечает, не обращает на него ни малейшего внимания. И лишь один парень случайно пересекся с ним взглядом. Мозговой этого не заметил, а парень вдруг проснулся и оцепенел, как будто поймал яркую вспышку. Долго исподволь с изумлением смотрел на человека в камуфляже, взгляд которого обжигал, как луч лазера.

Да, странно устроена жизнь. Мы почему-то всерьез задумываемся о жизни лишь когда оказываемся перед лицом смерти. Или хотя бы перед лицом тех, кто сам смотрел ей в глаза.

P.S.

Командир бригады «Призрак» Алексей Мозговой погиб 22 мая 2015 г.

МАТЕРИ НОВОРОССИИ

Ноябрь 2014–го, нам нужно добраться из Перевальска в Алчевск, темные улицы, редкие прохожие. Многие дома пусты, по городу носятся стаи одичавших собак. Мрачная атмосфера «Сталкера».

Но вот подъезжает автобус, запрыгиваем, шумно о чем-то переговариваясь. Захожу в салон рейсового ПАЗика и в красных лучах закатного солнца вижу силуэты пассажиров. В основном это женщины-матери лет под 50-60, видимо едут с работы. Глянув на них, обомлел от завораживающего сочетания обыденного и чудесного: вокруг шапок лучи солнца, преломляясь о шерстинки головных уборов, образовали сияющие нимбы.

Есть у Тарковского черно-белый фильм «Андрей Рублев, там последние кадры цветные и один из цветных кадров – это фреска «Страшный Суд», когда на скамьях сидят праведники.

У меня были такое ощущение, что попал в сонм ангелов, которые смотрят на тебя. И ты как на рентгене, и тебе почему-то очень стыдно перед ними.

Вспомнились строки архиепископа Иоанна Шаховского: «И ясность кроткая людей простых». Вот она — такая кротость и такая ясность. Видно, что эти женщины страдают. Но их простота и смирение — это не смирение перед злом. Это не поклонение злу, а смирение тех христиан, которые спокойно стояли в Колизее. Спокойно принимали смерть, но не поклонялись идолу. Вот именно это подлинное христианское смирение было у этих спокойных, простых, очень уставших женщин.

Есть молитва внешняя, когда человек читает по бумажке то, что надо прочесть, а есть молитва внутренняя. Есть такая форма молитвы, когда ты сам себе даже ничего не формулируешь словами, а лишь все время болеешь всей душой. Вот такой молитвой был наполнен этот автобус.

Выйдя из автобуса как из огня Неопалимой Купины, мы шли по темным безлюдным улицам Алчевска, над которым нависли мрачные очертания мертвого исполина-завода.

Все думал, что в автобусе я хотел сфотографировать, но знал, что этого делать нельзя и это будет тщетно -- никакая фотография не передаст чувства, которое довелось пережить.

Кажется, что могут эти матери? Но какая же сила исходила от них! Надо потерять надежду на себя, на свой разум, на свои возможности, на людей которые вокруг тебя. И вот только тогда ты можешь увидеть, как Сила Божия в немощи совершается.

Когда-то русский народ, зараженный большевизмом, потерял веру – навлек на себя бедствие. Но тогда матери наполнили храмы, и народ вновь обрел утраченное сокровище.

В осажденном Сталинграде, в Доме Павлова, умирала новорожденная девочка. Солдаты стали копать яму, чтобы похоронить ребенка и наткнулись на металлический предмет. Это был Образ Богородицы «Знамение». Произошло Чудо -- девочка пошла на поправку, выстоял и Дом Павлова. Оградила «Нерушимая Стена» от той чудовищной силы, которая, сметая все на пути, прошла тысячи километров и которой, казалось, никто не мог противостоять.

Тогда многие сыны Отечества видели знамение в небе -- вознеслась над Сталинградом рука Матери с мечом!

И теперь сыновья, братья, мужья этих матерей-молитвенниц Новороссии выбили глаз унитарному циклопу. И этот циклоп корчится в судорогах, воет от боли, огрызается. Где-то звучит канонада, это стон и вопли циклопа, который смертельно уязвлен и уже агонизирует.

ЧТО ПОМОГАЕТ ДОНБАССУ ВЫСТОЯТЬ

/Дарья Андреева, «Свободная Пресса»/

Говорят, что когда грохочут пушки, музы молчат. Но, наблюдая сегодняшнюю литературную жизнь Донбасса, понимаешь, что это далеко не так.

Владимир Скобцов, известный донецкий поэт и бард, рассказал «Свободной прессе», как в опустевшем Донецке буквально из пепла возрождается новая культурная жизнь, а поэзия обретает второе дыхание в тяжелое военное время.

«СП»: Вы, пожалуй, один из самых известных поэтов и бардов, которые сейчас живут, работают в Донецке и посвящают ему и всей Новороссии свои произведения. Как для вас изменилась роль поэзии на фоне последних трагических событий на Украине и в Донбассе?

— Когда в Одессе любители Украины жгут людей живьём под аплодисменты телестудии, когда украинские солдаты убивают детей Донбасса, ты обязан кричать об этом на весь мир. Если ты человек. Фашизм начинается тогда, когда этого не делают, фашизм начинается внутри, а мир не делится на Восток и Запад, он делится на людей и нелюдей. Промолчать, простить то, что сделала Украина — развязать руки убийцам. Те, кто пишут, не должны молчать об этом.

«СП»: Можно ли противостоять фашизму и террору словом, поэзией и победить в этой войне, когда c противоположной стороны летят настоящие пули, теперь уже и в публицистов и литераторов? Вы, мужчина, могли бы взяться за оружие, это же эффективнее — не возникало ли у вас такой дилеммы?

— Противостоять словом можно и нужно. Майданный переворот, как булгаковская разруха, начинался не в сортирах, а в головах. После ядерной угрозы вторая по значимости — информационная, она развязывает современные войны. У меня нет дилеммы, где и как сражаться. Я не в строю по той лишь причине, что тазобедренные суставы приказали долго жить. Зато появилась недостающая ранее усидчивость. Ограниченный физическими возможностями и вынужденный использовать умственные, скажу, перефразируя Хемингуэя: сколько бы ни было впереди лет войны с фашизмом, я подписался на весь срок.

«СП»: Вы приняли участие в Русской весне и дальнейшей освободительной борьбе и, наверняка, кого-то воодушевили своими стихами, а кто-то из этих людей погиб или был тяжело ранен. Если бы знали, сколько крови и страданий предстоит испытать Донецкой земле, поступили бы по-другому? Ведь надежды Донбасса прошлого года расходятся с сегодняшними реалиями…

— Об иллюзиях: их не было изначально. Победившие на Майдане не собирались с нами разговаривать, они пришли убивать. О реалиях: дворовой шпаны больше нет, пацаны ушли в ополчение и стали мужчинами, трезвыми, по-волчьи умными и взрослыми. В глазах женщин проснулся огонь защитниц очага, его не потушить тем, кто зажёг. Ясными, как снятый с предохранителя АКМ, стали мужчины. Дружба стала братством. Ошибочно причислившие себя к буржуазии, лишились иллюзий, оставшиеся — достойно, уехавшие — нет. Появилось слово Родина, и это не Украина. Предавшим не отмыться, но им не желают смерти, над ними смеются. О надеждах и о том, что нас ждёт: Победа.

«СП»: Очень много людей покинули Донецк, поредели ряды богемы, стала ли менее насыщенной культурная жизнь? Не возникает ли у творческой интеллигенции конфликтов с военными в силу разных взглядов на мир?

— Богемные предатели крысиной побежкой покинули город. Богема нынешней Украины, как казак Гаврилюк в проруби — утонуть не может по определению, но и оптимизма не внушает. Те, кому с ними не по пути, остались с народом. Вопреки блокаде и артобстрелам, культурная жизнь Донецка насыщенней и качественней, чем до войны. С военными разногласий нет. Председатель Союза Писателей ДНР Фёдор Березин, кадровый офицер, сейчас на передовой, вместе с ним и другие члены Союза писателей. Да и передовая у нас в пяти минутах от центра.

«СП»: Вы принимаете участие в проекте «Слово о Новороссии», посвященном поэзии о Новороссии. Какие у вас впечатления от поэтического видеомоста между Москвой, Донецком и Крымом, который состоялся в рамках проекта во время Библионочи в Москве?

— Зимой мне позвонил человек, живущий на Украине: «Как дела? — Сегодня самые сильные обстрелы с начала войны. Много убитых. — Да ты что? Извини, сейчас чайник поставлю». Знаете, что отличает Украину от России? Вот это. Видеомост с Россией — прорыв информационной блокады. Спасибо всем организаторам и участникам за понимание и поддержку, без неё нам было бы очень трудно.

«СП»: Какие исторические параллели и различия вы находите, читая произведения времен Великой Отечественной войны и сегодняшние, посвященные Новороссии?

— С Великой Отечественной различий мало. Я не согласен с использованием термина «Гражданская война на Украине». Проводя исторические параллели, не следует забывать, что на той далёкой, на Гражданской, не было такой составляющей, как нацизм. Именно он стал зачинщиком большой войны. Для нашей Родины, втянутой во Вторую Мировую, война тут же стала Великой Отечественной. Это закономерно, поскольку Русский мир противоположен нацистскому в своей основе. Фашизм был разбит, но не уничтожен и подтверждением тому — нынешние события. То, что сейчас происходит, не вмещается в рамки гражданского конфликта, эта война не гражданская, и победители в ней будут.

