Печать
Просмотров: 3116

M_C_V.JPGОт автора

Мне приходилось много писать публицистики, статей и репортажей, но рассказов я написал очень мало. Может быть, потому что в них, как говорят, не было никакой «объективной необходимости». Писал я их лишь тогда, когда просто не мог не писать. Для меня эти рассказы как автопортреты, слепки моих мыслей и чувств, отразивших извилистый путь мировоззрения. Это годичные кольца души.

Мы часто выставляем свои фотографии, но крайне редко делаем слепки своей души. Иногда бывает важно зафиксировать пережитое и отлить это в словесную форму. Говорят, что всякая картина мертва, пока у нее нет зрителя, поэтому надеюсь, что идеи и чувства, которые отражены в этих рассказах будут созвучны чувствам и мыслям читателя.

Сергей Моисеев Москва 2015 г.


 

СУДЬБА МЕНЬШЕГО БРАТА

Труша разрешилась. По молодости ей удавалось вынашивать до семи потомков за один сеанс. Нынче обленившаяся кошка выдала в мир всего два рефлексирующих комочка. Взвесив бремя столь тяжелое и неудобоносимое, кошка решила облегчить свою участь, задавив одного отпрыска собственной тушей. В итоге контроль за Трушиным поведением был ужесточен. Поначалу высшие существа, конечно, опечалились, ведь им предстояло устроить судьбу потомка древнего египетского божества. Вспомнились прошлые хлопоты с котами, приблудившимися кроликами и даже карасем, который побывал на прилавке магазина, а остаток зимы провел в тазике. По весне карась в торжественной обстановке вытряхнулся из трехлитровой банки на волю в Северский Донец. Вытряхивать душу, едва зацепившуюся за земное и обретшую средство, пусть далеко не самое совершенное, иметь проявленный мир, методами тургеневского Герасима не хотелось.

Для того ли состязались в попытке реализовать себя миллионы сперматозоидов? И вот когда сильнейший обналичил идею жизни, когда небытие наконец отступило, тушить искру нового воплощения, чтобы тьма опять объяла свет... В общем, было над чем поразмыслить. А что если мир иерархичен? Мало ли, как отнесутся к этому наверху? Могут не оценить, попадешь в черный список, еще, поди, разжалуют. И слепая Фемида именно этой мелочи предаст решающее значение. Одним словом, береженого Бог бережет. А так — проявлю гуманизм и лучшую себе участь сторгую. Да, чуть не забыл: поступок сам по себе мало что значит, на весах кармы мотив больше тянет. Похоже, торг здесь не уместен — конечно же, это будет проявление чистого бескорыстия. Хищник исправно набирал массу и вскоре обрел видимый мир. Одним словом, прозрел. А тем временем форма материи более высоко организованная шевелила извилинами в поисках достойного покровителя.

Не могу вспомнить повод, скорее, свет интуиции завел меня в редакцию видеоканала "Первая столица". Народ по обыкновению пил вино. Влившись в движение, я вскоре отправился за очередной бутылкой. Темой дня значилась покупка квартиры Леной Масич. Все заворожено слушали из первоисточника, как происходит таинство обретения собственности. Даже ребенок знает: чтобы утвердиться в мире, нужно стяжать вокруг себя как можно больше материи. В данном случае жилье соткалось из раскрутки родителей и крутого бандита.

Как бы невзначай я заметил, что мертвые кубометры жилплощади только в присутствии кота превратятся в по-настоящему обитаемое жилище. Идея нашла всеобщее одобрение. Я описал основные тактико-технические характеристики зверя: белый с черными пятнами, короткошерстный — в общем, классический русский кот. Договор был скреплен устными заверениями. Масич чуть ли не ежедневно выходила на связь, справляясь о самочувствии и темпах роста своего питомца. Когда малыш стал самостоятельно тыкаться мордой в блюдце с молоком, настал судьбоносный момент. Я положил тряпку на дно пакета и усадил котенка. Ему предстояла поездка до Харькова, а это три часа пути с пересадкой в двух автобусах, преодоление двух линий метро и троллейбус. Мир обрушился на юную душу непонятным потоком сигналов, какие-то скрипы, возгласы и постоянная качка в замкнутом пространстве. Не так ли погибал пират во время шторма, и теперь новое воплощение его грешной души трясло в автобусе, имевшем что-то сходное с брикетом мороженой рыбы. Новая жизнь напоминала предсмертные ощущения. Кот озверел, он остервенело грыз пакет, царапался и истошно выл. По силе воздействия на психику кошачий вой не уступал царапанью ногтями по стеклу или по школьной доске.

Народ в автобусе дико озирался в попытках запеленговать источник. Недоуменно оглядывался и я. Я был небрит, обладал воспаленным взором и долгое время оставался вне подозрений. Мой юный друг в происходящем не отмечал ничего положительного — он был оторван от матери, брошен в мир и не чувствовал твердой опоры, лишь тонкий полиэтилен отделял его от неведомого. Да и представления о свободе, похоже, не позволяли коту расслабиться. Он отчаянно пытался противостоять велениям рока. Мне эти попытки виделись жалкими и бессмысленными, как труды Сизифа. Откуда бедолаге знать, что в данном случае эфемерный полиэтиленовый пакет — это его надежная цитадель и единственная область спасения.

Покинув свое убежище, он будет почти неминуемо задавлен или покалечен кем-нибудь из высших существ. Не втолковывать же ему, что есть определенные предначертания и в данный момент он не просто болтается в пакете, а несется навстречу своей судьбе с огромной скоростью. Воистину, одних котов судьбы ведут, а других тащат. Приоткрыл бы завесу будущего, прочувствовал, что не всегда стоит замыкаться на сиюминутном моменте, даже в условиях крайнего дискомфорта может таиться будущее состояние покоя и сытости. Через три часа изнурительного путешествия я вытряхнул мелкого тирана на пол в своей комнате, и едва сдержался, чтобы не запинать этот писклявый комочек куда-нибудь под кровать.

Ладно, успокоил себя, осталось несколько формальностей с хозяйкой, и ты свободен. Прошла неделя. Кот на радостях лихо обгадил все углы в комнате. Предполагаемая богиня-покровительница на связь не выходила. Мое воображение рисовало апокалипсические картины: я стою на базаре с питомцем на руках, а мимо проходят вереницы знакомых. Нужно было отлучиться на пару дней, кота решил оставить у соседа по общежитию, Паши Чипизудова, аспиранта-архитектора. Субъективный идеалист Паша занимался самым насущным — рисовал на огромном расстеленном на полу ватмане однотипных гомункулов с ярко выраженными гениталиями. Накануне он выиграл в"Матадоре" какой-то конкурс (никак не связанный с изобразительным искусством) и уже не сомневался, что "новым русским" для полного счастья не хватает его конгениальных творений.

— Паша, приюти животину, я и харч принесу, зверь атомный, никаких проблем не будет.

Утром через пару дней я застал творца с тряпкой в руках, гомункулы его больше не беспокоили. Он что-то раздраженно мне выговаривал.

— Любовь к ближнему — тяжкий, повседневный труд, не любишь ты животных, Паша, а ведь животные — это лакмус, индикатор, в котором проявляется твоя истинная сущность, — заключил я.

Лена по-прежнему не вычислялась, сидела без работы (последнее приложение ее деятельной натуры — какая-то эротическая газета — развалилась незадолго до описываемых событий). Телефона у нее не было, пришлось выведывать адрес под благовидными предлогами. Ненавистная маленькая тварь брошена в пакет, впереди путь с Павлова Поля на Салтовку, все повторилось: и жара, и кошачьи вопли. Не забыв надеть защитные маски безразличия, люди отрешенно раскачиваются в движущемся троллейбусе, они в плену повседневности. Сигналы слабого существа пробиваются сквозь эту толщу, маски трескаются, лица разные, а улыбки умиления почему-то очень похожи. Какой-то озверевший небритый тип избегает прямых взглядов и не дает показаться из кулька чему-то подвижному и писклявому. Своим поведением кот пытался убедить окружающих, что жить ему до ближайшего водоема. По дороге я думаю: "Если Лены дома не окажется, развиваться тебе в естественной среде, на мусорке".

После скитаний меж типовых коробок я взошел на пятый этаж искомой "хрущевки". Затаил дыхание. Звонок — дверь не открылась. Кот почти выкарабкался из застенка, сокрушительный щелбан отправил его в исходное положение. После паузы — настойчивый звонок. В пакете истошные вопли, несколько шлепков, и это уже не вопли, а сплошной поток отчаяния. Дурацкое положение, тоска и безысходность, глупое животное перепугано таращится на высший разум. Пока я делаю коту соответствующие внушения, на лестнице появляется еще один персонаж — соседка, "божий одуванчик", и поясняет, что Лена только что ушла.

