В 1914 году над Россией взошла кровавая заря, заря войны. И в этом же году взошла другая заря щедрая добрым светом.
"Это орган созданный природой для ее выражения" сказал о Есенине Горький. Мы же можем добавить Есенин сам всечеловеческая всерусская душа ее неизбывной глубиной с ее самым простым на свете величием. Весной 1920 года Есенин приезжал и жил в Харькове вместе со своими приятелями Сахаровым и Мариенгофом.
Александр Сахаров был достаточно крупным административным работником, и помогал Есенину в издательских делах.

Анатолий Мариенгов был поэтом, драматургом, находился под сильным влиянием Есенина. Есенин искал жилье. И вот 31 марта в Харькове встретились три поэта. Есенин и Мариенгоф остановились на квартире у друзей поэта и журналиста Льва Повицкого, который тоже гостил здесь же, на улице Рыбной (ныне ул. Кооперативная), в доме № 15.
Повицкий писал об этом времени: "Есенин был тогда в расцвете своих творческих сил и душевного здоровья. Есенин целые вечера проводил в беседах, спорах, читал свои стихи, шутки и забавлялся от всей души. Девушки ему поклонялись, открыто, счастливые и гордые тем, что под их кровлей живет этот волшебник и маг художественного слова". Известно, что в Харькове у Есенина возникло нежное чувство к девятнадцатилетней Жене Лившиц. Всего три очевидца оставили свои воспоминания о харьковском периоде Сергея Есенина.
В неопубликованных примечаниях к своим воспоминаниям Повицкий писал: "Весной 1920 г. Есенин приехал в Харьков с Мариенгофом, и они поселились у меня на Рыбной улице, в квартире близкой мне семьи. К девушкам из этой семьи часто захаживали две подруги - Женя и Фрида. С Женей у Есенина завязалась нежная дружба, которая длилась до самой смерти".
Вот что об этой дружбе рассказывает Мариенгоф: - Есенин вывез из Харькова нежное чувство к восемнадцатилетней девушке с библейскими глазами. Девушка любила поэзию. На выпряженной таратайке, стоящей среди маленького круглого двора, просиживали они от раннего вечера до зари. Девушка глядела на луну, а Есенин в её библейские глаза. Толковали о преимуществах неполной рифмы перед точкой, о неприличии пользоваться глагольной. Он стал даже ласково называть её: -
Рыфмочка". Накануне отъезда в Москву Есенин подарил девушкам только что изданную вместе с Мариенгофом и Хлебниковым книжку стихов "Харчевня зорь", сделав на обратной стороне обложки дарственную надпись: "Фриде и Жене - Я тебя, милый друг, помнить буду".
Мариенгоф, же говорил Есенину о Евгении, что она "прекрасна, как всякая еврейская девушка, только что окончившая в Виннице гимназию".
22 апреля 1920 года поэт покинул Харьков. В своём сердце он увозил воспоминания о той, которую был не в силах забыть.
И как счастлив был получить от неё письмо: "Милая, милая Женя! Сердечно Вам благодарен за письмо, которое меня очень тронуло. Мне казалось, что этот маленький харьковский эпизод уже вылетел из Вашей головы. В Москве я сейчас чувствую себя одиноко. Куда только не собирался и с Вами даже уславливался встретиться, в Крыму... Всё-таки лучше, когда видишь человека, лучше говорить с ним устами, глазами и вообще всем существом, чем выводить эти ограничивающие буквы. Желаю Вам всего-всего хорошего. Вырасти большой, выйти замуж и всего-всего, чего Вы сами желаете С. Есенин".
Какая гамма чувств в этом письме! От лёгкой ревности до отеческой заботы о судьбе девушки.
Второе письмо Евгении Лившиц по сути является литературным произведением. Где поэт делиться своим видением реальности.