Каждый раз, когда слышу артиллерийскую какофонию украинских нацистов, я думаю: сколько людей не верили в Победу, когда наша Родина оказалась один на один с фашистской Германией? Одни легли под немца, другие предали… Сколько их было? Я не знаю. До Сталинграда, Курска и союзники тише воды, ниже травы были. История циклична, её помнить надо. И мыслить образно. Сталинград сейчас в Донецке, отступать некуда, да мы и не собираемся, а трусость — самый страшный порок. После глупости. Выживем, победим и Победу отпразднуем — прошлую и будущую.

«СП»: Какое ваше самое любимое стихотворение на злобу дня?

— Из моих — посвящение Донецку:

НЕПОКОРЕННЫЙ

 

Не надо плакать над судьбой,

Прибереги души чернила,

Она тебе не изменила.

Она по-прежнему с тобой.

Звенит натянутой струной

Судьба, её не выбираем,

Между чистилищем и раем

Скажи спасибо, что живой.

Не надо плакать над страной,

Где слёзы ничего не значат,

Она, поверь мне, не заплачет

Ни над тобой, ни надо мной.

Незваным гостем в дом родной

Уже грядёт иной порядок,

Где человечины вкус сладок

Скажи спасибо, что живой.

Не надо плакать над собой —

Солдатик, вышедший из комы,

Сказал, что там полно знакомых

Как будто съездил он домой.

И над твоею головой

Склонился ангел поседевший —

Не ты один осиротевший.

Скажи спасибо, что живой.

 

КТО НОВОРОСС?

/Юнна Мориц/

За путь в Европу зверская стрельба,

Уничтожают всех, кто не согласен.

Убийцам улыбается судьба,

Им обещало Министерство Басен

Клочок земли, впридачу — два раба.

 

Но раб ужасен, жутко одонбассен,

Своих детей он прячет в погреба, —

Он не согласен с участью раба,

Он восстаёт, и в битве он опасен,

Донбасс — угроза Министерству Басен!

 

Откуда появился новоросс?

Смешной вопрос! Ответ прозрачно ясен.

Зерном на тех клочках земли пророс,

На тех клочках, которые всерьёз

Пообещало Министерство Басен

Убийцам всех, кто сдохнуть не согласен!

Права на Жизнь — единственная суть.

Всё остальное — Министерство Басен.

Кто новоросс? Кто сдохнуть не согласен,

Права на Жизнь — его законный путь.

А кто стреляет новороссу в грудь?

Кто Министерством Басен околбасен!

 

РУССКОЙ ВЕСНЕ

/Сергей Арутюнов/

От Заречья до самых Раменок,

Тех, откуда судьба звала

В социальную сеть ограбленных,

Отодвинутых от стола,

По апрельской земле коричневой

Ветры буйные распластав,

Отдает ледяной опричниной

Серый вереск погранзастав.

 

Как же будет — надолго ль, накрепко ль?

Европейский ли содомит

Нефтеугольной вспыхнет Африкой,

Снежной Арктикой задымит?

Не бубоны б теперь отыскивать,

Мертвых прадедов укорять,

А от скотства поправить изгородь,

И не наново — вдругорядь.

В этом городе, ломком, путаном,

Словно Отче Наш, заучу,

Светоносную степь над Бутовым,

Либеральную к сволочью,

Потому что Вселенной родственны

И чужим языкам горьки

Русских вёсен седые отсветы,

Звездопалые огоньки.

 

 

 

 

 

МОЙ ЧЕРНЫЙ ГРАЧ…

/Юрий Юрченко/

Мой черный грач, — простимся, брат, —

Я — ополченец, я — солдат,

 

И может жизнь — в момент любой —

Позвать меня на смертный бой.

 

…И мать опять не спит моя,

Ночами Господа моля

 

О том, чтоб сын ее родной

Живым с войны пришел домой…

 

Скажи мне, грач, какой же толк

В словах про память и про долг,

 

Когда не сможем мы сберечь

Ни нашу честь, ни нашу речь?..

 

…И плачет женщина моя,

Ночами Господа моля,

 

Чтоб — хоть изранен, но — живой,

С войны вернулся я домой.

 

Мой грач, о, как бы я хотел,

Устав от скорбных, ратных дел,

 

Прижать к груди жену и мать…

И просто — жить. Не воевать.

 

Но плачет Родина моя,

Меня о помощи моля,

И я иду опять, мой грач,

На этот зов, на этот плач.

ПОКУДА ТЕБЯ НЕ КОСНУЛАСЬ ВОЙНА…

/Ирина Самарина/

Покуда тебя не коснулась война,

Ты будешь сидеть и молчать…

Как будто душа за страну не больна,

Как будто тебе наплевать…

 

Ты будешь ходить, улыбаться друзьям

И хлеб покупать за углом,

Пока там бомбят детский садик и Храм,

И чей-то родительский дом…

 

Покуда тебя не коснулась война,

Ты веришь пустым новостям,

Где соткана ложью невинным вина,

И оды поются властям…

 

Но это пока на соседний подъезд

Не сбросил снаряд штурмовик…

И страх жутким змеем под кожу не влез,

Услышав ребёночка крик…

Покуда тебя не коснулась война,

Минуты не ценишь… пока…

Не знаешь, какая у жизни цена,

Ведь бьётся твой пульс у виска…

 

А там засмотрелся на небо солдат

И имя жены произнёс…

Его убивал друг, товарищ и брат,

Что смерть в его город принёс…

Покуда тебя не коснулась война,

Знакомым своим передай,

У каждого жизней не семь, а одна…

Места не бронируют в рай…

 

Держал на прицеле солдат земляка

И братская рвалась струна…

Но этого не осознаешь, пока

Тебя не коснулась война….

 

СЛАВЯНСКИЙ ИЗЛОМ

/Оксана Шкода/

…И снова бой.

Славянск дрожит от взрывов…

Жить долго приказала тишина.

Но мы назло врагу остались живы,

Хоть наших двух отметила война…

Летит снаряд.

Прямое попаданье.

Вокруг — огня и дыма пелена.

Не все вернулись к нам со спецзаданья

Их там троих отметила война.

Бьют гаубицы, миномёты свищут,

Вот птичья стая падает в пике…

Шальные пули целей здесь не ищут,

Их цель — в окне, в стене, на чердаке…

Пожарищем горит закат кровавый…

Витает «сушка» в дебрях облаков,

Выискивая Украине «славы»

Средь гибели детей и стариков.

…Уж заполночь.

Но всё дрожит от взрывов.

Свинцовый шлют привет с Карачуна…

Дай Бог, чтоб мы к утру остались живы,

А поутру закончилась война…

 

 

НЕБО СТАЛО БЛИЖЕ НА ВОЙНЕ

/Дмитрий Жильцов/

Когда мир убийств в упор не видит,

Прикрываясь фиговым листом,

Сотканным из лжи кровавых нитей,

Попирая данное Христом.

 

Зло хозяйничает на планете,

Водит свой кровавый хоровод,

По подвалам старики и дети,

Дням прожитым тихо ведут счет.

 

И сквозь злом залитой атмосферы,

На земле в короткой тишине,

Стали доноситься слова Веры,

Небо стало ближе на войне.

 

Пишут стихи юные мальчишки,

Пишут с сединою на висках,

Потому что время тает быстро,

А стихи переживут века…

 

Льются строки отголоски Света,

Орошая камни злых сердец,

Как апостолы сейчас поэты.

Как посланники Святых Небес…

 

ЛЮДИ! УМОЛЯЮ! НЕ МОЛЧИТЕ!

/Снежана Аэндо/

Люди! Умоляю! Не молчите!

Кровью заливают мой Донбасс!

Храмов всех колокола звоните!

Торопитесь. Боль коснется вас.

Лишь плечом к плечу мы сможем выжить!

Только вместе победим фашизм.

В сердце Украины растет грыжа.

Ну, а совесть — просто атавизм.

В этот миг в Донецке гибнут дети

В Горловке опять  идет обстрел.

Не молчите. Все сейчас в ответе,

За происходящий беспредел.

 

ЗВОНИ, ДОНБАСС ОБЕТОВАННЫЙ

/Дмитрий Трибушный/

Звони, Донбасс обетованный,

На самый верх.

Пророки обещали манну,

А выпал снег.

 

Мужайся, город непорочный,

Где каждый дом

Проверен «градами» на прочность,

Крещен огнем.

 

На час открыли херувимы

Ворота в рай.

Гори, Донецк неопалимый,

И не сгорай.

 

СУХИЕ ГЛАЗА

/Ольга Старушко/

Алушта, на солнце пекущая август.

Полосками — тени на пляжниках гриль.

И сразу никто не заметил зигзагом

Съезжающий к площади автомобиль.

Подумаешь — тент, полинявший и пыльный.

Подумаешь, где-то помятый капот.

Наверное, груши привёз. Или дыни.

Семья с детворой через площадь идёт,

Малец отстаёт: новомодные шлёпки

Намокли, скользят и спадают, хлюп-хлюп.

И скрипнула дверь. На густом солнцепёке —

мужчина в кабине. Седеющий чуб —

Как соль по угольям. Как били наотмашь.

На берег взглянул из-под смуглой руки —

И, спрыгнув из кузова, сняли на площадь

Пятнадцать подростков свои рюкзаки.

И горе солёное тридцатиглазо

Смотрело на Чёрное море — да так,

Что тётка, на клумбе поившая розы,

Застыла в молчании, выронив шланг.

Под влажное хлюпанье детских сандалий

Водитель, что к пляжным перилам приник,

Так тихо сказал, что едва разобрали:

Они из Луганска. Стреляли у них.

 

ПОСВЯЩЕНИЕ ЛУГАНСКИМ МЕДСЕСТРАМ

/Алексей Поляков/

За то, что рядом.