Может, кота передадите? В ответ старушенция запирается на все засовы. Оставив в дверях гневное послание, ретируюсь, бесславно спускаюсь вниз, подъезд тиражирует непрерывную кошачью сирену.

Погода стояла тропическая, нестерпимая жара сменялась проливными дождями, и в этот раз, пока я тусовался в подъезде, налетел хлесткий ливень. Но могучий Гелиос разорвал тучи и властно накрыл землю своею эгидою, мир блистал в его лучах и согревался. Разгоряченная вода теряла позиции, отступала обратно к небесам, воспаряя от асфальта легкими, едва уловимыми струйками. Подобно Афродите, рожденной из пены морской, в густом мареве насыщенного водой воздуха появилась богиня. Она шла по горячим лужам босиком, а в руках несла черные лаковые туфли и тяжелый пакет с продуктами. Богиня шла с рынка.

Июнь 1998 г.

ОТЦЫ И ДЕТИ

атеистического рая

На большом школьном перерыве трое пионеров — я, Демон Лагунин и Серега Пастухов — гоняли по спортзалу баскетбольный мяч. Одно неловкое движение — и мои школьные брюки порвались в самом неподходящем месте. Да, именно на заднице. Демон с Пастухом неистово ржут. Скоро прозвенит звонок, а идти в класс в таком виде для меня немыслимо. Пастух хоть и повеселился от души, но у него хватило душевности вытащить меня из отчаянного положения. Жил он недалеко от школы, и мы отправились к нему латать брюки, а заодно отыскать в его холодильнике что-нибудь съестное. Это было неотъемлемой частью нашего похода.

Из всех физиологических актов прием пищи занимал в жизни Пастуха особое место. Когда в третьем классе всех дружно принимали в пионеры, его намеревались оставить октябренком, инкриминировав чревоугодие. Накопленная масса вынуждала Сережу жевать на уроках бутерброды с вареной колбасой. Конечно, он страдал, учительница ставила в дневнике неуды по поведению, общалась с родителями, но бороться с таким аппетитом было бесполезно. Он ронял на пол ручку и, пользуясь столь благовидным прикрытием, жевал бутерброды с вареной колбасой под партой.

Наставники ощущали собственную беспомощность. Выяснилось, что простейшая витальная потребность перечеркивала умозаключения о долге и морали советского школьника.

Генеральное сражение "преподы" устроили желудку Пастухова, когда всех построили для посвящения в пионеры. Недопущенный к церемонии, Сережа наблюдал действо в числе зрителей, искоса поглядывая на нашу классуху Бабу Раю (Раису Михайловну). Она обладала характерной внешностью: правильное жесткое лицо, собранные в пучок седые волосы. Если волосы распустить, то по внешним признакам ее вполне можно было отнести к типу женщин, которые в средние века попадали в руки инквизиции.

Это гораздо позже она будет самолично стричь, как она выразилась, "бараньими ножницами", мальчиков, отрастивших, по ее мнению, длинные волосы.

В один прекрасный день Пастухов, пользуясь сахарным сиропом, старательно уложил по центру головы шикарный пробор. Он еще не знает, что такое "бараньи ножницы". На следующий день он придет в школу с аккуратной короткой стрижкой, и только светлое пятно, похожее на лишай, напомнит — здесь клацали "бараньи ножницы".

Но это будет потом, а в тот момент по виду старой девы было понятно, что скорей верблюд пройдет сквозь игольное ушко, чем Сережа станет пионером. Торжественный момент, гремит барабанная дробь, желудок Пастуха окончательно сжался, и зал наполнился рыданиями. Колобкообразный Пастухов метался по залу как раненый воробей, ревел навзрыд, умываясь крокодильими слезами. Мероприятие оказалось под угрозой срыва, пришлось и его галстуком обвязать.

Теперь, несколько лет спустя, воробей принял очертания буйвола (Пастух был в классе самым амбалистым). За пределами школы галстук уже неуместен и помятый фетиш исчез в одном из бездонных карманов.

Вот мы и пришли. Побрякивая отвисающими карманами, Пастух открывает калитку родного двора. Двор являет собой свалку, огороженную забором. В куче хлама просматривался предмет особой гордости Пастуха — наполовину сточенное напильником магниевое колесо от боевого самолета. Магний шел на изготовление взрывпакетов. В Сереге жил какой-то ген бережливости, он имел привычку все собирать — гайки, пружины и прочую дребедень. Будучи в трудовом лагере, пока наш Пастух делал заплыв и изображал Чапаева, друзья изучили содержимое его карманов. Была извлечена куча предметов, но единственное, что я помню до сих пор, глаза рыбы, завернутые в газету.

Как-то из валяющегося во дворе хламья за каких-то полгода, ценой многочисленных двоек и прогулов, Пастуху удалось собрать мопед. Железного коня вывели на испытания. При первой попытке завести мопед отлетела педаль... И все-таки отчаянно, сопротивляясь нашему нажиму, мопед завелся с толкача. Воскресший монстр делал первые оглушительные вздохи и радостно сыпал искрами.

Пока мы катились с горки, все было нормально. Ошалевший от избытка чувств, хозяин бежал рядом и подсказывал, как лучше обращаться с этим чудовищем. Но вот горка кончилась, и мопед заглох.

Умер как умирают загнанные лошади. Я не помню, чтоб мопед после этого когда-либо заводился.

Под радостный лай цепного пса Полкана мы минуем двор. Дверь в дом открыта, Серега поясняет — это папа пришел с ночной смены и отдыхает. От отдыхающего на диване родителя разносился жесточайший перегар.

Сняв рваные штаны, я хотел, было попросить иголку и нитку, но у моего приятеля имелся более радикальный замысел. Пастух хватает мои штаны и уверенно идет в спальню, где стоит трофейная швейная машинка с ножным приводом. Ожидаемый им эффект достигнут — я и Демон шокированы. Нет сомнений, что перед нами гений — он ведь, оказывается, и на машинке вышивать умеет!

Когда гений с царским видом делает последний стежок, за его спиной, с дивана, показывается взъерошенная шевелюра, обрамляющая землистое лицо. Неслышно, как тень, вырастает худощавая фигура отца — потная майка, спортивные семирублевые штаны, вытянутые на коленях, создают цельный образ. Разбуженный урчанием машинки папик, покинул страну Морфея и, шаркая тапочками, приближается к отпрыску (запах перегара усилился).

Следует реплика к сыну: "Я говорил тебе машинку не трогать". Сереге явно неловко, он как-то сжался, и не оборачиваясь, выдает обрывки фраз: "У Серого штаны в школе... Я немного..." Договорить ему не удается. Прямой в ухо сносит его на пол, нога в тапочке проносится мимо лица. Уворачиваясь от кулаков, Серега поднимается во весь рост (он был уже повыше родителя), а батя отхватывает серию пушечных ударов в голову. Жесткий напор отбросил его через две комнаты в коридор, и последний нокаутирующий удар в переносицу настиг отца уже в коридоре. Он рухнул на пол, а его землисто-серое лицо покрылось кровоподтеками.

Пастух пошел в комнату собирать рассыпанные тетради и учебники. Из комнаты было видно, как в сумраке коридора батяня поднялся и, шатаясь, вышел на свежий воздух.

Демон ощупывал свою челюсть (он как-то попал под горячую руку товарища), я напяливал штаны, Серега собирал портфель. Родитель вошел тихо. Пронзительный взгляд терминатора и правая рука за спиной. Демон застывает с рукой у челюсти. Все дальнейшее происходит очень стремительно, в какие-то мгновенья, но мне почему-то кажется, что время замедлилось. Момент мучительно затянут. Я думаю — рука за спиной, как минимум — топор. Шевельнуться — получить удар в темя. Демон с рукой у челюсти охвачен подобными размышлениями. Плавно приближается батя — Пастух роется в портфеле. Настороженный нездоровой тишиной, он медленно, как на раскадровке, поднимает голову. В поле зрения попадают изношенные семирублевые трико, окровавленная майка. Голова отца слегка трясется.

— Ты меня семь раз ударил.

Хлесткий взмах топорищем по голове. Отключаясь, сын бросается вперед, падая, подминает под себя родителя. Пока пьяный батя выкарабкивается из его объятий, Серега приходит в себя. Несколько точных ударов, и родитель поплыл, его хватка слабеет.

Еще каких-то пару минут назад папик спокойно возлежал на диване, сейчас же его душа на пути в чистилище, а тело корчится на полу. Сдобренная алкоголем кровь хлещет из расквашенного носа, в полусознательном состоянии он выдает разбитыми губами напутствия. Мы осторожно переступаем через пьяный организм, выходим. Вдогонку сыну доносится последняя фраза: "Я тебя с топором ждать буду".

