В те дни вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле. Эта перепись была первая в правление Квириния Сириею. И пошли все записываться, каждый в свой город. Пошел также и Иосиф из Галилеи, из города Назарета, в Иудею, в город Давидов, называемый Вифлеем, потому что он был из дома и рода Давидова, записаться с Мариею, обрученною ему женою, которая была беременна. Когда же они были там, наступило время родить Ей; и родила Сына своего Первенца, и спеленала Его, и положила Его в ясли, потому что не было им места в гостинице.

В той стране были на поле пастухи, которые содержали ночную стражу у стада своего. Вдруг предстал им Ангел Господень, и слава Господня осияла их; и убоялись страхом великим. И сказал им Ангел: не бойтесь, я возвещаю вам великую радость, которая будет всем людям: ибо ныне родился вам в городе Давидовом Спаситель, Который есть Христос Господь; и вот вам знак: вы найдете Младенца в пеленах, лежащего в яслях. И внезапно явилось с Ангелом многочисленное воинство небесное, славящее Бога и взывающее: слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение!
Евангелие от Луки
В сорок втором году до Рождества Христова в битве при Филиппах войска, объединенные под командованием Марка Антония и приемного сына Юлия Цезаря, Октавия, разбили армию цезаревых убийц — Брута и Кассия. Самый значительный вклад в эту победу внесли старые солдаты великого полководца, мечтавшие уйти после этого сражения на покой. Октавий обещал каждому из них в награду земельный участок и полдюжины рабов в придачу. Стандарт надела невелик (его можно было обойти всего за полчаса), но на всех ветеранов земли все равно не хватало. Тогда победитель нашел простой выход: он велел отбирать поместья у тех, на кого падали подозрения в сочувствии к побежденным.
Порой для репрессий хватало анонимки. И вот, стараниями «добрых людей», в списки на выселение попадает владелец небольшого именьица под Мантуей Публий Вергилий Марон. Поэту было тридцать. Некогда он учился на адвоката в Риме, но, проведя одно единственное дело, понял, что напрочь лишен ораторских способностей и удалился в деревню, чтобы отдать себя на служенье нивам. Громкая литературная слава была далеко впереди, но Вергилию повезло: провинцией, в которой он жил, управлял его давний римский знакомый, тоже поэт, Азиний Поллион. Он взялся помочь и обратился к личному другу Октавия, известному своей щедростью покровителю искусств Гаю Цильнию Меценату.
Услышав, что ему рекомендуют некое новое дарование, Меценат захотел на него взглянуть, и вскоре перед ним предстал высокий, грубоватый человек, косноязычный и застенчивый. Хозяин бросил, было, удивленный взгляд на Поллиона, но тут Вергилий стал читать, поразив вельможу с первых же строк. Оказалось, что среди бед гражданской войны и всеобщего отчаяния этот чудаковатый крестьянин сочинял «Буколики» — «Песни Пастухов».

Петь же он начал о том, как в пустом безбрежном пространстве
Собраны были земли семена, и ветров, и моря,
Жидкого также огня; как зачатки эти, сплотившись,
Создали все; как мир молодой из них появился.
Почва стала твердеть, отграничивать в море Нерея,
Разные формы вещей принимать начала понемногу.
Земли дивятся лучам дотоль неизвестного солнца,
И воспарению туч, с высоты низвергающих ливни,
И поражает их лес, впервые возросший, и звери
Редкие, что по горам, дотоле неведомым, бродят.

