Это было давно. Шли первые годы войны. Немцы прорывались по нашей территории клиньями. И мы, беженцы, а мы с мамой были в их числе, постоянно опасались нарваться на супостата.
И вот картинка, врезавшаяся в память до мельчайших подробностей и памятная до сих пор.
Мы с мамой выходили из лесу на край большой поляны. Мама, видимо уставшая, наклонившись вперед, тащит за ручку меня, трехлетнего малыша. А я, как и все малыши, откинувшись назад, переставлял механически ножки и рассматривал окружающее широко открытыми глазами. Вдруг я увидел в центре поляны здоровенного фашиста. Это был офицер, в фуражке. Ростом был очень высок, где-то под два метра. Стоял он вразвалку, чуть наклонившись вперед и напряженно вслушивался в шум леса.

 Рукава его были закачены выше локтей. Правая рука была согнута. Видимо держал пистолет. Но оружия я не видел, оно было закрыто корпусом. Он стоял неподвижно в траве и весь обратился в слух. Был небольшой ветер. Верхушки сосен, раскачиваясь, шумели. А в шуме леса всегда кажется чье-то присутствие. Где-то треснул сучек, где-то что-то зашумело. А я иду, смотрю на него, смотрю и думаю. А что если крикнуть:
«Эй, Э-э-й!». Я знаю, что не крикну, но подумал. Идем дальше. И вдруг я непроизвольно взглянул поверх леса на небо. И вижу, как на широком экране, огромное цветное изображение. Сначала рука, согнутая в локте в красном одеянии с зеленой поперечной накидкой. Дальше лицо, обрамленное бородкой. Ну точно, как на иконе. Это не было результатом внушения, я в те годы и иконы не видел. Да тогда и не до этого было. Война! Помню свой немой возглас: «Кто это?» взгляд живой иконы стал вопрошающим в унисон моему вопросу. В следующий миг я уже знал, что это был Иисус Христос.
И вдруг он говорит с выражением озабоченности на лице. «Не надо, убьет». Я понял, что это ответ на мой вопрос: а что если крикнуть э-э-й!
Я не чувствовал своих шагов. Впечатление было такое что я стою и смотрю. Даже рассматриваю с детской непосредственностью широко распахнутыми и удивленными глазами. Это длилось минуту-другую. И вот я почувствовал, что этому видению пора исчезнуть, но так, что я не наблюдал этого. С присущей детям шаловливостью я думал про себя. «А я буду смотреть!» Но через мгновение я почувствовал необходимость повиноваться немому, не высказанному словами, мягкому, но ощутимому мною повелению отвернуться. Я повернул голову в сторону стоящего фашиста. Его я уже не видел. Мы уже стали заходить за кусты, вошли в лес. Я снова взглянул вверх, но ничего уже не увидел.
Помню мы вышли на группу мужчин-беженцев, сидящих у костра. Их было человек шесть-семь. Один из них толок вареную картошку в большом котелке. Увидев нас, он сказал: « Пацан, иди, на». И в нашу мисочку положил большую ложку толченой картошки. Я посмотрел на остальных людей. Один из них даже отвернулся слегка в сторону. Он был очень голоден и даже судорожно сглотнул. Все ждали трапезы.
Вот так Господь спас нас не только от смертельной опасности, но и позаботился о нашем пропитании. Правда, картошку я съел один. Все время думал оставить маме, но так и доел ее сам. Я потом часто и долго вспоминал этот эпизод, а сейчас вот рассказал его и Вам.

Из Письма читателя
Архив газеты Тайны века за 2003 г