На улице приветливое майское солнце слепит нас прямыми лучами. Одурманенный запахом весны, цепной пес Полкан разрывается от счастья. Частный сектор утопает в цвету. Сегодня в школе на уроке ботаники Пастухов будет ковырять запекшуюся кровь на макушке, а Баба Рая поведает, что мир на самом деле очень РАЗУМНО УСТРОЕН.

Сережа будет слушать рассказ про тычинки и пестики.

Сентябрь 1998г.


ФИЗИКИ И ЛИРИКИ

Рассказ-фантасмагория

21 апреля. В ХГУ дни физфака и радиофака отмечались бурно и весело, кафедры старались перещеголять друг друга количеством выпитой водки и лихостью. Причем, в общее движение принимался любой желающий.

Действо началось с рок-концерта. Выступавшие группы были хорошо разогреты, солисты забывали слова, музыканты — аккорды, в общем, получалась сплошная импровизация. Каждое попадание зал оживленно приветствовал. Было шумно и весело. Вечный аспирант — электронщик Борода указывал пальцем на прыгавшего по сцене Шуру и сокрушенно объяснял собравшимся: "Это ж он последние копейки на фудзилки тратит. Не жрет, за квартиру не платит, торгует телом в худучилище, а зарплату во всяческие примочки к гитаре переводит".

Страсти на сцене улеглись, народ повалил из душного зала на свежий воздух. Хоть это и был день физфака, часть толпы, скорее, относилась к лирикам, а не к физикам. Между сторонами разгорелся извечный спор, какой способ постижения мира лучше — интуитивно-чувственный, или линейно-логический? Что выше, разум или эмоции? Что лучше, бездушные схемы, или живые образы?

Увлеченные спором, мы не заметили, как стало темнеть. Неожиданно подул холодный порывистый ветер. Стало неуютно и очень холодно. Мы осмотрелись по сторонам: в сумерках просматривалась незнакомая холмистая местность. Вокруг поля, луга, полоски леса. Стоим в недоумении на проселочной дороге, усеянной коровьими лепешками. Осенний ветер бросает под ноги перекати-поле и листья. Тьма обступила со всех сторон, скрывая чуждый ландшафт. Никто уже не веселился, все осознавали, что произошло нечто сверхъестественное. Все стало предельно ясно, и давило своей очевидностью. Казалось лишним высказываться вслух. И мы двинулись вперед, потеряв ощущение времени. Определить, сколько и куда мы шли, было невозможно, дороги давно не было, нас окружал первозданный мир.

Мы вели первобытную жизнь, наше племя бесконечно кочевало. Мы перемещались за стадом животных. Многие жили семьями. Я уже был женат, рядом со мной бежала моя шестилетняя дочь. Мы постоянно шли вперед, надеясь выбраться из этого злополучного мира. Наши дети не представляли, что может быть иной мир, на взрослых же пережитое наложило неизгладимый отпечаток. Никто ни с кем не общался без необходимости, в каждом взгляде был виден надлом.

Мы были немного разумней стада, идущего впереди нас. Не было желания обустраиваться в этом мире вечной осени. Надобность в разуме отпала.

Животные перемещаются через холмистую местность, вокруг луга и островки леса, моросит дождь. Босые огрубевшие ноги вязнут в истоптанной копытами жиже. Только тупое животное существование, -- нет будущего. Лохмотья и шкуры прикрывают наготу.

Вдруг стадо бросилось бежать. На холме появляются крупные хищники с очертаниями мамонтов, они издают жуткий протяжный вой. Два стада сталкиваются. Люди устремились к подножию небольшой отвесной скалы поросшей острым корявым кустарником.

На наше счастье в скале есть пещера. Мы спасены! Но никто не радуется. Несчастнейшие из людей, загнанные в мрачную, сырую пещеру, сидят тесной гурьбой и оплакивают свою участь. Все смыслы потеряны, объяснения отсутствуют, остался могильный холод, первобытный страх и отчаяние.

Чтобы преодолеть смертельный ужас и отвлечь ребенка от пережитого, я думаю нарисовать на стене мамонтенка. В потемках пытаюсь найти подходящий кусок сухой глины, но вдруг натыкаюсь на какой-то сундук, открываю крышку. В сундуке лежит абсолютно новый хромированный фонарик, довольно длинный, он содержит три или четыре круглых батарейки. Перемещаю выключатель и мощный острый луч света прорезает мрак пещеры.

Освещаю открытый сундук, над ним клубится какая-то дымка. Боясь шевельнуться, физики и лирики следят за моими действиями. Луч скользит по их застывшим гиббонообразным фигурам. Испугавшись луча, одна фигура метнулась в угол пещеры и затаилась, сверкая красными точками глаз. Дымок над сундуком просвечиваемый лучом, образовал голограмму — возник образ старца в характерной ниспадающей одежде и изрек слово и число: "Считай до восьмидесяти двух".

Мы считаем, лихорадочно вспоминаем цифры, произнося: один, два, три, четыре...

Я считаю все быстрее и быстрее, не контролируя темп, как бы помимо своей воли. Дойдя до шестидесяти, все замолкают, я считаю один. Во рту пересохло, немеет нижняя челюсть, не могу управлять артикуляцией, говорить очень трудно. Главное не сбиться и говорить четко и отрывисто.

Страх нарастает, ощущение, будто я стремительно падаю, а неминуемый удар о землю — это роковая цифра, которую я выкрикну через пару мгновений.

Восемьдесят два!

И вроде ничего не происходит.

Видение исчезло, только на стене пещеры появилась аккуратная картинка в раме под стеклом, написанная флюорисцентными, отражающими луч красками.

На небольшой космогонической картине изображены звезды и планеты. Мы подходим ближе, и они вдруг оживают, все начинает двигаться, из космической тьмы и первородного хаоса образуется Ось Мира. Мы видим, как приближается какая-то планета. Вдруг она начинает стремительно вращаться. На планете появляются полюса, она обретает силу притяжения. Образуются полярные шапки, перемещаются целые материки, планета покрывается вулканами. Возникает чувство трепета, невероятного подъема и облегчения.

Кто-то воскликнул: "СМОТРИТЕ! ДА ЭТО ЖЕ БОГ СОЗДАЛ ЗАКОНЫ ФИЗИКИ"!

Тут мы заметили, что рама картины вовсе не рама, а иллюминатор космического корабля. Мы стремительно приближаемся к девственной планете, на которой появляется атмосфера. Перед нами проносится история Земли, миллиарды лет спрессованы в секунды.

Вот внизу уже виден город.

Летательный аппарат спускается все ниже и ниже. Погожий весенний вечер. После изнурительной зимы харьковчане гуляют в саду Шевченко. Облетев госуниверситет, корабль садится на площади между памятником Ленину и летним кафе. Нам весело смотреть, как народ в ужасе покидает скамейки и столики, мы спускаемся по трапу. Ильич вне себя от счастья и напевает гимн физфака.

Я взял дочь за руку, нам еще предстоит втиснуться в троллейбус и добраться в общежитие на Павлово Поле.

Январь 1999г.


СКАЗ О ЖАТВЕ

Было это в русской глубинке в позапрошлом веке, в затерянной среди лесов деревеньке. Жили там не тужили люди такие же, как и во всей Руси-матушке. И была там одна семья молодая, все в ней было ладно та складно. Жена, звали ее Катя, — загляденье, все, кто ни смотрел на нее, видел свет невещественный, не глазами конечно, свет, от нее исходящий, каждый душой воспринимал.

Была она при красоте телесной, одарена и добротой и скромностью. Муж ей под стать: молод, красив, умен, одно слово — мышца Господня. Жили они поживали, да горя не знали. Если б не одно но — детей у них не было. Бывало посмотрит Катя на то, как весело соседские дети на улице резвятся, и навалится на нее тоска да уныние.

И как-то незаметно, тут как тут, мысль крамольная, — что же, Господи, я что всех хуже? За что такое наказание?

Хотя учили ее, что терпением мы незримо лучшую долю приближаем. Ведь благ Господь и для каждой души у него свой рецепт спасения заготовлен.

Ну а все равно — мыслям не прикажешь, лукавый враг рода людского не ведает покоя, ищет души светлые, но приблизиться не может, обжигается. Ждет, когда душа охладеет в вере. Вот тут он и начинает раздувать уже свой огонь, огонь страстей нешуточных, всепоглощающих. Попадет человек в силки, а потом вольно и невольно сам уже для других плетет. Земля до поры всех носит, духи противоборствуют, а по земле их слуги в виде людей ходят. Далеко не каждый, а лишь умудренный и прозорливый сразу отличить их сможет.

