Когда я первый раз услышал об этой истории, я уже не помню. Со временем в голове осталось только название — «Люботинская республика».
Воображение же дорисовало соответствующую картинку. Украинские козаки в ярких костюмах пристающие к таким же моно национальным девушкам где-то на окраине слобожанского городка. Спев пару песен, о синем небе и жёлтой ниве молодые, взявшись за руки, уходят в ковыль Дикого поля. Реальная история оказалась не такой давней и не менее романтичной.
1905 год. Россия проигрывает войну с Японией. В Петербурге расстреляна мирная колонна рабочих, убито более тысячи человек. Экономический кризис приводит к социальной напряжённости. По крупным промышленным центрам прокатывается волна стачек и забастовок. Призрак революции бродит по империи.
10 октября началась всеобщая забастовка железнодорожников. На 14 число в Харькове был назначен съезд делегатов от всех железных дорог. Прибыв в назначенный день в город, выяснилось, что собраться они не могут. Днём ранее указом Николая II Харьков и Харьковский уезд объявлялись на военном положении.

Было решено направиться в Люботин, так как город не входил в зону военного положения. На съезде, который больше напоминал митинг, выступили делегаты, и председатель центрального стачечного комитета Харьково-Николаевской железной дороги Гнат Хоткевич. Люботинцев не замедлили поддержать и соседи, в Будах забастовали рабочие фаянсовой фабрики Кузнецова. Сохранились сведения о том, как делегация в 200 человек под красным флагом побывала в имении князя Святополк-Мирского и просто попросила у того денег. Хозяин дал 100 рублей, а гостивший в тот день граф Лорис-Меликов — 50 рублей. Когда рабочие ушли, князь потребовал направить в имение сотню казаков, дабы подобный конфуз более не повторялся.
Забастовка железнодорожников то приостанавливалась, то возобновлялась, пока 7 декабря в 16.45 на телеграфный аппарат станции Люботин не пришла телеграмма из Воронежа: «Конференция депутатов 29 железных дорог постановила объявить всероссийскую забастовку с 12 часов ночи на 8 декабря». Эта резолюция была принята к исполнению, да так лихо, что находившиеся в Харькове члены стачкома не смогли вернуться на станцию поездом и прибыли в Люботин только к вечеру — на лошадях. За время их отсутствия забастовщики успели занять все помещения станции и телеграф, освободить от исполнения обязанности начальника депо и начальника станции, вывести из строя телефонную связь. Станция полностью перешла под контроль, «Временного союзного управления железной дорогой». Его возглавил запасной агент железной дороги, дворянин Константин Кирста. Надо отметить, что влияние его среди населения было настолько велико, что иногда он говорил: «Люботин — это я». Заместителем Кирсты стал студент Авраам Финкельштейн.
10 декабря на митинге, которые теперь проходили ежедневно одобрили решение про организацию боевых дружин, вскоре переименованных в «народную милицию».
Авраам Финкельштейн: «Необходимость организации вооруженной милиции дала себя чувствовать впервые же минуты захвата станции Люботин. Вокруг бродили темные подозрительные тени, пытавшиеся удить рыбку в мутной воде. Как на самой станции, так и в поселке были недовольные забастовками выражавшие свою злобу против смутьянов и ждали темноты, чтобы с ними расправиться».
Однако вот, что интересно на станции вместе с патрулями «народной милиции» продолжало существовать жандармерия и общая полиция. Такое мирное сосуществование продолжалось до вечера 11 числа, когда союзным управлением было решено разоружить, всех у кого имелось оружие. Без каких-либо проблем к утру следующего дня все жандармы, полицейские, стражники, урядники и пристав были задержаны и посажаны в подвал местного кузнеца. После чего была проведана хозяйка винной лавки Лариса Мягкова. Отобрав у той револьвер, вся душевная милиция или, если хотите, народная компания направилась... правильно, в имения князя Святополк-Мирского. Где была та сотня казаков, о которой просил князь, документы умалчивают.
Днем 12-го всех сидевших в подвале привели на митинг, который проходил в вагонных мастерских. Арестованные просили отпустить их и вернуть оружие, что и было сделано после написания расписки, о том, что те, будут лояльно относится к бастующим.
Этот благородный жест местного Дантона окончательно укрепил веру люботинцев в торжество великой идеи преобразования общества на началах справедливости.
В этот же день восставшими была захвачена станция Рыжов. Еще немного и железнодорожная революция с грохотом въедет в Харьков.
Харьков.
12 декабря.
Не работают предприятия, конторы, банки, городской транспорт, закрыты магазины. На Московской улице и Конной площади произошли столкновения с войсками. 17 человек убито, 100 раненных.
Известия о подавлении вооруженного восстания в Харькове застало отряды люботинцев, почти уже в самом городе, на станции Ново-Бавария. Забаррикадировав железнодорожные пути, те вынуждены были вернуться. Через два дня направленная харьковским губернатором Старынкевичем рота солдат 201 Лебединского полка вступила на платформы станции Люботин. Их привел один из тех жандармов, которые были отпущены под честное слово. Константин Кирста вышел к солдатам и предложил присоединиться к восставшим. Выслушав речь о свободе, равенстве и братстве солдаты бережно его связали, положили на сани и под охраной сотни казаков (наверное, той самой, которую ждал в своем имении князь Святополк-Мирский) отправили в Харьков. Расчет был верен, арестовать вожака и кипящий котёл вскоре остынет сам собой.
Но на каждого Дантона всегда найдется свой Робеспьер. И им стал уже знакомый нам товарищ Финкельштейн. Студент взялся за дело весьма решительно: полностью прекращено железнодорожное движение через станцию, на входных стрелках свалены паровозы, вновь арестованы жандармы, отпущенные по расписке. На следующий день состоялся суд, председательствовал в суде сам Финкельштейн. Приговор: все арестованные подлежат сожжению в дымогарной трубе паровозостроительного завода.
А в это время из Харькова вышел карательный отряд в составе семь рот солдат, две сотни казаков и даже одна пушка. Командовал отрядом полковник Эммануэль. Вечером 17 декабря войска окружили станцию, на которой проходил очередной митинг.
Авраам Финкельштейн: «На митинге собралось в числе других много женщин и детей. Обсуждать вопрос в таком собрании о дальнейшей тактике не представлялось возможным. Явно чувствовалось паническое настроение».
В пять часов вечера начался обстрел. Всего было сделано 12 выстрелов. В результате начавшегося пожара сгорело 30 товарных вагонов.
В своих «Известиях РСДРП» большевики с ехидством писали: «Только теперь войска решились войти в опустевшую станцию. Но начальник отряда не удовольствовался легкой победой: он захотел почестей со стороны врага. С этой целью были посланы на некоторые квартиры гонцы с предложением, пойти и выкинуть белый флаг на не существующей крепости и вступить в мирные переговоры».
В сентябре 1906 года следствие по делу «О скопище железнодорожных служащих на станции Люботин Харьково-Николаевской железной дороги» было передано в суд, а 5 января 1907 оглашён приговор: Константин Кирста — два года лишения свободы, шесть человек осуждены на год, сорок восемь человек признаны невиновными. Фамилия Финкельштейн в деле не значится.
P.S. 21 сентября в Симбирске был смертельно ранен ушедший в отставку Харьковский губернатор Старынкевич.

Виктор Кофанов 

Архив газеты "Тайны века", Харьков, 2004