За то, что вместе.

За то, что под «Градом»,

И не раз —

Под «Градом»…

За белый халат,

Ставший символом чести,

За то, что сказала себе тихо:

«Надо»…

За нежные руки,

За все перевязки,

За ласковый взгляд

И за доброе слово,

За то, что глаза —

Как звёзды над маской,

И жить в ординаторской,

В общем, не ново…

За то, что осталась,

За то, что держалась,

За то, что рядом,

И не раз — под «Градом»…

Я буду помнить всегда, сестрёнка.

Я кланяюсь низко тебе, сестрёнка.

За то, что сказала себе тихо:

«Надо».

НАД ГОРОДОМ ГУМАНИТАРНЫЙ СНЕГ

/Дмитрий Трибушный/

Над городом гуманитарный снег.

Патрульный ветер в подворотнях свищет.

Убежище — читает человек

На школе, превращенной в пепелище.

 

У всякой твари есть своя нора.

Сын человечий может жить в воронке.

Артиллеристы с самого утра

Друг другу посылают похоронки.

Еще один обстрел — и Новый год.

Украсим елку льдом и стекловатой.

И Дед Мороз, наверное, придет

На праздничные игры — с автоматом.

 

А ВДРУГ ЭТО НЕ Я УБИТА ПОД ДОНЕЦКОМ

/Наталья Лясковская/

А вдруг это не я убита под Донецком,

В овраге у куста, роса на волосах,

И кофточка моя, и рюкзачок простецкий,

И мой нательный крест, и стрелки на часах

Стоят на пять ноль пять.

Как раз сверкнуло солнце,

Когда снаряд влетел в отцовскую «Газель»,

Что ж не прикрыли нас герои-оборонцы

Что ж дали помереть среди родных земель?

Да вон они, лежат вповалку, кто как падал

С простреленной главой, с распоротым нутром.

А с краю я тычком с пригожим парнем рядом

Иваном, Василём, Георгием, Петром.

И это я добыть семье воды и хлеба

Не смогшая опять в халупе ледяной.

Лишь об одном молю безжалостное Небо:

Пускай они умрут в единый миг со мной!

И это тоже я весь покалечен катом

Стою под минный вой на проклятом мосту,

А смерть в лицо орёт: Давай, — отборным матом —

Меняй скорее жизнь на лучшую, на ту!

И старики, чей мир опять войной разорван,

Погибшие в боях отцы и сыновья,

И матери в слезах и дочери по моргам —

Все эти люди — я.

Все эти люди — я!

 

МАТЬ

/Александр Воляев/

Спорили. До одури, до мата,

Чуть не до кровавых кулаков.

На глазах у матери два брата

Просто превратились в двух врагов.

 

Но не в силах подвести итога,

Кто из них на самом деле прав,

Разошлись от отчего порога,

Сердце материнское порвав.

Видимо, решили эти двое

Каждый свою правду отыскать.

Мать перекрестила их обоих,

Оросив слезой седую прядь.

И ночами в опустевшей хатке

Молится о том, чтоб никогда

Не сошлись в кровопролитной схватке

Батальоны «Спарта» и «Айдар».

МЕНЯ ЛЕЧИЛ ДОНЕЦКИЙ ВРАЧ

/Сергей Гусев/

Мам, я в плену, но ты не плачь.

Заштопали, теперь как новый.

Меня лечил донецкий врач

Уставший, строгий и суровый.

 

Лечил меня. Ты слышишь, мам,

Я бил по городу из «Градов»,

И полбольницы просто в хлам,

Но он меня лечил: «Так надо».

 

Мам, я — чудовище, прости.

В потоках лжи мы заблудились.

Всю жизнь мне этот крест нести.

Теперь мои глаза открылись.

 

Нас провезли по тем местам,

Куда снаряды угодили.

А мы не верили глазам:

Что мы с Донбассом натворили!

 

В больницах раненых полно.

Здесь каждый Киев проклинает.

Отец, белей, чем полотно,

Ребёнка мёртвого качает.

Мать, я — чудовище, палач.

И нет здесь, мама, террористов.

Здесь только стон людской и плач,

А мы для них страшней фашистов.

 

Нас, мам, послали на убой,

Не жалко было нас комбату.

Мне ополченец крикнул: «Стой!

Ложись, сопляк!», — и дальше матом.

 

Он не хотел в меня стрелять.

Он — Человек, а я — убийца.

Из боя вынес! Слышишь, мать,

Меня, Донбасса кровопийцу!

 

Мам, я в плену, но ты не плачь.

Заштопали, теперь как новый.

Меня лечил донецкий врач

Уставший, строгий и суровый.

 

Он выполнял врачебный долг,

А я же, от стыда сгорая,

Впервые сам подумать смог:

Кому нужна война такая?

ДВУХСОТЫЙ ДЕНЬ ЗИМЫ

/Дмитрий Трибушный/

Двухсотый день зимы.

Мороз и артналёт.

Сегодня принимает Пролетарка.

И сквозь огонь и лёд

счастливый звездочёт

Несёт в вертеп пакет с гуманитаркой.

Открылся райский сад для кошек и детей.

Над городом сгустились беспилоты.

Какой донецкий марш

(послушай, Амадей)

Разучивают в парке миномёты!

 

 

 

МУЧЕНИКАМ ОДЕССЫ

/Сергей Арутюнов/

Когда их жгли, в Москве была жара,

Струился воздух, плавились кондеи,

И жизнь текла, едва полужива,

Почти такой, какой ее хотели,

 

Разрубленно шипела рыбья плоть,

Горючим спиртом жегся каждый продых.

И силился сознанье пропороть

Больничный кафель в красноватых ромбах.

Поскрипывая в духе арт-нуво,

Катились дни, ленивы и прекрасны,

И не было средь них ни одного,

Кто был солдат и выполнял приказы.

Никто из них не грел щекой приклад,

Ушей не зажимал, не выл спросонок

В чаду моторизованных бригад

На месте друга находя кроссовок.

Ветвей древесных зыбкие клешни,

И зябкий пух, и тени на фасаде

Познали мы в тот миг, пока их жгли,

И пламя тихо подступало сзади.

И СОШЛИСЬ ОДНАЖДЫ НАШИ ДА ВРАГИ

/Наталья Лясковская/

И сошлись однажды наши да враги,

Призывает каждый: «Боже, помоги!»

Все несут иконы, крестятся пучком,

Все кладут поклоны, падают ничком…

Магазин заряжен, через грудь «калаш»,

Наши в камуфляже, вражий камуфляж.

Если глянуть с неба — как одна семья!

Что вам: мало хлеба, люди-братовья?

 

Нету в реках рыбы, зверя нет в лесах,

Овоща в садыбах, солнца в небесах?!

Не сыскали слова, чтобы мир сберечь —

Чи скiнчилась мова, аль иссякла речь?

 

Голубые очи, светлые чубы —

И никто не хочет утром лечь в гробы,

Серые, зелёные, в ранней седине —

Словно спепелённые в проклятом огне.

Чёрные да карие, волосы как смоль —

Всем одно мытарить, всем едина боль.

Завтра снова битва, затишь недолга.

Слышится молитва в лагере врага.

Наши в храмах тоже, наших не сломать…

Вот кому Ты, Боже, будешь помогать?

ЧЕРНОТА

/Елена Михаленко/

Кто-то красит краской черной

Придорожные цветы.

Посреди бурьянов сорных

Вырастают лишь кресты.

 

Брат идет войной на брата.

Лязг железа, пыль и дым.

Смотрит сверху виновато

Небо, ставшее седым.

 

 

Им уже почти не страшно

Как в каком-то диком сне

Засевать железом пашню

Вместо хлеба по весне.

 

Каждый здесь стоит за правду,

За какую-то свою.

Смерть открыла счет утратам

В этом гибельном бою.

 

Кто-то красит черной злобой

Человечие сердца.

Бьются братья — насмерть — оба.

Сын идет против отца.

 

Кто-то темный, кто-то страшный —

Он натешился тут всласть,

В этой жуткой рукопашной

Мнится бесу его власть.

 

Он нарубит щеп. Нарубит.

Но, когда поляжет лес,

Тот, кто слева — душу сгубит,

Справа — вширь шагнет Небес.

 

МОЯ РОДИНА НАЧИНАЕТСЯ С ВЫСТРЕЛА

/Анна Ревякина/

Моя родина начинается с выстрела,

с незаконченного пейзажа,

с шелестящего в сумке блистера —

мне от боли, мне очень важно.

 

Вот автобус — сквозное месиво,

занавески, как крылья птицы.

Стал небесным, а был лишь рейсовым, —

ни доехать, ни возвратиться.

 

Всё кружиться над Волновахою, —

ни вернуться, ни отогреться.

И не чувствовать под рубахою,

как сжимается в страхе сердце.

 

И не думать, и не надеяться,

помолись за меня под вечер.

Смерть — трагедия, жизнь — безделица,

помолись за моё отечество!

МОЙ ДОНЕЦК, МОЯ БОЛЬ…

/Светлана Пухова/

 

Мой Донецк, моя боль, моя совесть…

В детской памяти — город роз,

А сегодня омытый кровью,

Распинаемый город слёз.

 

Я себе твоё имя вписала

На чело горькой складкой морщин,

Мой Донецк в пепелищах пожарищ

И в могилах отважных мужчин.

 

Мой Донецк, моя жизнь… Моё сердце —

С каждым жителем в долгой ночи,

По подвалам, где дети и жёны,

По артериям улиц стучит.

 

Моё сердце — в окопах, воронках,

У иконок в мерцанье свечей,

В вереницах людей у колодцев

И в руках медсестёр и врачей.