И вот в то же время по-своему жил — не тужил бродяга Тихон. Жил одним днем, часто не знал, где голову приклонить на ночлег. Был он в буквальном смысле и жнец, и чтец, и на дуде игрец. Слава о нем как о гармонисте удалом всюду шла. Песни он сочинял такие, что за душу брали и наизнанку выворачивали. Как-то про себя самого с пьяну сочинил: «Святой Михаил Архангел, не иди за моею душою, я даже сам не знаю, где ее схоронил». Сочинил, да и сам испугался. А память про такие откровения обычно водкой заливал. Но на праздниках, на пиру, он был неотразим. Дивный голос такой силы, что сирены утопились бы от зависти, а глаза светлые, но прожигающие, блеск и неугасимая страсть к жизни с искрой дионисийской, взор не потухший как у пахарей, а с лихостью пьянящей к свободе неизведанной и запретной зовущий.

Избалованный женским вниманием, Тихон выискивал взором девушек скромных, целомудренных либо верных мужьям. Его незримый покровитель был опытен и редко ошибался в целях и средствах.

Вскружить голову, завладеть умом и сердцем, хоть на час насладиться властью над телом и духом человеческим и — ретироваться.

Вот таким был наш герой. Но на самом деле он даже об этом не задумывался, не анализировал поток жизненных впечатлений. Главное для него — вертеться среди людей, по этому поводу он и пел: «То ли в морду дадут, то ли торбу набьют, и если не здесь, то обязательно тут». Вот так и бродил по миру, но была у Тихона особая примета — пятно родимое на шее с левой стороны. Бывало, покуролесит он с девкой на сеновале, а через девять месяцев ребенок на свет появится обязательно с таким же пятном — меченый. Тут уж не до кривотолков, сельчане люди догадливые, отсюда ситуации разные. Отцы с мужьями за ножи да топоры. Но где его сыщешь на Руси необъятной. Сколько трагедий было, не перечесть. Тихон дважды одним путем не хаживал, берег его покровитель до срока, подсказывал, куда, где хаживать, где и что говаривать, как из ситуаций щекотливых ловко изворачиваться.

Оказался Тихон в деревеньке нашей, да и подрядился в поле поработать, как раз жатва была. И Катя наша трудилась там же, а мужа ее как раз в город за инструментом отправили. Вечером, после жатвы, мужики по стаканам самогон разливают, Тихон на гармони поигрывает, сам пьян-весел, и народ веселится, куражится, а Катя как несмеяна в сторонке сидит. Тихона это только раззадоривает, вот уж кому сегодня вскружу голову! Тоже мне, все люди как люди — резвятся без памяти, а ты думаешь, что силой особой обладаешь, на земле нельзя без греха, не положено. Тот, кто греху противится, лютую злобу этого мира на себя навлекает.

Дальнейшее Катя смутно помнит, действительно, всем весело, а ее тоска разобрала, но внимание к себе почувствовала, и уйти хотела, да неловко как-то в разгар веселья компанию покидать. А тут вдруг Тихон скоморошничать начал, ей с шутками-прибаутками чарочку поднес. Так что пришлось выпить под общий хохот. Катя думает, ну уж ладно, с меня не убудет, чуть выпью со всеми и домой.

Но не тут-то, цепко ее уж судьба за локоть держит. Даже крепкие мужики знают, что между первой и второй перерывчик небольшой, а там воля человека место другим стихиям уступает. И эти силы человеком уже как бильярдным шаром свою партию разыгрывают.

И помнит Катя, как во сне или в наваждении все было, как Тихон с ходу песню для нее сочинил про лунный камень, который он ей дарит. И ночь на сеновале, под самым роскошным покрывалом звездами да планетами вышитом, пролетела как час.

Так уж устроено, что всякое утоленное желание земное осадок горький имеет. Не успел насладиться, либо новая страсть к чему-то охватывает, либо угрызения совести подбираются. Горит человек в стыде, это ему напоминание, в аду жар похлеще, и не все вакансии еще заняты. Упал человек в другую крайность — на дно отчаяния, казнит сам себя, и не смеет подняться.

Схоронила Катя тайну свою в глубине сердца, надо бы на исповедь сходить, да от одной мысли стыд охватывает. Но вскоре тайна из-под сердца еще одним сердечком стучать стала. Муж не нарадуется, думает: «Вот, наконец-то Бог над нами смилостивился!»

Как-то глубокой осенью Катя увидела в окно странницу-монахиню. Пожалела ее, позвала в дом, как водится, обогрела и накормила. Говорит ей странница — вижу светлая душа у тебя, но за светлыми душами охотников много. Проклятие ты навлекла на род свой до пятого колена. Метка на дочери твоей будет недобрая. Не могу предстоять за тебя — сама грешница. Бог сперва посылает искушение, а потом утешение. Ты не выдержала, а так было бы у тебя чадо через год от мужа твоего. А теперь терпи, чтобы ни было. Чтоб спастись в этом мире, помимо сердца чистого нужно иметь и волю крепкую. Это два крыла, которые человека в горний мир отсюда переносят. Жизнь — это борьба непрестанная. Молись и уповай — терпения тебе и души спасение.

Хотела было идти старица, но остановилась, видит зря лишнего наговорила, не все, что Бог открывает, выносить из сердца надо. Безутешна Катенька, растеряна и страхом подавлена. Нельзя ее одну оставлять.

— Шла я в Лавру грехи отмаливать, да, видно, останусь на время, по хозяйству вам помогу, а там видно будет. Молиться вместе будем, чтоб миновала тебя доля горькая.

Зима на исходе, и вот морозной мартовской ночью пришло время рожать. В бревенчатой бане многоопытная старица за повитуху роды принимает. Кричит Катя, что есть мочи, а старица с волненьем дитятко принимает. Свет от лучины неровный, но у новорожденного пятно родимое на шее, как залог греховности, просматривается.

Роженица лежит без сил, а старица мгновенно увидела страшную картину будущего. Молва по селу как пожар лесной разнесется, вспомнят сельчане жатву, прокрутят в памяти пятно на шее у Тихона, сопоставят. Эпизоды подозрительные вспомнят, что исчез он куда-то в тот вечер, да и про Катю никто не подумал.

Вот уж соседи отыграются, все дурнушки завистливые языки поразвязывают. А муж, куда ни пойдет, везде ему будут мерещиться ухмылки соседские, смешки ехидные, про ловкого гармониста. Да придет он пьяный, а ухмылки кривые и в доме ему мерещиться будут, и станет он бить суженую, да не сразу опомнится. Ее тело холодное утром вынесут, а его на каторгу отправят. А дочь в приюте как бурьян расти будет, дразнить ее будут кличками разными, пока не вырастет огонь-девка. Да будет она мужиков женатых привораживать. Как увидит, где мир да любовь между людьми, так обязательно ее бесик принесет, хвостом щелкнет. Разрушит узы сердечные, прикует к себе молодца, а когда он голову потеряет, с глаз долой — из сердца вон. Будет мстить всем за жизнь свою беспутную, много трагедий будет, пока саму ее не настигнет чья-то рука мстительная.

Быстро страшная картина нарисовалась в уме, но еще быстрее старица суетиться стала. Благо нужные травы здесь же развешаны. Давно не делала этого, каялась за колдовские, знахарские приемы, отвороты, привороты и гадание, ублажала волю людей, а все оправдывала себя, что помощь это. После дала обет Господу больше никогда не прибегать к чародейству. Помогут ли сейчас травы, не потеряют силу свою?

Бросила она их в кипяток, нужно последовательность не забыть, да еще и слова заговора не перепутать... Много повидала старица на своем веку, а тут разволновалась, страх Божий не шутка, а еще нужно остудить успеть, времени очень мало. Задержишься на секунду — и не свести пятнышка никаким зельем. Ну вот, все готово.

Младенца подносят поближе к свету, и старушка капает отвар на шейку ребенка, пришептывает древние заклинания. Свой шепот траве передает, слова особые еще с древних времен на Руси ведомые. Вода вылилась, шепот вылился, посветлело пятнышко, а потом и вовсе исчезло. Испуганная, заплаканная мать замерла в изумлении, а старица в приливе чувств, схватила дитя и вынесла его на морозный воздух. Сквозь покрытые инеем ветви деревьев сверкали мириады светил. Упав на колени и воздев перед собой руки с младенцем, странница воскликнула, обращаясь к небу.

— Мы грешны! Но и Ты Господь милостив!

Катя, выбежав на улицу, увидела застывшую с девочкой на руках старицу. Она замерла с каким-то восторженно-светлым выражением лица, руки ее сжимали новорожденную. Катя, отняв девочку, бережно прикрыла ее одеялом. Она так и не смогла понять — то ли ей показалось, то ли действительно звезды млечного пути приветливо сверкнули, принимая душу раскаявшейся грешницы. Это сонм ангелов спустился на землю, чтобы забрать ее в небесную обитель, — подсказал ветер, ласково коснувшись золотистых Катиных волос.

Июнь 2004 г.

СПАСЕТ ЛИ МЕНЯ ГОСПОДЬ?

PA050327.JPGМногодневный крестный ход подходил к концу.