Рассказав, ни много, ни мало, о сотворении мира и вспомнив про всемирный потоп, Вергилий заговорил о кратком Золотом веке как о потерянном Рае, и о последующем за падением разврате, который и привел землю в столь плачевное состояние. Одной этой заявки было достаточно, чтобы оценить масштаб поэта. Но Мецената ждал еще больший подарок: песни пастухов, живущих в сказочной стране Аркадии, возлагали надежды на новую власть и были пронизаны оптимизмом. Они были наполнены вниманием к простому человеку, предчувствием перемен, новой, лучшей жизни и заканчивались фантастическим, неслыханным доселе призывом: «Всё покоряет Любовь, и мы покоримся Любови!»
Народ, изголодавшийся по светлым краскам, рукоплескал. Вергилий тут же и на всю оставшуюся жизнь занял место ведущего поэта эпохи и стал лидером кружка Гая Цильния, задававшего тон не только литературной, но и политической, и даже духовной жизни Рима.
В 40-ом году до новой эры Октавиан жестоко подавил восстание, возглавленное братом Марка Антония.
Антоний, воевавший тогда на востоке, заступился за разбитых и высадил свои войска в Италии. Очередная гражданская война казалась неизбежной. Но, благодаря стараниям все того же Азиния Поллиона, хозяев мировой державы удалось помирить. Союз был скреплен двумя свадьбами: Антония с сестрой Октавиана, а Октавиана со Скрибонией, дочерью видного сенатора из противоположного лагеря. Вскоре в обоих семействах стали ожидать сыновей, появление которых должно было сделать этот мир еще более крепким.
И в том году Вергилий написал потрясающее стихотворение, над тайной которого бьются вот уже более двадцати веков. Это четвертая эклога Буколик. По содержанию она, вроде бы, ясна. Поэт говорит о скором рождении Младенца, равного Богу; с приходом Которого на земле начнется золотой век. Но Кто этот Младенец? Наследник Октавиана или Антония? Каждый из них сам был уверен (и уверял остальных) в том, что речь идет, разумеется, о его будущем сыне. Первый ребенок родился у Октавиана, и это была девочка. Стали ждать, что предсказание Вергилия сбудется на Антонии. И вскоре его жена тоже разрешилась от бремени. И тоже девочкой. И Октавиан, и Антоний развелись, но таинственная эклога оказалась куда долговечней их браков.
Наверное, мы никогда не получим документальных сведений о глубине духовных исканий первого поэта Империи. Но они были, потому что подобные откровения не сваливаются сами по себе, пусть даже и на гения. Ранние же христиане считали Вергилия пророком античности и не сомневались в том, что он пел о грядущем Рождении Мессии и о Его Царстве.

Круг последний настал по вещанью пророчицы Кумской,
Сызнова ныне времен зачинается строй величавый,
Дева грядет к нам опять, грядет Сатурново царство.
Снова с высоких небес посылается новое племя.
К новорождённому будь благосклонна, с которым на смену
Роду железному род золотой по земле расселится.
Жить ему жизнью богов, он увидит богов и героев
Сонмы, они же его увидят к себе приобщенным.
Будет он миром владеть, успокоенным доблестью отчей.
Мальчик, в подарок тебе земля, не возделана вовсе...