Мой Донецк, я простыми словами…

Я люблю твою русскую речь.

Я готова носить старый ватник,

За тебя в твою землю лечь.

 

Мне милее чинов и званий,

Драгоценнее всех наград

Полосатой ленточки слава

И обидное — «колорад».

 

Мой Донецк, ты кровавой раной

Под раскаты военных гроз.

Мы с тобою выстоим вместе,

Вновь посадим аллеи роз.

 

Ты, как Феникс, из пепла восстанешь,

Весь в сиянии детских глаз

И оденетесь в ризы счастья —

Мой Луганск, мой Славянск, мой Донбасс.

 

ГОРЛОВКА

/Екатерина Ромащук/

Мой город охрип от молитв,

Мой город оглох от бомбёжек,

Мой город сегодня безлик…

Прошу защити его, Боже!

Голодный, как брошенный пёс,

И часто дрожит от озноба

Мой город, уставший от слёз,

Ещё уповает на Бога.

Калека, бессильный на вид,

Но тлеет в нём дух поколений.

Мой город стоит на крови…

За то, что не встал на колени…

Я ПОВТОРЯЛА ЧАСТО ЭТОТ СТИХ

/Лидия Момоток/

Я повторяла часто этот стих:

Всю осень и всю слякотную зиму,

Когда молили Бога и Россию —

Спасти Донбасс, спасти и сохранить.

Я повторяла часто этот стих

(Как будто бы сама его сложила),

Когда порой и я теряла силы

Не от обстрелов — страха за родных…

Не раз — как мантру — этот стих прочту

Со сводками военных сообщений.

Нет, мой Донбасс не встанет на колени —

Святою верой я в него живу.

В ХИТРОСПЛЕТЕНЬЯХ ЦИФР И ДАТ

/Иван Нечипорук/

В хитросплетеньях цифр и дат

Перемешались все события.

Дома, осколками побитые

Безглазо выстроились в ряд.

А под ногой хрустит стекло,

Деревья с вырванными удами…

Мой город, преданный иудами,

Ещё в строю в борьбе со злом.

Мы верим завтрашнему дню:

Мы город исцелим, отстроим,

Мы наречём его героем,

Назло и смерти, и огню.

 

ПОКЛОН

/Ольга Старушко/

Кровоточат фонтаны Поклонной.

И с венком похоронным страна

Смотрит вниз, как фигура с колонны,

На плакаты, на митинги, на

Нас, живущих, на всех поимённо,

Составляющих те миллионы,

Кто забыли, что значит война.

 

Память павших Донбасса почтите

Не парадом колонн и знамён.

Здесь честнее молчанье — не стон,

Панихида — не марш и не митинг.

Повторяя рефрены событий,

Не теряйте связующей нити:

Ни к кому не идти на поклон.

 

ПАЦИФИСТ: ЗАПИСКИ БЕЖЕНЦА

/Марина Ахмедова-Колюбакина/

1.

Я — эмигрант в своей стране,

внутри и вне

ее пределов…

в ней постоянно страшно мне,

как на Луне

от страха белой…

Я — эмигрант в самом себе

внутри и вне

пустого тела…

в нем постоянно страшно мне,

как на войне,

где фронта нет,

а только след

от беспредела.

2.

Иду по гравию,

шуршащему, как вата,

впитавшему кровь убитых людей

которые виноваты,

что стали заложниками чужих идей.

В дом-параллелепипед попала мина

и не разорвалась…

буду теперь жить с ней в обнимку,

как киевский князь,

какой-нибудь Владимир или Мстиславич…

нет, лучше — Ярослав…

А в соседней квартире давече

старушка умерла…

не от раскольникова топора,

а с голодухи…

но миру без надобности эта мура,

ему не жаль старухи…

да и мне пора

в подвал спускаться…

жизнь — игра

или нора

без регистрации.

3.

Мне кажется, что я убит…

знобит…

и не согреться…

а, может, делаю я вид,

как в детстве?..

мне кажется, что я распят…

бледнею…

и пусть восторженно вопят

все фарисеи…

кровава правда, но проста —

имею право…

я не хочу сходить с креста,

изыдь, лукавый!..

 

4.

Это время неадекватно,

но все равно мое,

облепленное вороньем

или враньем?..

пойду к нему в адвокаты,

отобьемся вдвоем…

судья в прокуроры метит,

сквозь фюрерские усы

посмеиваясь незаметно,

с Фемидой сверяет часы…

нет слов… одни междометия…

их можно швырнуть на ветер,

а я положу на весы…

5.

Девочка с мышиным хвостиком косички

уже не плачет…

вчера убило ее сестричку

осколком горячим…

ее положили

в гробик сосновый,

новый,

такой игрушечный…

а она лежала в нем

с личиком

суровым,

ручки сложив

по-старушечьи…

6.

Рубиновые срывали гранаты

и пили их терпкий сок…

зерна в сотни каратов

затаптывали в песок…

пунцовые наши губы

были нежны и грубы…

и алые струйки сока

стекали по ним, как кровь…

мы думали — это любовь,

и мир никогда не рухнет…

мы просто срывали гранаты

не думая, что они

рифмуются

с НАТО и адом…

солдатом, градом, гадом,

с остекленевшим взглядом,

воронкой, что была садом,

и с боевой гранатой…

она взорвалась где-то рядом…

о, Боже, мой сад верни!..

7.

Вы хотите жить сказочно богато,

а мы просто хотим выжить —

укроп и вата…

но нам снесло крышу

вашей войной…

странно…

твердили, как мантру:

никто не забыт,

ничто не забыто…

но вот я лежу во дворе убитый,

а думают, что пьяный…

8.

Что ты делаешь здесь,

спросили меня,

ты же черный?..

смеюсь —

в хрущевке моя родня,

а на вашем танке пробита броня,

и на ремонт уйдет три дня…

а ну вас к черту!

9.

Этот город немой…

этот город не мой —

он оглох и не помнит меня…

я иду по нему,

как душевнобольной,

ничего не пытаясь понять…

за моею спиною

калитка скрипит…

уже пахнет весною,

а сердце болит:

вместо дома-руин громадьё…

здесь английская речь

и французская речь,

а родную,

свою,

не смогли мы сберечь,

ей рукой помахали: — адьё…

Этот город немой…

этот город не мой —

он ослеп и не видит меня…

я бегу от него

в никуда,

как чумной,

по осколкам разбитого дня…

мои босые ноги

в грязи и крови —

нет обратной дороги

для братской любви,

если предана подло она…

и страна

вновь рифмуется с

словом война —

вот такие теперь времена.

10.

Мы натравлены друг на друга,

как бойцовские псы…

когда ты упал,

я дал тебе руку.

ведь ты — мой сын…

или отец?..

а, может, наоборот?..

я — твой сын или отец,

но ты ранен в живот…

поверь, это не конец —

все заживет.

11.

Этот город похож на призрак…

в домах с пустыми глазницами

селятся птицы,

и это плохой признак.

во дворе на пустых качелях

ветер качается…

на меня он похож чем-то,

такой же отчаянный.

серое солнце взошло на западе,

так странно это…

а у дождя больше нет запаха

и цвета…

когда я искал средь танков-квадриг

свою дорогу,

на меня взглянул какой-то старик

глазами Бога…

 

ПУСТЬ Я БУДУ ПОСЛЕДНИМ РЕБЕНКОМ

/Снежана Аэндо/

Пусть я буду последним ребенком,

Что украла у мамы война…

Мое фото теперь, как иконка.

Мне не страшно. Я здесь не одна.

Со мной рядом из Горловки Кира

Еще дядя и тетя с детьми.

Из  Славянска Василий и Ира.

Нас здесь тысячи… Ангелы мы…

Я не знаю, за что нас убили…

Даже Бог не дает нам ответ.

Мы мечтали, играли, любили,

Наших близких и солнечный свет.

Я — Полина… Мне было лишь восемь…

Мишке-пять… Вите –два… Лене шесть.

Прекратите войну… Мы вас просим…

Столько слез пролилось, что не счесть…

 

Пусть я буду последним ребенком,

Что украла у мамы война…

Мое фото теперь, как иконка.

Мне не страшно. Я здесь не одна.

 

ТЕПЕРЬ НЕ ДО ТАНЦЕВ, МИЛАЯ, НЕ ДО ПЕСЕН

/Сергей Арутюнов/

Теперь не до танцев, милая, не до песен.

Пока не в дыму мы, но роза ветров не с нами.

Война за стеной уже шепчет мне — будь любезен,

Забудь о себе, как турок в своем исламе.

Неужто придется вспомнить, чему учили?

Когда оглушат повестками в одночасье,

Останется залпом дёрнуть по мокаччине,

Друг в друга вдохнув — не жди меня — возвращайся.

Я так это вижу, словно прошло три года,

И ты отвлеклась, не дав никаких намёток

Писателям книг о гибели патриота,

Таких же, как я — несбывшихся, полумёртвых.

Смолчит обо мне и пепельный жар архивов,

Где тайн-то всего, кому проиграли Доджерс,

Не им повторять, от пламенных од охрипнув,

Ни имя моё, ни звание и ни должность.

 

Лишь тени моей не будет успокоенья,

Пока на ветвях, безвременьем закалённых,

Гневливее льва, священнее скарабея,

Не пискнет вороной раненый соколёнок —

Тогда средь аллей, златым сентябрём объятых,

Досаду неся чрез всю бытия порнушность,

Ты вздрогнешь с колец гортани до самых пяток,

И тихо пройдешь, на птицу не обернувшись.