Крестоходцы преодолевали последние километры своего пути. Из полуторамиллионного города вышло около пятисот тех, кто смог оторваться от сетей суетного и устремились к личному спасению.

Нужно отметить, что крестный ход — это особая духовная и физическая практика, испытание всех сил человека, его духовной зрелости. Ведь, как известно, Бог измеряет силу стремления к Нему. И поэтому православные мужчины попеременно несли на носилках тяжелый чудотворный Песчанский Образ Божией Матери, а так же Лик Царя страстотерпца Николая. Образа в тяжелых окладах, нужно сменяться на ходу и не терять темпа движения.

Потрясающей красоты зрелище открывалось изумленному взору случайного наблюдателя, когда на фоне золотой листвы осеннего леса представал умилительнейший Образ Пресвятой Богородицы в сопровождении колонны крестоходцев, дружно и ритмично шагающих и благоговейно поющих: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешного».

Важно идти в общем строю и петь в ритме со всеми. В чем сила и достоинство крестного хода? Не в том ли, что люди здесь собрались по своей свободной воле? И волевой импульс каждого, собранный воедино, — мощное духовное оружие. Недаром говорят: Крестный ход идет — ад трепещет!

Если электричество — это упорядоченное движение заряженных частиц, но эти частицы не свободны, они связаны физическим законом, детерминизированы, и их действие невидимо, но для нас очевидно. То что же можно говорить о силе упорядоченного, но свободного волеизъявления людей, и их общей обращенности в едином молитвенном гласе, буквально на вдохе и выдохе. В таком светлом мысленном окружении шествовал в общем строю и я. Правда, не обходилось и без искушений. Когда, к примеру, я оборачивался на женщин и замечал, как энергичным взмахом ветки в руке подавался дирижерский сигнал поющим.

Виделось здесь что-то до боли знакомое из пионерской юности, когда шагал дружно в ряд пионерский наш отряд. Но я мужественно боролся с этими искушающими ассоциациями.

— Да, мы так же собраны, да, мы шагаем, поем, но нас ведет не какой-то ложный идеал, а сама Богородица.

Ведь здесь в общем порыве люди собрали все свои чаяния и надежды, и непрестанно в течении многих часов шествия просят и отчаянно взывают о милости к нам грешным.

Дорога пролегала по осеннему лиственному лесу, по совершенному нерукотворному храму и как тут не вспомнить, что Дух дышит, где хочет, а значит и здесь, среди нас, сейчас незримо присутствует Господь.

Неожиданно из леса на дорогу выскочил котенок. Он с неописуемой радостью побежал к людям, но кошачий писк заглушил визг тормозов. КАМАЗ, — огромная махина — изделие рук человеческих, почтительно застыла перед изделием Творца, нависнув многотонной массой над этим неразумным и писклявым комочком. Я оказался рядом и схватил ошалевшего котенка с мыслью забросить в лес подальше от колес.

Но только зашел в лес, как на меня набросилось с десяток таких же котят. И весь этот гвалт вывалил наперерез крестному ходу.

Но нам нельзя останавливаться и крестный ход продолжил торжественное шествие в заведенном железном ритме, все должно быть по графику.

Благословляю Я вас! Услышал Я ваши молитвы, услышал Я ваш плач и стенания, говорил Господь. Блаженны милостивые, ибо помилованы будут. Блажен, кто и тварей бессловесных милует, — вторит Богородица. Услышал Я вас! Близок Господь к боящимся Его!

Но вместо этого люди слышали лишь обычный писклявый кошачий вой, отвлекающий от ритмичной молитвы.

Только несколько сердобольных бабушек вынесли обезумевшим от голода котам пару булок. Но что мы можем сделать, как бы оправдывались они -- ведь мы грешные и немощные. Да и что тут поделать – ведь весь мир во зле лежит. У нас благословение крестный ход довершать.

Благословляю я вас! — Продолжал взывать Господь. Вы лишь послушайте! Взывал с верой в нас, в людей, и его делегаты еще долго вдоль дороги бежали за нами. Но нашему огрубевшему уху опять слышался лишь режущий сердце кошачий вой. Но эти животные не просто верили в нас, они верили деятельно, они просили и стучали.

Буквально по слову апостола Павла, являли нам, людям, свою веру действием, и они бежали и кричали и боролись за жизнь из последних сил, уча нас делу веры.

Но откуда им, неразумным тварям, знать, каким важным и душеспасительным делом мы сейчас заняты. И после крестного хода у каждого из нас запланирована масса душеспасительных дел. Кому-то нужно еще молитвенное правило почитать. Вот один из братьев не успел еще листовки раздать о вездесущих жидомасонах, да про код антихриста. Знали б вы коты, какие страшные вещи враги православия задумывают, и какая угроза над родиной нависла, нас же буквально со всех сторон атакуют, уничтожить хотят нашу духовность. Извините, коты, нам некогда, мы по плану спасаемся, или вы хотите, чтоб на пятьсот человек двадцать сердобольных нашлось и вас по домам разобрали? А знали б вы, что мы есть малое стадо и в данный момент по благословению подвиг духовный совершаем, по примеру святых отцов спасаемся постом, молитвой и покаянием.

Но почему-то от этих рассуждений легче на душе не становилось, озадачили и надорвали, обнаружили немощь нашу эти котята.

Вот ведь как просто, играючи, испытал Господь нас, православных, спасающихся.

Внезапно судия придет и коеждо деяния обнажатся! —слышалось мне.

Кто я после этого? — Стучался настойчивый вопрос.

И даже прекраснейший лес уже не виделся воплощением гармонии.

Целостность вновь разрушена и как ее восстановить?

И по лицам идущих рядом было видно, что эти мысли тяготили не меня одного.

Кто-то справился, вытеснил по привычке неудобную мысль и облачился в веселие.

Но вот одна женщина по имени Лариса проплакала всю ночь. Кто ты? — стучал в ее сердце вопрос, как и в сердца многих крестоходцев. Ведь ты знаешь — вера без дел мертва. Яви веру, сотканную из дел. Твое дело — есть одеяние твоего духа, — говорил голос совести.

Утром у всех «зеленых» города горели телефоны.

Все «зеленые» узнали, куда выбрасывают с базаров котят и щенков, которых мы сдаем торговцам за пятерку в надежде, что они попадут в хорошие руки.

Выяснилось, что в планах массы «зеленых» организаций очень много хороших дел и они настолько обширны, что помочь этим незапланированным котам возможности нет. Ведь все добрые дела уже наперед расписаны.

Отозвалась одна душа — девочка Оля, маленькая, худенькая из микроорганизации любителей животных, где она и пару ее друзей собрались.

Лариса обзвонила многих участников крестного хода с вопросом — не вспомнит ли кто, где именно искать котов? По общему мнению, крестоходцев оказалось, что почему-то я должен помнить это злополучное место.

Когда Лариса обрисовала суть предстоящей операции по вывозу котов из леса на моей «Таврии», то кто-то во мне стал дико и явно возмущаться, он подсказывал мне, что говорить в трубку, дескать, мне некогда, не помню где, да и вообще сегодня погода плохая… И действительно, был еще один фактор, — я пришел на работу в новом костюме, и мне для полного счастья осталось в нем только за котами по деревьям лазить.

Но в тоже время я явственно ощутил, что кто-то другой во мне тихо обрадовался.

Через пару часов мы уже носились по городу, собирая корзины для котов. Мы спешили, ведь погода явно ухудшалась, когда выехали на окружную, стало темно, как ночью, небывалые тучи сгустились и хлынул дождь, как из ведра. Видимость почти нулевая, фары включены, мы движемся, вернее, плывем в сплошной массе воды.

Заранее оплакиваю костюмчик. Ну что там делать по такому дождю? Сетует сочувствующий моему горю вкрадчивый голос. Мои спутницы смотрят на меня, понимают, откажусь ехать, никто не возразит. Мы явно перешли разумную черту.

И тут первую обволакивающую меня удобную мысль пронзает другая мысль как молния -- если за котов такая рубка идет, то как вокруг судеб человеческих копья ломаются? Тебе что-то объяснять, когда ты сам всех учить берешься? Или забыл, что взявшийся за плуг и озирающийся неблагонадежен? Врешь не возьмешь, повторяя слова раненого Чапаева переплывавшего реку Урал, продвигался я на машине сквозь вещественную мглу.

Когда мы почти приблизились к искомому месту, дождь также внезапно прекратился, как и начался. К нашему изумлению, даже тучи рассеялись, хоть дело было к вечеру, проглянуло солнце и стало светло.

Видим укатанное в асфальт тельце котенка, значит, мы близки к цели.