На востоке считают, что мир един и не делим и видимое многообразие лишь нечто напоминающее оптический обман. Есенин в этом письме как бы сорвал покров скрывающий от нас подлинное бытие, и похоже сам испугался: "Милая, милая Женя! Ради бога не подумайте, что мне что-нибудь от Вас нужно, я сам не знаю, почему это я стал вдруг Вам учащённо напоминать о себе, конечно, разные бывают болезни, но все они проходят - Думаю, что пройдет и это. Сегодня мы из Кисловодска выехали в Баку, и, глядя из окна вагона на эти кавказские пейзажи, внутри сделалось как-то тесно и неловко. Я здесь второй раз в этих местах и абсолютно не понимаю, чем поразили они тех, которые создали в нас образы Терека, Казбека, Дарьяла и всё прочее. Признаться, в Рязанской губернии я Кавказом был больше богат, чем здесь. Сейчас у меня зародилась мысль о вредности путешествий для меня. Я не знаю, что было бы со мной, если б случайно мне пришлось
объездить весь земной шар? Разрушающее чувство земного диапазона. Уж до того на этой планете тесно и скучно - Конечно, есть прыжки для живого, вроде перехода от коня к поезду, но всё это только ускорение. По намекам это известно всё гораздо раньше и богаче. Трогает меня в этом только грусть за уходящее милое звериное и незыблемая сила мертвого, механического. Вот Вам наглядный случай из этого. Ехали мы от Тихорецкой на Пятигорск. Видим, за паровозом, что есть
силы скачет маленький жеребенок. Так скачет, что нам стало ясно, что он почему-то вздумал обогнать его. Бежал он очень долго, но под конец стал уставать, и на какой-то станции его поймали. Конь стальной победил коня живого. И этот маленький жеребёнок был для меня наглядным дорогим вымирающим образом деревни и ликом Махно. Она и он в революции нашей страшно походят на этого жеребенка, тягательством живой силы с железной. Мне очень грустно сейчас, что история переживает тяжелую вьюгу умерщвления личности как живого, ведь идёт совершенно не тот социализм, о котором я думал, а определённый и нарочитый, как какой-нибудь остров Елены, без Славы и без мечтаний. Тесно в нём живому, строящему мост в мир неведомый, ибо рубят и взрывают мосты из-под ног грядущих поколений. Конечно, кому откроется, тот увидит тогда эти покрытые уже плесенью мосты, но всегда ведь бывает. Жаль, что если выстроен дом, а в нём не живут, челнок выдолблен, а в нем не плавают. Вы плавающая и идущая. Женя! Поэтому-то меня и тянет со словами к Вам. Растите такой, какой я Вас видел и слышал, слушайтесь Фриду, и благо Вам будет, ибо в Фриде доброе живёт сознательно, поэтому она
такая милая и такая хорошая будет даже в чём-нибудь дурном. Любящий Вас С. Есенин".
Вот такая довольно рискованная исповедь мятежной и страдающей души. Самое, сокровенное доверяет любимой девушке поэт.
А какой добротой веет от этого письма! Ей, одной в Харьков сообщает поэт эпизод с жеребенком, который получил прекрасное воплощение в поэме "Сорокоуст": "Жеребенок? Милый, милый, смешной дуралей, Ну куда он, куда он гонится? Не ужель он не знает, что живых, коней. Победила стальная конница?" Этот "красногривый жеребёнок" -- стройная, худощавая девушка со строгим и очень изящно выточенным лицом восточного склада стал одним из символов есенинской поэзии.
Осенью двадцатого года Евгения Лившиц оказалась в Москве. В первый раз Евгению видели на литературном вечере, где Есенин читал поэмы "Сорокоуст" и "Исповедь хулигана". "Это совсем молоденькая девушка. Из Харькова. Отчаянно влюблена в Есенина и, заметь, очень ему нравится. Но не сдаётся (не в пример своим сестрам и подругам!). Эта характеристика совпадает с воспоминаниями Льва Повицкого, свидетеля харьковского романа поэта: "Есенин из этой группы девушек пленился одной и завязал с ней долгую нежную дружбу. Целомудренные черты её библейски строгого лица, по-видимому, успокаивающе действовали на поэта. Вольпин, даёт нам возможность заглянуть в московскую жизнь Евгении: "Впредь я буду встречать ее довольно часто, то на вечерах в Политехническом и Доме печати, то в книжной лавке. Живо запомнилась такая
картина; они стоят друг против друга, разделенные прилавком. Женя, спиною к окну витрины, Есенин - на полном свету.