 

ДРУГУ-ПОЭТУ, КОТОРЫЙ УШЕЛ НА ВОЙНУ

/Светлана Максимова/

Другу-поэту, который ушел на войну

В степи, где я вырастала пацанкой упрямой,

Верю ли я? А кому еще верить? Кому?!

Как пережить невозможную эту вину —

То, что я здесь, ну а мама моя… ну а мама…

 

В праздник пресветлый

Фаворского света звоню старенькой маме,

Чтоб голос хотя бы услышать.

«Преображение нынче», — я ей говорю.

Слышу в ответ — рев снарядов над крышей.

 

«Ну ничего, — отвечает, —

что людям, то й нам.

Ты не волнуйся, мы здесь отсидимся в подвале.

Это война…

А зачем она, эта война,

Старая мать понимает едва ли.

 

Помню, сказала: «Куда я поеду, куда?…

Это мой дом — здесь и справят

Однажды поминки.

Здесь рушником расцветала речная вода.

Ну, а теперь нет ни капли во рту, ни росинки…»

 

Это так больно, что боль

Не сложить мне в слова.

Это так больно, что боль прерывает дыханье.

Эта страна обезумела, словно вдова,

Что посылает своих сыновей на закланье.

 

Эти гробы, что приходят с обеих сторон…

Чья в них победа, ответь мне, и чье пораженье?

Этот огонь… Эти стаи орущих ворон…

Преображенье твое, Украина, Преображенье.

 

ПЛАКАЛИ СОБАКИ НА РУИНАХ

/Ирина Вязовая-Быковская/

Плакали собаки на руинах.

Плакали взахлёб, не понарошку.

По-собачьи целовали руки

За глоток воды и хлеба крошку.

 

Выли и за старым, и за малым.

За разрушенной обстрелом хатой.

Плакали на брошенных подворьях

В Угледаре и Ясиноватой.

 

Где-то на бумаге — перемирье,

Только здесь стреляют, словно в тире.

И пока что слабая надежда

На рассказы о грядущем мире.

 

Вопиёт израненный Донбасс мой.

Каждый раз прощанье — слёзок блики.

Увожу девчонок и мальчишек

Да икону Спаса с пулей в лике.

 

Провожают, все как есть, гурьбою

И клянусь приехать вновь слезами.

Здесь мой дом. Здесь люди с добрым сердцем

И собаки с грустными глазами.

 

ТАК РОЖДАЕТСЯ РЕСПУБЛИКА

/Елена Заславская/

Так рождается республика:

Кровь мешается  с землей,

Идут бои под Мариуполем,

И под Нижней  Ольховой,

 

Вырастает Новороссия,

Выходя из бурь и гроз,

Нависает звездным космосом

Наших былей, наших грез.

 

Коль умру — взойду колосьями

Теплых золотых хлебов,

Обо мне молись ты Господу,

Я воюю за любовь.

 

К малой ли, большой ли Родине,

Ты поди-ка разберись,

Здесь и предки похоронены,

И детишки родились,

 

И отдать и жизнь, и молодость

Я за Родину готов,

Русь ли это, Новороссия —

Все равно, но здесь мой дом.

 

Так рождается республика:

Кровь мешается с землей,

Идут бои под Мариуполем

И под Нижней Ольховой.

 

УКРАИНСКАЯ НОЧЬ

/Елена Михаленко/

Это был чей-то город. В нем

В День Победы играл оркестр.

Был и парк здесь, и водоем,

И сиял над городом крест.

 

Был спокоен пейзаж за окном,

Даже скучно, казалось, тут —

Разве только в грозу был гром,

Или — редко — гремел салют…

 

Это дом был. Пусть небогат,

Но гостей собирать умел.

Он такой был, как сотни хат,

Он случайно попал в прицел…

 

Развалилась совсем стена,

Черной копотью пол покрыт.

Над остатком былого окна

Занавеска нелепо висит…

Это был чей-то сын. Весной

Девятнадцать исполнилось лет.

Написал девчонке одной,

И так ждал от нее ответ….

 

А еще он хотел на врача

После армии поступать,

И племяшку двух лет на плечах

Во дворе он любил катать.

 

Он убит был позавчера.

Он не понял, за что и кем.

Будут плакать мать и сестра,

А отец замолчит. Совсем…

 

Это был чей-то мир, и тут

Перепутались правда и сны,

Отраженья своих минут,

И рассказы с другой войны.

 

В тех рассказах шагали в бой,

В тех рассказах знали, где враг…

Этот мир рухнул сам собой,

И не склеить его никак.

 

Жаль. Кошмар оказался не сном…

Этот мир уже не собрать,

И не хочется думать о том,

Как не хочется умирать,

 

И как жить, коль не мать — страна,

И не скажет: «Сынок, держись!»

Украинская ночь темна,

Звезды смотрят бесстрастно вниз…

 

ВЫВОДЯ ИЗ СЕБЯ, НЕ ДЕРЖИ МЕНЯ ЗА РУКУ, БРАТ

/Лада Пузыревская/

Выводя из себя, не держи меня за руки, брат.

Дай ладоням запомнить податливый сумрак белёсый,

Перебрать поименно сугробы напрасных утрат

И смотреть, и смотреть, как метель обнимает берёзы.

 

Поклониться родным, между делом сходящим с ума,

И чужих не забыть, хладнокровно шагающих рядом.

Перестать зарекаться — пусть будут тюрьма и сума,

Лишь бы выстоял дом, изувеченный шалым снарядом.

 

Тише, девочка спит, что есть сил обнимавшая мать,

На покрывшейся коркой земле, обернувшейся адом.

Здесь, по слухам, война — вот и некому их поднимать,

Обескровленных птиц, на лету искалеченных градом.

 

Отпусти меня к ним, безмятежно не помнящим зла,

Я смогу рассказать им, что пропасть совсем не бездонна,

Что и с той стороны было видно, как нежно несла

Мирно спящую дочь на слабеющих крыльях мадонна.

 

Перемирие, брат, фейерверк завершает концерт,

Лишь бы нам не забыть это пение их горловое…

Песня — тот же тоннель с неотчетливым светом в конце.

Сколько долгих веков с непокрытой стоять головою…

 

ЧЕРНЫЙ ХЛЕБ

/Елена Заславская/

Долго не было беды. Долго.

Долго не было войны. Долго.

Успели дети подрасти.

Успели внуки подрасти.

А правнуки пока что не успели.

И сын сказал: «Я ухожу. Прости».

И внук сказал: «Я тоже. Отпусти».

И правнуки заметно повзрослели.

И снова кровь горячая лилась.

И Родина кроилась и рвалась.

И брат на брата шел, а друг — на друга.

И стало черным молоко в сосцах.

И стала черной кровь в людских сердцах,

Как антрацит, наш краснодонский уголь.

Последний пласт. Из недоступных недр.

Наверх. Из самой преисподней.

История желает перемен

И крутит, крутит, крутит черный жернов.

 

Мы стали черным хлебом на войне,

А были… были золотые зерна.

 

МОЕМУ ДОНБАССУ

/Сергей Арутюнов/

Прощаешь и содом, и запустенье,

Когда, истерзан бесконечным сном,

Недели две не в силах встать с постели,

Лежит январь, предсмертно невесом.

А день уже прибавился немного,

И, неба задымленного густей,

Скрипит заслонкой царствия дневного

Холодный свет зеркальных плоскостей.

 

И вдалеке, где отмели песчаней

Курантов, что фатально отстают,

Сквозь череду надежд и обещаний

Просвечивает некий абсолют.

И в дверь его уже не постучаться,

В сенях не снять вакульих черевик;

Гармония природы безучастна

К людским стадам и назначенью их.

 

Но чьей бы плотью дух не облекался,

В нем каждый атом вечно выжидал,

Когда отпавший примет, как лекарство,

Рябящего экрана высший дар

И тот язык, лепечущий суконно

Змеиные слова — «гноись, новь»,

И колокол, подвешенный за горло,

Боднувший воздух и умолкший вновь.

 

ВИШЕННОЕ

/Ольга Старушко/

Речь моей мамы — как вишен созревших сок.

Вишен на Винничине, что снятся и мне.

Лепят в стодоле ласточки под потолок гнезда.

Дід Іван вiвци жене…

Вижу во сне: дед Иван мелет в стодоле хлеб.

Сыплется с жерновов ржаная мука.

Вижу во сне на стерне бабы Софии серп,

Ранку на левой ноге. И поверх —

Лист подорожника…

Белый, как вишен цвет, уже мамин висок.

Маме моей скоро восемь десятков лет.

Я, говорит, туда не поеду. Всё.

Надо же было дожить до поры,

Пока станешь сед,

Думая, что в Украине все такие, как я,

Думая, что украинцы — одна семья.

Я не хочу больше знать их.

Только не с ними. Нет.

Не с палачами.

Не с катами. Вони мені — не братья!

Пусть, как от вишен оскомина,

но повторю: к кому?

К этим песиголовцям?

Вони же вбивають. Жгут!

Были мы под фашистами.

В детстве. И потому к ним — не поеду.

А наши в могилах. Те подождут.

Так говорит моя мама, и речи её темны,

Словно вишнёвый сок, но боли не утолят.

Бьётся в падучей родная её земля —

Там, где к погостам крестами

Родичи пригвождены —

От Приднестровья до Приазовья.

Кров'ю гірчить.

И не идёт ко мне сон: я слышала, как звучит

Маминым стоном в ночи

Память былой войны.

И я не могу молчать.

И ты не молчи.

 

СТАЛА ВОЙНА РАЗДАВАТЬ ИМЕНА

/Елена Заславская/

И стала Война

Раздавать имена

Героям.