Вот они! Заметив черного котенка, вскрикнула Лариса. Покинув машину, мы бросились в лес. Здесь, среди уже мертвых собратьев кишели живые. Это было что-то неописуемое! Были бы сети — и сети порвались. Улов — двадцать котят и десять щенков. Мы понабивали ими корзины, понимая, что они могут задохнуться, но вариантов не было. Кто-то радостно бежал прямо на руки, кто-то яростно кусался и царапался, не понимая своего счастья.

Некоторые совсем одичавшие в ужасе разбрелись по лесу, оглашая чащу душераздирающими криками, забрались, как я и ожидал, на деревья. Мне пришлось трясти ветки, сбивать непонятливую дичь палками. Лариса выманивала живность колбасой. Заметив очередного кота на дереве, я взял палку, чтоб сбить его, но из под коряги выскочил еще один черный кот и пулей помчался в лесную чащу. Темнеет, коты душераздирающе кричат в корзинах, мы углубились в лес на поиски беглецов. Я подумал, вот странно, эта Оля каждого котенка берет на руки и он каким-то чудом тут же успокаивается. Она, как мать, своим теплом согревала его и незримо пеленала как будто дитя.

Я как-то сразу понял, что того черного кота, в отличии от остальных, мы никогда не найдем. Оля не теряла надежды, но мне лично все было ясно. Это была воплощенная притча, иллюстрация принципа, и здесь он мне открылся во всей полноте и трагической очевидности. Не все его понимают и принимают — и оттого гибнут.

Почему обязательны слова Христа о прошении – «Просите и дастся, стучите и отворится, ищите и обрящете».

Значит -- проси деятельно, наращивай потенциал каждым делом веры, оно же ключ к следующей двери. Не молчи, возопи о помощи, прояви свою волю в просьбе, ведь против твоей воли тебе при всем желании не помогут. Таков закон жизни.

Вот я стою в сумеречном лесу в костюме среди мокрой листвы. Высший предстоящий по отношению к этой неразумной твари. Снимаю с деревьев его горластых собратьев. Пришел спасти и его, а он даже голоса не подаст, и я бессилен перед его упорным молчанием.

Но тут в глубине леса мы услыхали голос. Котенок на дереве, но оказалось другой, полосатый, испуганный. Мы его зовем, а он только выше забирается. Вот тут я оказался силен, метал в него палки, весь взмок, долго возился, но сбил, а Оля поймала и крепко прижала к себе.

И в этот миг кто-то коснулся меня — открылась грань между мирами и вновь увидел я потерянное гармоничное целое, увидел, что нахожусь не в мокром, холодном, сумеречном лесу, а в храме нерукотворном. Надо мной оказался купол вечернего неба, подпираемый высокими сводами ветвей, стройный хор листвы под управлением дирижера — ветра, где каждый лист поет свою неповторимую партию.

И в этом храме шикарный огромный золотой ковер из листьев. И в этом храме живое Пасхальное присутствие Господа, столь явное, что стало по-особому светло. Вновь отброшен камень и свет струится от ангелоподобной хрупкой фигуры, которая замерла охваченная сильным чувством, трепетно прижав к себе присмиревшего котенка.

Господи! Ведь это Чудо! Что я вижу? Ведь этот кот был совершенно обречен, попав сюда!

Его абсолютно беззащитного и доверчивого, рациональный закон человеческого житейского здравомыслия приговорил к смерти.

Ведь люди не ходят этой дорогой, -- надо было, чтоб прошел крестный ход, и надорвалось одно человеческое сердце, чтоб ты сейчас оказался на руках человеческих. Получается, что Сама Богородица и Ее чудотворный Образ провели людей этим путем и спасли тебя.

Она не только наши молитвы, но и твой писк услышала, сжав болью за тебя сердце Ларисы, а потом и этой девочки. Ты был в тисках небытия, но своим писком измерял меру человеческого в человеке, и послужил величайшему чуду -- преображению души человеческой.

Стоп о чем это я? Ведь передо мной ни какой не ангел. Это Оля «зеленая», она даже перекреститься толком не умеет. «Отче Наш» наверное не помнит, А о «Символе Веры» и не слышала. О мировой закулисе и врагах отечества не думает. И главное, от кода не отказалась! Вот вопрос -- спасет ли ее Господь?

7 октября 2008 г.


МОРОЖЕНОЕ

Жара страшная, разгар рабочего дня. Поехал на Южный вокзал за билетом. Во все кассы огромные очереди.

Еще по дороге, выруливая на своей раскалившейся на солнце «Таврии», почему-то стал думать о мороженом. Как назло по пути мороженое нигде не попалось. В очереди у кассы мысль о мороженом стала навязчивой.

Время разуплотнилось, в душном зале медленно течет очередь, медленно течет время.

Думаю о ценности и непостижимости временной субстанции, припоминаю слова Августина Блаженного, который знал, что такое время, пока его об этом никто не спрашивал. Обдумываю планы на сегодня.

Ведь получается, мы не равны не только имущественно, с этим можно бороться. Но как бороться с тем, что времени нам всем по-разному отмеряно?

А с другой стороны, мы все равны, ведь в сутках времени не добавишь, всем порция одинаковая.

Когда подошла моя очередь, окошко закрылось на часовой технический перерыв.

Обычно я понятлив и в каждом внешнем событии ищу скрытую подоплеку, нахожу устраивающее меня объяснение, зачем и почему. Но бывают случаи, когда я просто говорю:  «Господи, извини, не понял?»

Ну какой высший смысл в том, что я сейчас перейду площадь, займу очередь в новом терминале, куплю билет, но при этом потеряю самое драгоценное и невосполнимое — время?

Иду в терминал через привокзальную площадь, ну хоть мороженое попадется, и то ладно. Как назло есть все, пирожки, шаурма, пиво, а мороженого нет.

Открывая утром календарь, прочел, что сегодня день Владимирской иконы Божией Матери и день постный.

И все же мороженое против шаурмы почти постное кушанье, выбор однозначен — мороженое. Но его нет, зато есть пирожок с картошкой. Пришлось переходя в терминал, жевать пирожок с картошкой и думать о себе с жалостью. Взгляды людей мне как бы говорят: «Ну что ты так сплоховал? Купил пирожок у бабули, неужто так плохи дела?»

«Не мог что-то посолиднее употребить?» — сказали глаза презентабельной девицы, покосившейся на мой пирожок в целофановом кульке.

Новый терминал меня встретил сплошным блеском — все «по-эвропейски», как любят говорить наши оранжевые власти. Переход в новый терминал заканчивается эскалатором и здесь перед эскалатором, среди стекла и пластика, как несуразное вкрапление, почему-то стоит бабуля из прошлого века. Все на ней простенькое: платок, коричневый плащ, валенкообразные сапоги и лицо под стать одежде, тоже простенькое. Надо же, доедая всухомятку пирожок, думаю я, это как на инсталляции модернистов стоит человек в потоке жизни. Вне времени и пространства, из иной реальности, вроде как ждет чего-то.

Подозревая, что бабушка просто боится зайти на эскалатор, возвращаюсь и спрашиваю, может помочь чем?

— Я поезд на Купянск ищу, с восьми утра стою здесь, отвечает бабуля.

— А у людей спрашивали?

— Да, не знает никто.

Хорошо, что я пирожок дожевал, а то мог бы подавиться. Ведь уже вторая половина дня, восемь часов стоит как часовой бабуля в оглушительном людском потоке. Оглушенная, парализованная, раздавленная мегаполисом.

Сколько людей сегодня прошло мимо нее — о, горе человечеству, ведь это приговор!

— Бабуля, подождите минутку, я сейчас все узнаю.

Простенькое круглое лицо бабули как-то оживилось, осветилось надеждой. Но она и надеяться боится, не верится ей, что это что-то настоящее, она выстояла и дождалась своего часа. Она начинает суетиться, хватается за сумки, потом снова ставит их под стену.

Подлетаю к кассе, билет мне все-таки нужно купить, у кассы почти нет очереди, думаю, потерпи, бабуля, ты ведь восемь часов стояла, пять минут еще постой, ведь я мысленно с тобою.

Беру билет и вот оказия, кассирша не знает, как доехать до Купянска.

Расписание читать некогда, в платной справке узнаю, что бесплатно можно доехать только до Граково. А ближайший поезд-тепловоз через полтора часа.

Бабуля спускается со мной по эскалатору. Она действительно его боится, чуть не падает. Ходит она мелкими шажками, ноги болят.

На эскалаторе мы создаем пробку, он короткий, но движется быстро, но и тут люди по нему бегут. На каких-то сорок секунд мы с бабулей перекрыли интенсивное движение на эскалаторе. И вот мимо нас, тужась, протискивается чувак в белой рубашке с короткими рукавами.

Как-то накануне я задумался, что все-таки значит это слово «чувак». Периодически посещала меня навязчивая мысль узнать тайну этого загадочного слова. Ответа специально не искал, жаль времени на глупости. Но вопрос этот почему-то меня периодически мучал.