Спустя столетие римляне примут Христа так ревностно и глубоко, что их вера, как пишет святой Павел, будет «возвещаться во всем мире».
В 38 году Вергилий привел к Меценату одаренного молодого человека, Квинта Горация, усадьба которого отошла одному демобилизованному ветерану, и он очень нуждался в покровительстве.
Помочь Горацию было сложнее: он был офицером в армии республиканцев и в битве при Филиппах сражался на стороне Брута. Милости можно было ожидать только в том случае, если поэт направит свои творческие силы на укрепление единоличной власти Октавиана.
Такое соглашение было достигнуто, и, скорее всего, оно было довольно искренним. Это поколение устало от войн, бесконечных смут и от псевдодемократии, убивавшей Рим разгулом страстей и культом наслаждений. Люди хотели покоя и стабильного процветания под «сильной рукой». Вергилий и Гораций стали работать над тем, чтобы у их главного патрона появился титул Август — божественный.
Свою вторую поэму «Георгики» — то есть «Песни земледельцев», Вергилий, как он сам в ней признался, пишет, «повинуясь нелегким велениям» Мецената, на заказ, но умудряется сохранить определенную творческую свободу. Он разделяет политику Октавина, направленную на послевоенное восстановление сельского хозяйства и собирает здесь столько ценных советов, что некоторыми из них крестьяне пользуются до сих пор.
Он воспевает труд и говорит, что человек должен отречься от земных страстей: тщеславия, похоти, корысти, тогда можно будет жить и не бояться Божьего гнева. «Вот пчелы не знают алчности — добро у них общее, во имя друг друга они жертвуют жизнью — а потому божественны и блаженны». Интересно, знал ли Вергилий, что он цитирует царя Соломона, или это была собственная аллегория римского мудреца? Но вот в конце поэмы звучит поистине библейский вывод: «Смерти, стало быть, нет».
Главные мысли «Пастушеских эклог» набирают в «Георгиках» захватывающую для античного философа высоту, а их близость к библейскому мировоззрению порой даже трудно считать только интуитивной. В первых главах «Бытия» мы узнаем, что пастырем был Авель, а Каин — земледельцем. Ключевая фраза новой поэмы Вергилия звучит так: «недобрый труд все победил». Речь не о пахаре и садоводе, конечно, а о том, что произошло с верой людей, выбравших магию вместо Любви Творца.
Как они, познав Бога, не прославили Его, как Бога, и не возблагодарили, но осуетились в умствованиях своих, и омрачилось несмысленное их сердце; называя себя мудрыми, обезумели, и славу нетленного Бога изменили в образ, подобный тленному человеку, и птицам, и четвероногим, и пресмыкающимся, — то и предал их Бог в похотях сердец их нечистоте, так что они сквернили сами свои тела. Послание святого апостола Павла к Римлянам.
Целомудрие было по душе простым римлянам, и Гай Октавиан из кожи лез вон, чтобы в нем видели скромного и воздержанного человека, способного не только экономически, но и морально оздоровить общество. «Никакой иудей не справлял субботний пост с таким усердием, — пишет он приемному сыну, — как я постился нынче: только в бане, через час после захода солнца, пожевал я кусок-другой перед тем, как растираться». Для устранения своего последнего соперника он использовал именно нравственный предлог, осуждая его новый брак с египтянкой при живой жене-римлянке.
В 31 году, став консулом в третий раз, Октавиан получил право вести войну с Антонием и Клеопатрой, но, чтобы она снова не выглядела гражданской, то официально, только с царицей Египта. И второго сентября в морском сражении у греческого мыса Акций римляне разбили Александрийский флот. Марк Антоний покончил с собой, а вслед за ним и Клеопатра. Октавиан стал единственным правителем Рима и получил титул пожизненного трибуна.
Летом 29-го до н. э. триумфатор возвращается в Италию, где его ожидают сотни гимнов, но победителю важно, что скажет первый поэт. Четыре дня он слушает только что оконченные «Георгики» в исполнении самого Вергилия, но это не то, что он шесть лет ждал. Восхваления звучат как-то неопределенно, и не в каждой строчке. И потом не совсем понятно, зачем наш сельский философ так много говорит о другом Высшем Божестве, когда им должен был выступить сам Октавиан. В общем, поэма не то, чтобы очень не понравилась трибуну, но он все же предпочел заказать Вергилию другую.
Ею стала «Энеида», эпическое повествование о легендарном прародителе римлян — троянце Энее. Тут должно было родиться крепкое идеологическое основание тем переменам в государственном статусе Октавиана, какие он и не замедлил претворить в жизнь. В 27 году он решил вернуть стране власть народных избранников и восстановил сенат. Первым делом этот орган провозгласил трибуна Императором, присвоил ему, наконец, титул Августа и принял решение переименовать в его честь месяц секстилий, подобно тому, как предыдущий месяц, квинтилий, сделался при Юлии Цезаре июлем.
Наконец, всеобщее настроение, воцарившееся после Акция, выразилось в известной Галикарнасской надписи, где кесарь именуется «спасителем рода человеческого, все молитвы которого Провидение не только исполнило, но и дало больше, ибо умиротворены море и земля, города же изобилуют благозаконием, согласием и благолепием».
Вергилий попал в ужасное положение. Этот идол, культ которого он сам так долго утверждал, давно перестал ему нравиться. Из-под маски благодетеля все чаще выглядывал кровавый тиран, а тонкий наблюдатель провидел и плоды кесаревых реформ в недалеких уже лицах Тиберия, Калигулы, Нерона. Но при этом царь-популист декларировал свободу, единство и равноправие народов, возвращение к религии предков, и поэт считал своей обязанностью использовать это на пользу людей.
Юпитер (правильно — Дивус Патер, то есть Отец Богов) был когда-то Единым Божеством для лациев. Другого Бога они не знали, как и евреи, никогда не дерзали Его изображать и в обрядах, хотя и формально, но все же соблюдали большое благочестие. Утрату такой веры Вергилий считал виной человека и его бедой. Но гениальность его в том, что в отличие от большинства своих современников, разуверившихся, не ждавших ничего хорошего от будущего и скептически вопрошавших: «Что есть истина?», Публий Марон верил в то, что трагическое разделение между Небом и Землей может быть преодолено.
Он всем сердцем чувствовал, что Бог жаждет спасти людей от смерти и скоро откроется им. Только не тем надутым циникам, что кланяются нынче лжемессии, а, наверное, самым простым и чистым; может быть, его любимым пастухам.