А Родина-Мать…

Ей пришлось замолчать

От горя.

Он пал, безымян,

В ковыль да бурьян

В поле.

— Как тя звать-величать,

Как тебя поминать,

Воин?

— Много светлых имен

Опалимы огнем

Войн.

Много чистых имен,

Но на каждом пятно

Крови.

Много славных имен

Мамы, папы нам дали.

Среди них и мое.

Поминайте как звали…

 

ВЕНА. ТЁПЛЫЙ ВЕЧЕР. КЁРТНЕРШТРАССЕ

/Сергей Савельев/

Вена. Тёплый вечер.

Кёртнерштрассе.

Блеск Сваровски и неон витрин.

Це Европа.

Где-то на Донбассе

Бомба угодила в магазин.

 

Как обычно,

В опере Нетребко.

На ступенях Хоффбурга танцзал.

Где-то под Донецком

Парень крепкий,

Пулей прошнурованный, упал.

 

Кружится толпа

Под звуки вальса

Штрауса по улицам столиц.

Це в Европе.

А в Донецке галсом

Трассеры танцуют сверху вниз.

 

И не знаешь,

Будет ли последней

Эта ночь на линии судьбы…

Вена. Кёртнерштрассе.

Вечер летний.

Блеск витрин Сваровски голубых…

ПИСЬМО В НОВОРОССИЮ

/Борис Лукин/

Нам про свободу спорить не пристало!

Почти что четверть века сыты ей.

Опять куют винтовки из орала,

И ждёт Россия выпуск новостей…

 

Что Киеву мы прежде сострадали,

Его болотной глупой маете,

Теперь нам жаль: плоды того восстанья

Для нас восходят тысячью смертей.

 

Где разум их? Где мудрость у Софии?

Опять прельстила баба на быке!

Спустя года мир о войне увидит фильмы…

Всё будет снова в чуждом далеке.

 

Далёко от Нью-Йорка и Парижа,

От Хельсинки, Потсдама и Афин

Опять славяне бьют славян, тех ближних,

Не молятся о ком мулла, раввин.

 

Помолимся о вставших на защиту,

(Отвоевали деды и отцы)

За милую, за кровную, за ридну,

Вновь вспомнившую слово «геноцид».

 

Как вы, друзья? Да будете вы живы!

Нам тоже б стать смелее и честней.

Кому черёд просить подмоги Вышней?

С Луганска и Донецка нет вестей…

 

 

 

 

ТАНГО 14-го ГОДА

/Владимир Скобцов/

В начале — слово,

В конце — расстрелы,

Пророку снова

Заводят дело.

Майдан безгрешен,

Но брошен камень,

Майдан кромешен,

Где брат твой, Каин?

 

Камланье хора,

Глаза пустые,

Прогнали вора,

Позвали Вия.

Горят станицы,

В петле окраин

Хрипит столица:

«Где брат твой, Каин?»

 

Героям слава,

Как говорится,

Течёт кровава

В реке водица.

В герои, к славе ль

Твой путь закаян,

Где брат твой Авель?

Ответь мне, Каин.

А кровь всё льётся,

Мадонна плачет,

Дурак смеётся,

Иуда скачет.

На гроб уселся

Товарищ Сталин:

«Куда брат делся,

Товарищ Каин?»

 

Тебе под немцем

Быть вертухаем,

Второй Освенцим

Кричит: «Лехаим!»

Развязка близко,

Исход летален,

Идёт зачистка,

Где брат твой, Каин?

 

Среди развалин

Белеют кости,

К братишке Каин

Приехал в гости.

Гудит набатом:

«Где брат твой, Каин?» —

В рай со штрафбатом

Зачислен парень.

 

ЛАСТОЧКИ НАД УКРАИНОЙ

/Любовь Берзина/

Крылами ласточка черкнёт —

По небу, по лицу, по краю.

О, мама, скор её полёт,

Под ней твой сын, он умирает.

Ей алый дал сюртук закат,

Она кричит над полем боя.

О, мама, я не виноват,

Что ласточка вдруг стала мною.

Родная, ты заметь её,

Пусть тень её тебя погладит.

А я впадаю в забытьё,

На птичку маленькую глядя.

Как солнце мне глазницы жжёт,

И небо ближе подступает.

О, мама, кончился поход,

Твой сын в крови, он умирает.

Ни звука у меня в груди,

Но мертвые не имут срама.

Я здесь, я ласточка, гляди!

К тебе лечу. Ты слышишь, мама?

 

***

Собакою завыл снаряд,

Упал, взорвался.

И ты ушёл на небо, брат,

А я остался.

Лежу, засыпанный землёй,

В крови и пыли.

Мы вместе уходили в бой,

Нас разделили.

Вверху заплаты облаков,

И солнца дуло.

Не ветром — памятью веков

С полей подуло.

Там были те же облака,

И то же небо.

Убила братская рука

Бориса, Глеба.

Мне тополь, сбросивший наряд,

Главой кивает.

Один ушёл на небо брат,

Другой — стреляет.

И смотрит, от волнения бел,

Сквозь луг туманный

Мне прямо в душу сквозь прицел

Брат окаянный.

 

***

И чего горевать, мужики,

Право!

Я пойду на войну добывать

Славу!

Автомат возьму и броню

Освою,

Иль совсем помру, иль вернусь

Героем!

Мне вчера говорила жена:

«Глупый,

Там идет война, там вокруг

Трупы,

Как фантом, снаряд там летит

Из мрака,

Будешь сам не рад, что ввязался

В драку».

А чего, мужики, мне терять,

Право!

Да неужто спать, иль сосать

Отраву,

Бравый был боец из меня

Когда-то!

Мне один конец, хоть пойду

В солдаты!

Раззудись плечо, размахнитесь,

Руки!

Не забыл еще я войны

Науки,

Хоть седы виски, тяжелы

Нагрузки,

Славно, мужики, говорить

По-русски!

За родной язык, за родное

Слово,

Вся родня, как штык, воевать

Готова!

На родимый звук неподкупной

Речи

Прилетают снаряды, людей

Увеча.

А родная земля без слов

Не бывает.

Да почище оружия слова

Стреляют!

И летают они над страной

Моею,

Ранят насмерть противника,

Не жалея!

А противник, увы, говорит

По-русски,

Но глядит в прицел на меня он

Узкий,

Что я с ним завоюю себе

На горе,

Да пойду с родным побратаюсь,

Что ли!

 

 

***

Вот ласточка, раздвоен хвост,

И горло бело.

Через какой, скажи, блокпост

Ты пролетела?

Через какие рубежи,

Границы, взрывы,

Как сохранила ты, скажи,

Там душу живу?

Ты видела — горит земля,

Глаза убитых.

Жуками танков все поля

Вокруг покрыты.

Но склюнуть их не сможешь ты,

Моя родная,

Они малы лишь с высоты,

Я точно знаю.

На скошенных клинках крыла

Спускайся смело.

Хоть взрывов копоть и зола

Впитались в тело.

Где закоптила крылья ты?

Черны иссиня.

Но под тобой горят цветы —

Уже Россия.

Как ты сливаешься с землей

И с тучей спелой.

Но этот цвет, поверь, не твой,

Ты — ангел белый!

 

ШКАФ. ЗА МИГ ДО РАССТРЕЛА

Юрий Юрченко

Мирославу Рогачу, словаку-ополченцу, попавшему в плен к батальону «Донбасс» на несколько часов раньше меня, и разделившему со мной (на тот момент — инвалидом со сломанной ногой и с перебитыми ребрами) шесть дней и шесть ночей в железном шкафу, в темноте, на холме, в предместье Иловайска, под перекрестным огнем нашей артиллерии, а в паузах между артобстрелами  в постоянной готовности к расстрелу.

Летишь, не чуя мостовых,

Вскачь — за жар-птицей —

Сквозь длинный список деловых

Встреч, репетиций…

Но — мимо планов, мимо схем —

Скользнет подошва,

И станет очень важно — с  к е м

В шкаф попадешь ты…

Но я ведь — как ни крут удар —

Везуч, однако:

На этот раз Господь мне, в дар,

Послал словака.

Сам весь — один большой синяк

(«Пустяк! Да что там…»), —

Возился-нянчился словак,

Со мной, «трехсотым»…

В такой мы влипли с ним «экстрим»,

В такую «кашу»!..

Но — мы нашли друг друга с ним, —

Спасибо шкафу.

И Муз кормили мы с руки:

В пространстве адском

Шептал на русском я стихи,

Он — на словацком…

Свист… Взрыв. Шкаф гнется и дрожит,

И крышкой машет;

В бомбоубежище бежит

Охрана наша…

Земля — за шиворот, в рукав…

Свистит осколок

Под монолог о том, как в шкаф

Был путь твой долог…

А артобстрел — на редкость — лют,

В нас — ё-моё-ты! —

Зенитки, гаубицы бьют,

Бьют минометы, —

И, заглушая в сотый раз

Твой голос, Миро,

Шесть долгих суток лупят в нас

Все пушки мира.

Затихло… «Жив?.. Не ранен, брат?..»

«…И — полон планов!..»

И из убежища, назад,

Спешит охрана:

«Что, живы, суки?.. «Ваши» — вас

Жалеют, значит…»

«Бля буду! — в следующий раз

Шкаф расхерачат!»

«…«Француз»!.. Словак! — немае слiв! —

Агенти Раши!..

Що принесло вас, двох козлiв,

В Украину нашу?..»

Боюсь, вам, хлопцi, не понять…

Шум… Что там, снова?.. —

«Отходим! Пленных — расстрелять!..»

И — лязг засова…

Всё, Миро. Занавес. Отбой.