И вот заходит ко мне в редакцию председатель харьковского рок-клуба Андрюха Шумилин. Вышли на улицу, он покурить, а я воздухом подышать. Так стоим, ни о чем трепемся, и тут он неожиданно всматривается в меня и говорит, а знаешь, что такое чувак?

Думаю надо же, как от Господа даже малейшую мысль не спрячешь, вот по такой мелочи Шумилин и пришел, причем Шумилин, в отличие от духоносных старцев, и сам не знает, что сейчас отвечает на мой мучительный вопрос. Я не подаю виду, что мне это как-то особенно интересно.

А Шумилин продолжает.

­— Так вот ЧУВАК – это аббревиатура неформалов. Это Человек, Усвоивший Высшую Американскую Культуру!

Вот ведь как! Конечно же, все сходится и это уже не мелочь!

Ведь кто поклонился Христу – христианин, Ленину — ленининец, Бандере – бандеровец, а кто идолу с семью рогами, тот, конечно же, ЧУВАК!

Теперь чуваков везде стало много, адепты абстрактной идеи свободы, этого рогатого идола с оранжевым факелом в руке, теперь по всему миру почти свободно хозяйничают. Идол требует поклонения и жертв, аппетиты растут, идол жиреет и наглеет.

Адепты сами заблудились, видя концентрат безответственной свободы в деньгах и власти, когда можно делать все и тебе за это ВСЕ ничего не будет, погнались за миражом и других в соблазн ввели.

Может ли кто из успешных сказать, что он свободен от переживаний и ему не о чем беспокоиться?

Не знали, да еще и забыли, что по слову апостола Павла, только где дух Христов, там свобода. Пытались искать свободу вне Христа и Его заповедей, а попали в неминуемое рабство страстей и пороков, а ведь кто кем побежден тот тому и раб, по слову апостолов.

А бегущий по эскалатору чувак в белой рубашке, видит, что стоит пожилой, беспомощный человек, притом, что эскалатор всего метров десять-пятнадцать, тем не менее, хотел свободно пробежать по эскалатору, он поступал так, как велит ему идол свободы. Но тут на пути его свободы свободно стояла бабушка, а я свободно остался на месте, когда увидел, что этот товарищ в белой рубашке претендует на звание настоящего ЧУВАКА.

Да, думаю, если бы сейчас, как в былые времена, давали переходящие вымпелы, ты бы получил вымпел со званием самого передового чувака.

Я решил, нет уж, дружище, нет, если тебя не остановил этот неотмирный образ бабули, в который ты буквально ударился, значит тужься, протискивайся, борись дальше, доказывай, что ты достоин звания настоящего чувака!

Ведь ты свободен, как атом, который намертво прикован к своей траектории, как муха, которая нарезает угловатые круги вокруг лампы. В детстве мы говорили, грубо, но верно — свободен как сопля в полете. Образцовый потребитель должен мчать по своей беговой дорожке, а то сосед купит новую машину, а не ты. Но ты всего лишь часть огромного механизма, в котором все пронизано движением внешне хаотичным, но, на самом деле, глубоко обусловленным детерминизированным всеобщим стремлением к успеху. Успех — идол современности, он манит человека. как бабочку, огонь.

Но на пути к успеху попадаются неожиданные препятствия в виде убогих и сирых, которые могут расконцентрировать внимание человека и лишить его потребительского аппетита. В современном мире об убогих должно государство заботиться, а мы для этого налоги платим, время же не стоит на месте, ведь на то прогресс и существует.

Но как же эта бабуля попала в столь отлаженный механизм, в этот кипящий городской бульон? Как этот осколок иной жизни долетел сюда и камнем упал в эту реальность? Не тот ли это тот камень, который на кого упадет, того раздавит, а кто на него упадет, тот раздавится?

Не тот ли это фонарь, с которым когда-то ходил по Афинам Диоген, искавший в толпе человека? Выходит, он и теперь среди нас и одним своим присутствием обжигает и обличает. Пока я бегал и узнавал, на какой путь прибывает поезд, меня донимали бесконечные звонки по мобильному, а бабуля тем временем передохнула в зале ожиданий.

Говорю ей, что бесплатную электричку отменили, есть поезд-тепловоз.

— Как поезд? У меня и денег-то нету, — изумленно ответила она.

Отдаю ей купленный билет, и начинаем перемещаться в сторону платформы.

Одолев все переходы, сели на скамейку на платформе.

— Ну дайте мне билет, посмотрим, какой вагон, место.

— Ой, не помню, где положила.

Начинаем искать, в сумке много кулечков, травки какие-то, бутылочки, картошка в мундирах.

— Наказал меня Господь! — причитает бабуля.

Я сам вываливаю из сумки содержимое и среди трав нахожу искомый билет. Ждем поезд, беседуем. Задаю много вопросов, мне все интересно, как и почему судьба привела эту старушку к подножию эскалатора. Оказалось, зовут бабушку Софья, живет она под Купянском, муж умер, и она приехала получить его пенсию, но ей сказали приехать аж 4-го сентября.

— Кто сказал?

— Ну там они.

— Ну где они?

— Ну там, где я на почту ходила.

— Да на какую почту?

— Да на ту, в которую я постоянно хожу.

— А почему в Харькове?

— А я на заводе ХТЗ тридцать лет проработала.

— Жили здесь, а теперь вот под Купянском.

— А почему в сентябре сказали приходить?

— Потому что сказали, положено так. Потому что муж до конца месяца четыре дня не дожил.

— Вы же здесь на вокзале с восьми утра, а где ночевали?

— Ночевала в Граково. Я туда приехала, а сказали, что поезд на Купянск отменили. А вы кто?

— Я журналист. Статьи в газету пишу.

— А, значит юрист.

— Да нет же, я журналист. То есть, статьи пишу.

— Вот и я думаю, вроде как не юрист.

— Ну а внуки-то у вас есть?

— Два внука и две внучки.

— Ну, а значит и дети есть?

— Нет детей.

— Ну как, ведь сначала дети, а через детей — внуки?

— Ну, внуки есть, а детей нет. Умерли.

— Ну, а внуки с кем?

— Со мной и мужем были.

— Ну, а внуки помогают?

— Так работы нет. Старшему двадцать, а работы нет.

— Ну, а на стройке бы поработал?

— Работал на стройке и грузчиком работал. Обманули его. Говорит, не пойду больше туда, бабушка.

— Сейчас по специальности вроде устраивается машины ремонтировать.

— А что кушают внуки?

— Что приготовлю, то и кушают. Муж-то мой был военный, хорошую пенсию получал, даже на Кубе был.

Я все спрашивал, и через эти короткие ответы-крупицы, прикасался к незнакомой мне, не прожитой мною жизни.

— А на похороны мужа деньги были?

— Одалживала. Муж еще в марте умер, вот одной соседке до сих пор должна. Говорю ей, ну нет у меня денег. А она — ну ладно, потом отдашь.

Внукам сказала, поеду, ведите себя хорошо нельзя воровать, обманывать, не люблю я этого и муж не любил. А внук мне, бабушка, ну сколько можно одно и тоже говорить. А я, ну кто тебе еще об этом скажет, соседи что ли? Кому это нужно?

— А чего ж ехали за столько километров, и получилось что зря? Ведь могли бы позвонить?

— А я телефона не знаю.

И неоткуда. Телефона у меня нету.

Мы сидим в потоке. Вот мимо нас простучали туфлями по асфальту девицы в джинсах. А вот идет девица с мороженым, выглядит нетипично в свободной длинной юбке. Зацепилась за бабулю взглядом и замерла, не смогла пройти мимо. И нерешительно, с каким-то страхом смотрит ошеломленная, ведь сидят люди из разных миров и о чем то беседуют, сразу видно, слишком разные, чтобы сидеть вместе и что-то обсуждать.

О чем могут беседовать высокоумие и смиренномудрие, пытливый уверенный в своих способностях интеллектуал, который не раз силой слова, взгляда, убеждения некоторых сильных мира лишал равновесия, любитель пофилософствовать по всякому поводу и напротив его — простая бабушка, София, которая, пожалуй, на излете жизни не ведает, какой смысл таится в ее имени?

И наверняка, не знает, что царь Соломон не просил у Бога ни долгой жизни, ни богатств, ни славы, а просил мудрости.

Вот она стоит на пороге вечности, а в ее котомке несколько обиходных выражений, ну где тут гордости опору найти, за что зацепиться? Жизнь пройдена, вечность уже рядом, а в руках пакетик с замусоленными документами, вареной картошкой и травками. Чем ей похвалиться? Разве что немощами?

Что такое ось? Ось стоит на месте, а вокруг все вращается, летит, сталкивается, сливается, разделяется и сокрушается друг об друга.