Сгинет навеки змея, и трава с предательским ядом
Сгинет, но будет расти повсеместно аммбм ассирийский.
А как научишься Ты читать про доблесть героев
И про деянья Отца, познавать, что есть добродетель,
Колосом нежным уже понемногу поля зажелтеют,
И с невозделанных лоз повиснут алые гроздья.
К почестям высшим гряди - тогда уже время наступит, -
Отпрыск богов дорогой, Юпитера высшего племя!
Мир обозри, что плывет под громадою выгнутой свода,
Земли, просторы морей обозри и высокое небо.
Все обозри, что вокруг веселится грядущему веку,
Лишь бы последнюю часть не утратил я длительной жизни,
Лишь бы Твои прославить дела мне достало дыханья.

«Энеида» давалась с большим трудом и продвигалась очень медленно, хотя Вергилий работал каждый день. Вставая с утра, он диктовал писцу несколько строк, а потом в течение дня правил их, убирал лишнее, часто сокращая написанное до нуля. Он боялся, что мастерство будет подавлять вдохновение, и, оставляя недописанные строчки, занимался следующими. Поэма так и осталась с пробелами.
Август торопил его, то, прося, то, приказывая прочитать готовые главы. Вергилий долго отказывался, но однажды уступил уговорам и прочел несколько песен. Император был восхищен стихами, но опять не очень доволен тем, что Вергилий мало написал про него. Поэт робко оправдывался большими объемами исторического материала, нехваткой времени, и, выпросив еще три года, он взял разрешение на творческую командировку в Трою и Грецию и поспешил покинуть Рим. Друзья провожали этого никогда не выезжавшего домоседа так, словно он отправлялся на войну. Гораций даже написал оду к кораблю, на котором уплывал его друг: «Мы вверяем Вергилия на сохрану тебе! Берегу Аттики сдай его, невредимого: вместе с ним ты спасешь часть и моей души».
Несколько дней Вергилий наслаждался свободой, но в Афинах его ожидала встреча с Цезарем. Можно догадываться, как они поговорили, если поэт решил срочно прервать путешествие, получил солнечный удар, усугубившийся качкой обратного пути, и вскоре, после возвращения домой, скончался.
Перед смертью он просил принести ему рукописи «Энеиды», потому что он хочет их сжечь, и только слёзные мольбы друзей, обещавших вычеркнуть все, что он скажет, и не прибавлять от себя ни буквы, спасли для мира этот шедевр.
Через пятнадцать лет, когда Буколики были переведены на греческий и декламировались на всех сценах Империи, возвещая Золотой Век — Новую Эру — Спасения, Император Август, только что получивший титул «отца отечества», повелел по всей земле сделать перепись.
Когда Ангелы отошли от них на небо, пастухи сказали друг другу: пойдем в Вифлеем и посмотрим, что там случилось, о чем возвестил нам Господь. И, поспешив, пришли и нашли Марию и Иосифа, и Младенца, лежащего в яслях. Увидев же, рассказали о том, что было возвещено им о Младенце Сем. И все слышавшие дивились тому, что рассказывали им пастухи. А Мария сохраняла слова сии, слагая в сердце Своем. И возвратились пастухи, славя и хваля Бога за все то, что слышали и видели, как им сказано было.
Евангелие от Луки

Дмитрий Мендеев, neofit.ru

Архив газеты "Тайны века", Харьков, 2005