Ни рифм, ни шуток.

Я счастлив был прожить с тобой

Шесть этих суток.

За миг, как ввысь — в слезах, в огне —

Душа вспарила,

Твоя улыбка, Миро, мне

Жизнь озарила.

 

СЕЙЧАС И ЗДЕСЬ

/Юнна Мориц/

Не возвращайся в Украину!

Угроза жизни дышит в спину,

В затылок дышит подлецо —

Фашизма подлое лицо!

Не возвращайся, там — гестапо,

Восторг фашистского нахрапа,

Кровавый скачет карнавал,

По спискам гробит наповал!

Не возвращайся в их зверинец,

Ты — драгоценный украинец,

Тебя убьют за твой талант, —

Убить талант — призванье банд!

Но ты вернулся — и убит.

Имеет запад жалкий вид,

С фашистами в одной компании

Он Лорку расстрелял в Испании,

С фашистами в одном флаконе

Он полон русофобской вони,

С фашистами сейчас и здесь

Он расстрелял тебя, Олесь!..

Угроза жизни миновала,

Тебя убить, конечно, мало:

Теперь ты превратился в свет,

Где после смерти — смерти нет!

Теперь тебя фашистский мрак

Не ликвидирует никак, —

Твоё присутствие, Олесь,

Огромно — хоть на стенку лезь!

Хоть лезь на стену, мракобесье, —

Теперь присутствие Олеся

Огромно и неистребимо,

Оно бессмертно и любимо,

Стреляй в него — всё будет мимо!

 

ПОЭТЫ НЕ УМИРАЮТ

/Ольга Вариченко/

Виктору Гунну, Вадиму Негатурову, Алексею Мозговому

 

Всем поэтам, ушедшим в мае…

Рукописи не горят,

Поэты не умирают.

Полный упрека взгляд

Миру они оставляют.

И на закате дня,

И в тишине рассвета,

Тихо вдохнет земля

Эту печаль поэта.

Что не успел сказать

Жившим на свете этом,

Песнею может стать

Тех, кто шагает следом.

Яблонь цветения пыль

Под ноги бросит ветер,

Там, где ты молод был,

Снова гуляют дети.

Кружится месяц май,

Как увертюра к лету.

И, уходя за край,

Мир покидают поэты.

Не удивляясь зря

Прерванным разговором,

Бросив небрежный взгляд

Миру немым укором.

Рукописи не горят,

Поэты не умирают.

Полный упрека взгляд

Миру они оставляют.

 

НЕПЛОХО В МАЕ УМЕРЕТЬ

/Алексей Мозговой/

Неплохо в мае умереть,

Могильщику копать удобно.

И соловьи всё будут петь,

В последний раз, так бесподобно.

 

Под грохот первых майских гроз,

Вместо унылых отпеваний…

И дождь прольётся вместо слёз,

Он смоет грусть воспоминаний.

 

Могильный холмик приютит,

Под покрывалом трав зелёных.

Пусть даже крест там не стоит,

Среди берёзок утомленных.

 

Под шелест листьев молодых,

Что только к жизни потянулись.

Пока ещё нет трав седых,

А только, только всё проснулось.

 

Неплохо в мае умереть…

Остаться в свежести весенней.

И хоть не смог я всё успеть,

Но не осталось уж сомнений…

 

Неплохо в мае умереть…

 

ТЫ ЖИВИ, МОЯ НОВОРОССИЯ

/Ольга Вариченко/

Встану засветло, выйду в поле я,

За рекой где-то песня слышится,

То ли радость в ней, то ли боль моя..

Мне на Родине вольно дышится.

 

Только зарева вдалеке видны,

И грохочет не гром над пропастью —

Эхо выстрелов и огни войны

Рядом землю сжигают полностью.

 

Пусть я слезы мешаю с росами,

В небо глядя глазами синими,

Верю — будет жить Новороссия

Рядом с вечной моей Россиею!

 

Поле золотом наливается,

Вдаль уводит дорога узкая,

И хлеба твои не кончаются,

Разливаясь, как песня русская.

 

Рядом пашенки плодородные

Силы злые утюжат танками,

И ведут борьбу благородную

Братья русские с «вышиванками».

 

Пусть я слезы мешаю с росами,

В небо глядя глазами синими,

Знаю — будет жить Новороссия

Рядом с милой моей Россиею!

 

Встанет солнышко ярко-красное,

Мир вернется к нам, я уверена.

Будут жить на земле прекрасные

Две сторонки родного берега.

 

И сплету я на косы русые

Свой венок с васильками синими.

Ты живи, моя Новороссия,

Рядом с сильной моей Россиею!

 

 

 

 

/Алексей Полубота/

***

Золотое солнце Крыма

Вдруг Россию озарило.

Возвышаясь над обрывом,

Мы почувствовали силу!

 

Силу русского прорыва...

Вопреки зловещим тучам

Солнце русское над Крымом -

Полынья во тьме ползучей.

 

***

На жгучих полях Новороссии

Сошлись они в смертном бою.

Умылись кровавыми росами

За веру и правду свою.

 

Один – славянин ополяченный.

Другой – воин светлой Руси.

В краине, усобьем охваченной,

Пощады теперь не проси.

 

И вот, чёрной пулей прострелены,

Обнялись, как братья, они.

Как бесы над ними - пропеллеры

Рокочут и мечут огни.

 

 

 

 

 

 

 

ВАЛЬС ОБРЕЧЁННЫХ

/Владислав Русанов/

Нас не язвите словами облыжными,

Жарко ли, холодно? По обстоятельствам...

Кто-то повышенные обязательства

Взял и несёт, а мы всё-таки выживем.

 

Мальчики с улиц и девочки книжные...

Осень кружится в кварталах расстрелянных.

Знают лишь ангелы срок, нам отмеренный,

Только молчат, а мы всё-таки выживем.

 

Не голосите, холёно-престижные,

Будто мы сами во всём виноватые.

На небе облако белою ватою

Мчит в никуда, а мы всё-таки выживем.

 

Не разобраться, что лучше, что ближе нам?

"Шашки подвысь, и в намёт, благородие!"

Нам смерть на Родине, вам же - без Родины.

Вот как-то так... А мы всё-таки выживем!

 

***

Поэт в России все еще поэт. 

Агиткою не опошлив искусства, 

По-прежнему он будит лирой чувства 

И эти чувства дарят людям свет.

Поэт не должен мчаться пред полком, 

Кричать "УРА!", ввязаться первым в схватку. 

Он здесь, в строю, шинель собравши в скатку. 

Среди людей. С таким же вещмешком.

Но, коль свинцовый дождь к земле прижмет, 

Поэт, не унижаясь до плаката, 

Тихонько скажет: "Вашу мать, ребята…" 

И взвод шагнет за ним под пулемет.

20 лет я не чувствовал, что вокруг нас может образоваться что- то вроде братского чувства. И вот та кровь, которая пролилась, а ее набралось бы кубический километр, она вдруг пробудила и страх, и ненависть, и отчаяние, но и великую надежду. И сюда меня привела вера, что там, среди руин, среди обломков и горя, может быть, после 20 лет абсолютной дезинтеграции, неверия, отчаяния, начнет биться новое второе сердце России.

 Это странная сумасшедшая вера. И это единственное, что поддерживало меня в этот страшный год. Вера, что новое сердце Руси может забиться даже за географическими нынешними границами. И через кровь, через отчаяние, через увечья образуется, зазиждется новый град - Небесный Град Руси, о котором писали мистики, о котором говорили святые отцы. Зазиждется новый Град. Каким он будет? Это будет царство справедливости. Без олигархов, без лжи, без фальши…

Сергей Арутюнов

ОБ АВТОРАХ

АНДРЕЕВА Дарья (Москва) — журналист, видеохудожник. Родилась в Улан-Удэ, Бурятия. Училась в Санкт-Петербургском Государственном Университете Культуры и Искусств. С 2010 года живет и работает в Москве. Участник ряда художественных выставок. Работала редактором новостей ИА «Росинформбюро». С 2014 года — обозреватель пресс-центра «Новороссия».

АРУТЮНОВ Сергей (Москва) — поэт, публицист, преподаватель Литературного института им. Горького, с первых дней гражданской войны на Украине активный сторонник поэтического движения за Новороссию, участник коллективных сборников стихов, поэтических вечеров в поддержку сражающегося Донбасса, а также предисловий к некоторым из них.

АХМЕДОВА-КОЛЮБАКИНА Марина— поэт, переводчик, публицист. Родилась на Урале, детство и юность прошли на Украине. Окончила Литературный институт им. Горького. С 1980 года работает в Союзе писателей Дагестана (заместитель председателя Правления). Ответственный редактор ежемесячной газеты «Литературный Дагестан» и учредитель издательства «Дагестанский писатель». Член Союза писателей СССР. Автор множества поэтических сборников, переводов стихов и поэм народных поэтов Дагестана Расула Гамзатова, Фазу Алиевой, Сулеймана Стальского, Ахмедхана Абу-Бакара, Юсупа Хаппалаева, Магомеда Гамидова, Магомеда Ахмедова, многих других дагестанских авторов, а также украинских, турецких, болгарских, латышских и азербайджанских поэтов. Народный поэт Дагестана. Заслуженный работник культуры России и Дагестана. Лауреат премии Ленинского комсомола Дагестана, Государственной литературной премии Республики Дагестан имени Расула Гамзатова, премии еженедельника «Литературная Россия». Член Общественной палаты Республики Дагестан первого состава.

АЭНДО Снежана (Москва)

 — поэтесса, родилась на Донбассе.