Взгляд Есенина затоплен в чёрную глубину влюблённых и робких девичьих глаз, рука поглаживает аккуратно выложенные на прилавок кисти покорных рук..." Что читает девушка в завораживающих глазах поэта? Ответную влюблённость? Нет, скорее пригласительную нежность. Её девическая гордость требует более высокой цены, которой не получает.
Весной 1921 года Вольпин встретила Женю у Есенина в Богословском переулке. Надо сказать, что в отношении Нади Вольпин к Жене Лившиц немалую роль играла обычная женская ревность. Женя для неё была одной из многочисленных соперниц. Когда врачи сказали Есенину, что ему грозит слепота, если он не бросит пить, Вольпин сказала ему: "Если впрямь потеряете зрение, как поэт Козлов, десяток женщин передерутся за честь и право заменить вам глаза! И вы остановите выбор на Жене Лившиц, меня отстраните, мол, ну её -- поэтесса!" Женя Лившиц снилась ей по ночам.
Есенин отправился в заграничное путешествие. Но и в суете частых переездов он не забывал свою харьковскую подругу. В письме Мариенгофу из Нью-Йорка 12 ноября 1922 года он пишет: "Поклонись всем, кто был мне дорог, и кто хоть немного любил меня. В первую голову Гале, Жене и Фриде..." В данном случае Есенин ошибается: Женя любила его так, что сильнее любить невозможно, но она была скромна и ненавязчива. У неё было много соперниц, куда более раскованных, чем она. В Москву приехала младшая сестра Жени - Маргарита (Рита) и перехватила эстафету любви. Женя любила Есенина, несмотря ни на что.
К тому же Рита помогала поэту решать бытовые, и даже издательские проблемы. К ней перешла и эстафета переписки. В письме Маргарите из Тифлиса он спрашивал; Как Женя? Вышла ли она замуж? Ведь ей давно пора. Передайте ей, что она завянет, как траве, если не выйдет. При её курьезности это необходимо. Кажется, Есенин и здесь оказался пророком. Мы не имеем достаточно сведений о дальнейшей жизни Евгении Исааковны, но кажется, она так и не вышла замуж, по крайней мере, фамилию не меняла и увяла довольно рано. Она умерла в 1961 году в 60-летнем возрасте.
Последнее, известное письмо поэта Жене заканчивается следующим образом: "Пишите, Женя, о себе. Я все-таки Вас помню и любопытствую знать, что с Вами есть и будет". Больше мы не встречаем имя Евгении Лившиц в письмах Есенина.
Но мы вправе считать, что дружба эта оборвалась только со смертью поэта. Евгения Исааковна до самой смерти, как самую большую ценность, хранила письма Есенина и передала их своей сестре Маргарите. Можно только сожалеть о том, что эта нежная дружба не оставила в память о себе лирических шедевров, на какие был способен Сергей Есенин, что Евгения Лившиц не стала героиней его произведений наряду с Лидией Кашиной, Шаганэ Тальян, Августой Миклашевской. Трудно сказать, почему так получилось, ибо творчество поэта есть тайна великая. Она была не героиней, а скорее музой-вдохновительницей.

Другие женщины заслоняли Женю -- Надежда Вольпин, вспоминая свое посещение Есенина в клинике, или, как ее еще называли, санатории для нервнобольных на Большой Полянке, писала, что Есенин - злобно говорил о Жене Лившиц:-- Она будет мужу любовь аршином отмерять,--усмехнулся Есенин". Но чтобы не заканчивать наш рассказ на такой грустной ноте, давайте не будем придавать этим словам большого значения, ибо их писала женщина, сама не равнодушная к Есенину, несвободная от чувства ревности.

Давид Риссенберг
публикация из газеты "Тайны Века" 2001 г.