И в этой суете — островок покоя и тишины, отсутстствие времени... И я уже никуда не спешу, все потерялось на фоне того чувства и состояния, которому слов не подобрать. Разве что повторить словами Апостола: «Премудрость Божия тайная, сокровенная, сходящая свыше. …во-первых, чиста, потом мирна, скромна, послушлива, полна милосердия и добрых плодов, беспристрастна и нелицемерна…» (Иак. 3:17)

— Вы вместе? Наконец-то решается обратиться к нам девушка в длинной юбке.

— В общем-то, нет. Я только бабушку на поезд посажу и все.

Она не зная как поступить дальше, как-то робко вкладывает бабуле две гривны в руку.

— А это еще что? Зачем?

— Это вам просто пригодятся, замялась девушка, не знающая как еще выразить охватившее и ее невыразимое щемящее душу чувство и в тоже время боясь унизить подаянием не просящего помощи человека.

Тут я глянул на часы и поразился, как пролетело время, через пару-тройку минут отправление, а поезда все нет. Замечаю, что далеко впереди стоят два вагона и люди толпятся. Бегу, узнаю, действительно тепловоз с двумя вагонами— это наш поезд. Все уже уселись. Бегу за бабулей и идем к поезду, я несу сумки, а София семенит рядом, и под ее ногами хрустят осколки разбитой на перроне бутылки. Она волнуется, и уже в голос обращается к почившему мужу.

— На кого ж ты меня покинул! Как же я сама с тремя детьми управлюсь? Ведь, старший младших обижает иногда! Как же я сама-то?...

Мы успели, оказались в вагоне, рядом слышалось жаркое дыхание локомотива, только разместились и вот: заходит продавщица мороженого и предлагает его нам. Это то, о чем я и думать забыл — мороженое!

Бегу через раскаленную площадь к машине, телефон разрывается от звонков. Я в бурной реке, где все частицы движутся по глубоко обусловленным законам всеобщего детерминизма. Одна странность не дает мне покоя, почему пока я больше часа общался с Софией на перроне, телефон не звонил? А теперь я снова окружен всяческим неотложным и важным.

Все-таки ни в чем так не путается человек как в значениях и приоритетах, ведь у каждого, богат ли он или беден, могуч или слаб, времени в сутках поровну. Как распорядиться этим ежедневным капиталом? Как в этом множестве голосов расслышать глас Того, Кто знает истинные значения? Что сделать, чтобы этот Глас достучался до суетного ума?

Мне звонили. Что-то говорили, и я что-то отвечал. Я мчался по улицам Харькова, в железном потоке среди джипов лавировала моя «Таврия», но перед глазами у меня шла по битому стеклу нищая, обездоленная София.

— Ну как же так? Вопрошал я.

А голос, который не приходит приметным образом, мне без всякого звонка отвечал.

—Так потому, что ко Мне нет другого пути, и ты об этом читал многократно.

— Многими скорбями, многими скорбями…— слышал я повторяющиеся слова, которые стучали, как мелкие шаги Софии по битым стеклам спешащей навстречу Вечности.

Июнь 2009 август 2011 г.


ЧЕЛОВЕК В КАМУФЛЯЖЕ

Зарисовка с натуры

176465_originale.jpgАвгуст 2014-го. Возвращаюсь с конференции по Новороссии из Ялты. В самолете со мной летит известный полевой командир ополченцев Алексей Мозговой. И вот уже в огромном московском аэропорту мы выходим из самолета, спускаемся по трапу в свете первых утренних лучей. Суровый взгляд воина в камуфляже сканирует окружающую действительность. Вокруг него толпа сонных людей. Глядя на них, загорелых, отдохнувших в русском Крыму, вспомнил выкладки экзистенциалистов о том, что человек спит всю жизнь, и просыпается лишь перед лицом смерти, и смотрит на эту реальность глазами человека проснувшегося.

Но что же он может увидеть?

О чем мог думать полевой командир, глядя на толпу загорелых, благополучных русских людей? Может быть, о том, почему он и еще кто-то русский должен рисковать жизнью, предстоять перед смертью, чтобы оплачивать благополучие других, незнакомых русских людей — беспечных и самодовольных, многие из которых об этом, может быть, никогда и не задумаются. А для чего, собственно, вообще жизнь, как не для возможности жариться на пляжах, утопать в гламуре и постоянно что-то потреблять? Политика — удел немногих, и наши судьбы вершат те, кто в кабинетах, у них рычаги. А наш удел обозначен рамками возможного потребления, и надо постараться успеть, выжать из жизни максимум и не забывать бежать к нарисованному горизонту.

Но вот мы едем в автобусе, который везет нас к терминалу. Люди, уставшие от перелета, сонные и загорелые, и среди них — суровый воин, который перенесен из другого мира — подлинного бытия. Он присутствует среди них, и в то же время его нет. Его никто не замечает, не обращает на него ни малейшего внимания. И лишь один парень случайно пересекся с ним взглядом. Мозговой этого не заметил, а парень вдруг проснулся и оцепенел, как будто поймал яркую вспышку. Долго исподволь с изумлением смотрел на человека в камуфляже, взгляд которого обжигал, как луч лазера.

Да, странно устроена жизнь. Мы почему-то всерьез задумываемся о жизни лишь когда оказываемся перед лицом смерти. Или хотя бы перед лицом тех, кто сам смотрел ей в глаза.

Август 2014 г.

P.S.

Командир бригады «Призрак» Алексей Мозговой погиб 22 мая 2015 г.

МАТЕРИ НОВОРОССИИ

Страшный Суд

Ноябрь 2014–го, нам нужно добраться из Перевальска в Алчевск, темные улицы, редкие прохожие. Многие дома пусты, по городу носятся стаи одичавших собак. Мрачная атмосфера «Сталкера».

Но вот подъезжает автобус, запрыгиваем, шумно о чем-то переговариваясь. Захожу в салон рейсового ПАЗика и в красных лучах закатного солнца вижу силуэты пассажиров. В основном это женщины-матери лет под 50-60, видимо едут с работы. Глянув на них, обомлел от завораживающего сочетания обыденного и чудесного: вокруг шапок лучи солнца, преломляясь о шерстинки головных уборов, образовали сияющие нимбы.

Есть у Тарковского черно-белый фильм «Андрей Рублев, там последние кадры цветные и один из цветных кадров – это фреска «Страшный Суд», когда на скамьях сидят праведники.

У меня были такое ощущение, что попал в сонм ангелов, которые смотрят на тебя. И ты как на рентгене, и тебе почему-то очень стыдно перед ними.

Вспомнились строки архиепископа Иоанна Шаховского: «И ясность кроткая людей простых». Вот она — такая кротость и такая ясность. Видно, что эти женщины страдают. Но их простота и смирение — это не смирение перед злом. Это не поклонение злу, а смирение тех христиан, которые спокойно стояли в Колизее. Спокойно принимали смерть, но не поклонялись идолу. Вот именно это подлинное христианское смирение было у этих спокойных, простых, очень уставших женщин.

Есть молитва внешняя, когда человек читает по бумажке то, что надо прочесть, а есть молитва внутренняя. Есть такая форма молитвы, когда ты сам себе даже ничего не формулируешь словами, а лишь все время болеешь всей душой. Вот такой молитвой был наполнен этот автобус.

Выйдя из автобуса как из огня Неопалимой Купины, мы шли по темным безлюдным улицам Алчевска, над которым нависли мрачные очертания мертвого исполина-завода.

Все думал, что в автобусе я хотел сфотографировать, но знал, что этого делать нельзя и это будет тщетно -- никакая фотография не передаст чувства, которое довелось пережить.

Кажется, что могут эти матери? Но какая же сила исходила от них! Надо потерять надежду на себя, на свой разум, на свои возможности, на людей которые вокруг тебя. И вот только тогда ты можешь увидеть, как Сила Божия в немощи совершается.

Когда-то русский народ, зараженный большевизмом, потерял веру – навлек на себя бедствие. Но тогда матери наполнили храмы, и народ вновь обрел утраченное сокровище.

В осажденном Сталинграде, в Доме Павлова, умирала новорожденная девочка. Солдаты стали копать яму, чтобы похоронить ребенка и наткнулись на металлический предмет. Это был Образ Богородицы «Знамение». Произошло Чудо -- девочка пошла на поправку, выстоял и Дом Павлова. Оградила «Нерушимая Стена» от той чудовищной силы, которая, сметая все на пути, прошла тысячи километров и которой, казалось, никто не мог противостоять.

Тогда многие сыны Отечества видели знамение в небе -- вознеслась над Сталинградом рука Матери с мечом!

И теперь сыновья, братья, мужья этих матерей-молитвенниц Новороссии выбили глаз унитарному циклопу. И этот циклоп корчится в судорогах, воет от боли, огрызается. Где-то звучит канонада, это стон и вопли циклопа, который смертельно уязвлен и уже агонизирует.

Декабрь 2014 г.