БАХМУТСКИЙ Александр (Луганск) — журналист, активист «Луганской гвардии», депутат Республиканского Собрания (Верховного Совета) ЛНР первого созыва.

БЕРЗИНА Любовь (Москва) — окончила факультет журналистики МГУ им. М. В. Ломоносова. Печаталась в периодических изданиях и альманахах «День поэзии», «Поэзия», «Истоки», «Тёплый стан», «Московский вестник», «Черновик», «Новое русское слово» (Нью-Йорк), «Час России» и других. Автор нескольких стихотворных сборников. Работает спортивным журналистом.

БОРИСОВ Роман (Москва) — литературный критик.

ВАРИЧЕНКО Ольга (Москва) — поэт, музыкант, певица. Один из организаторов проекта «Слово Новороссии».

ГУСЕВ Сергей— этому автору приписывается стихотворение «Меня лечил донецкий врач», которое уже положено на музыку. «Комсомольская правда» разыскивала автора популярного в соцсетях стихотворения, написанного от имени украинского солдата: «Строки берут за сердце. Блогеры делятся ими друг с другом… А в занятом украинскими войсками Мариуполе их даже распространяют как листовки.» (КП, 17 февраля 2015).

ЗАСЛАВСКАЯ Елена (Луганск) — поэтесса, литературная акционистка, участница слэм-турниров. Автор нескольких книг стихов и многочисленных публикаций в поэтических антологиях, интернет-изданиях, периодике Украины.

Родилась и выросла на Донбассе. Живет в Луганске. Активистка литературной группировки СТАН (Луганск) и ассоциации ЛСД (Литература Современного Донбасса). Принимала участие во Всеукраинском слеме ZEX в Харькове (2006), на котором получила звание «Председателя земного шара», финалистка Конкретного Донецкого слема и Главного Киевского слема (2008 г). Представляла Восток Украины на чтениях Literaturwerkstatt в Берлине.

ЛУКИН Борис (Москва) — поэт, окончил Литературный институт им. А. М. Горького, работал в столичных изданиях, в том числе, в «Литературной газете», лауреат Большой литературной премии России.

ЛЯСКОВСКАЯ Наталья (Москва) — поэт, прозаик, переводчик, публицист. Работает в пресс-службе международного союза Православных женщин. Окончила Литературный институт им. Горького.

МАКЕЕВА Наталья (Москва) — журналист, поэт, прозаик. Глава объединённой Информационной службы ЕСМ/МЕД, член союза писателей РФ и оргкомитета серии митингов «Битва за Донбасс».

МАКСИМОВА Светлана (Подмосковье) — поэт, прозаик. Родилась в Макеевке. Окончила Литературный институт имени Горького. Автор пяти поэтических книг, лауреат премии имени Сергея Есенина (1996). Член Союза писателей Москвы.

МИХАЛЕНКО Елена (Минск) — поэт, прозаик, автор книг для детей, член Союза писателей Беларуси, главный редактор православной газеты «Воскресение».

МОЗГОВОЙ Алексей. Поэт. Певец. Воин.

Погиб в Новороссии.

МОИСЕЕВ Сергей (Харьков) — публицист, общественный деятель, председатель Харьковской областной общественной организации «Русь Триединая».

МОРИЦ Юнна — поэт, публицист, график, живописец. Родилась в Киеве, окончила Литературный институт имени А. М. Горького. Автор множества поэтических сборников, шести книг для подростков, рубрики стихов для детей в журнале «Юность». Множество песен для детей и взрослых написано на её тексты. Дважды за свои произведения была лишена возможности печататься — этот запрет длился около 19 лет. На войну против Югославии ответила поэмой «Звезда Сербости». Лауреат премий «Золотая роза» (Италия), «Триумф» (Россия), премия имени А. Д. Сахарова (Россия). С 1985 года авторскими вечерами был представлена на международных фестивалях поэзии в Лондоне, Кембридже, Роттердаме, Торронто, Филадельфии. Стихи переведены на все главные европейские языки, а также на японский, турецкий, китайский.

НЕЧИПОРЕНКО Юрий (Москва) — писатель, учёный. Родился в г. Ровеньки Луганской области, главный редактор обозрения «Русская жизнь» и журнала «Электронные лампасы».

НЕЧИПОРУК Иван (Горловка) — шахтёр с филологическим образованием (как говорит о себе сам), публицист, поэт, член Правления Межрегионального союза писателей Украины и Исполкома Международного сообщества писательских союзов. Член Союза писателей России, Горловского литературного объединения «ЗАБОЙ» и литобъединения авторов Донбасса «Стражи весны», автор четырех сборников стихов. Редактор литературного журнала «Пять стихий», составитель стихотворных сборников.

ОВЧИННИКОВА Наталья (Москва) — художник, культуролог, координатор проекта «Слово о Новороссии», политэмигрант.

ПОЛУБОТА Алексей (Москва) — поэт, окончил Литературный институт им. Горького. Член Союза писателей России. Лауреат поэтической премии губернатора Мурманской области им. Баёва-Подстаницкого, дипломант Московского международного конкурса поэзии «Золотое перо». Обозреватель интернет-издания «Свободная пресса».

ПОЛЯКОВ Алексей (Луганск) — поэт, музыкант, преподаватель музыки.

ПУЗЫРЕВСКАЯ Лада (Новосибирск) — поэт, родилась в Новосибирске, выросла на Дальнем Востоке, жила в Тынде, Новокузнецке, Санкт-Петербурге. Окончила факультет менеджмента Новосибирской Государственной Академии экономики и управления. Автор трех книг.

РЕВЯКИНА Анна (Донецк) — поэт, сценарист, актриса, «Поэт года» по версии премии «Творческая молодежь Донбасса-2012», лауреат фестиваля «Шорох-2014» (Крым). Кандидат экономических наук, преподаватель Донецкого национального университета. Член Союза писателей ДНР.

РОМАЩУК Екатерина (Горловка) — поэт, преподаватель русского языка и литературы. Член Союза писателей ДНР.

РУСАНОВ Владислав (Донецк) — прозаик, поэт, переводчик. Лауреат премии «Лунная радуга». Заместитель председателя Правления СП ДНР. Доцент Донецкого национального технического университета.

САМАРИНА Ирина (Полтава) — поэт, член Украинской Ассоциации писателей.

СКОБЦОВ Владимир (Донецк) — поэт, бард, один из организаторов фестиваля музыки и поэзии «Большой Донбасс». Член Союза писателей ДНР.

СТАРКОВ Игорь (Москва) — фотограф, документалист, публицист. Родился в Ленинграде, окончил Санкт-Петербургский оптико-механический профессиональный лицей, учился на факультете фотокорреспондентов при Санкт-Петербургском Доме Журналиста. Работал в фотолаборатории Государственного Русского Музея, снимал для столичных изданий. Участник множества фотоэкспедиций. Соавтор фотопроекта «Бурятия» и одноименной фотокниги. Документировал события на Донбассе в 2014 году, занимался организацией антивоенных фотовыставок.

СТАРУШКО Ольга (Подмосковье) — поэтесса, журналист, родилась в Севастополе. Окончила факультет журналистики МГУ им. М. В. Ломоносова.

ТРИБУШНЫЙ Дмитрий (Донецк) — поэт, редактор, преподаватель, церковнослужитель. Окончил филфак ДонНУ и Одесскую духовную семинарию. Участвовал в издании журнала «Андреевский вестник», был руководителем отделения духовной культуры при ФСПД ДонНУ, входит в редакционный совет журнала «Живой родник». Автор четырех книг стихов.

ШКОДА Оксана (Москва) — военкор, общественный деятель, политэмигрант, член союза журналистов Москвы.

ЮРЧЕНКО Юрий — поэт, актер, драматург, военкор. Место жительства: Париж. Гражданство: Россия, Франция. Автор десяти книг (стихи, пьесы в стихах, эссеистика). Пьесы ставились в музыкальных и драматических театрах Германии, Франции, Украины, России. В начале июня 2014 г. приехал на Донбасс, вступил в ополчение. Первый официальный военкор ДНР. В августе, в боях под Иловайском, попал в плен к батальону «Донбасс», где подвергался пыткам и избиениям. Через три недели плена, изувеченный, был обменян на троих офицеров батальона «Донбасс».

В сборнике также использованы произведения авторов:

 

ВЯЗОВОЙ (БЫКОВСКАЯ) Ирины

ВОЛЯЕВА Алексея

ЖИЛЬЦОВА Дмитрия

МОМОТОК Лидии

ПУХОВой Светланы

САВЕЛЬЕВА Сергея

 

 

 

БЛАГОДАРИМ ЗА ПОМОЩЬ В ПОДГОТОВКЕ ИЗДАНИЯ ТАТЬЯНУ РАСТОРГУЕВУ — РУКОВОДИТЕЛЯ ПРОЕКТА «НАША ОТВЕТСТВЕННОСТЬ"И "ДЕТИ ВОЙНЫ -СПАСЕМ!»;

ХООО «РУСЬ ТРИЕДИНАЯ»;

БЛАГОДАРИМ ЗА ОКАЗАННУЮ ИНФОРМАЦИОННУЮ ПОДДЕРЖКУ

ИНТЕРНЕТ-РЕСУРСЫ:

 

«Антифашист»,

«Свободная пресса»,

«Война и мир»,

«Евразия»,

«Украина.ру»,

пресс-центр

«Новороссия»,

«Столетие»,

«Окно в Донбасс»,

«Колокол России»,

«Русский Дозор».

 

По возникающим вопросам обращаться:

группа в facebook «Слово о Новороссии» 

е-mail: Этот адрес электронной почты защищён от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Наталья Овчинникова