В 1865 году умер наследник престола Николай, старший сын Императора Александра II, и это большое горе неожиданно вызвало в России злую радость. Потрясенный Федор Иванович Тютчев отозвался на такое ликование странно звучавшим стихотворением:

О, эти толки роковые,
Преступный лепет и шальной
Всех выродков земли родной,
Да не услышит их Россия,
И отповедью да не грянет
Тот страшный клич, что в старину:
«Везде измена — Царь в плену!»
И Русь спасать его не встанет.

Плененный своими же генералами в поезде под Псковом 2/15 марта 1917 года Николай II пишет в своем дневник: «Кругом измена, трусость и обман».
Генералы Рузский, Алексеев, Эверт, Брусилов, думские масоны требовали тогда у Царя отречения от престола в пользу Наследника, угрожая в противном случае братоубийственным пролитием крови в неминуемой гражданской войне. После ночи молитв и мучительных раздумий Государь подписал не Манифест, а лишь телеграмму в Ставку с лаконичным, конкретным и единственным адресатом — «начальнику штаба». Это потом ее назовут «Манифестом об отречении», но Государь, подписывая (карандашом) телеграмму, знал, как знало и его ближайшее окружение, что отречение самодержавного Государя, да еще с формулировкой «в согласии с Государственной Думой», не допускалось никакими законами Российской Империи. Кроме того, в телеграмме речь шла о передаче престола брату, минуя единственного законного наследника Цесаревича Алексея. Что же в таком случае означал этот документ? Являясь свидетельством личного непротивления волеизъявлению подданных, Государево послание тогда было и единственно возможным в тех обстоятельствах призывом к Армии. Прямой призыв навряд ли получил бы огласку, а телеграмма об отречении была спешно разослана в войска начальником штаба Ставки генералом Алексеевым. Всякому честному офицеру было ясно, что творится насилие, государственный переворот, и долг присягнувшего повелевал спасать Императора... Но не поднялась Армия за Царя и свое Отечество, хотя никакой Манифест не освобождал воинство от присяги и крестоцелования без особого на то акта, подобного тому, что год спустя подписал германский Император Вильгельм, отказываясь от престола.
По сей день не только историков озадачивают непостижимые факты: как могла Красная Армия, возглавляемая прапорщиком Крыленко, бывшим в Первую мировую редактором «Окопной правды», руководимая беглым каторжником Троцким без военного опыта, предводительствуемая студентом-недоучкой Фрунзе, юнкером Антоновым-Овсеенко, лекарем Склянским..., как могла эта Красная Армия теснить Белую Гвардию, громить Корнилова, Деникина, Врангеля, Колчака — лучших выпускников лучших военных академий, опытнейших военачальников, умудренных японской и германской войнами, собравших под свои знамена боевых офицеров, солдат-фронтовиков?
Истина открылась не сразу: на каждом из них лежал грех клятвопреступника, отдавшего Царя врагам его. Трагичные судьбы генерала Алексеева — это он держал в руках нити антимонархического заговора, генерала Рузского — пленившего Государя в псковском поезде, генерала Корнилова, явившегося в Царское Село арестовывать Августейшую семью, генерала Иванова — преступно не исполнившего Государев приказ о восстановлении порядка в Петрограде, адмирала Колчака — командовавшего Черноморским флотом и ничего не сделавшего для защиты Государя, а также многих других свидетельствуют о скором и правом суде Божием. Рвавшиеся уйти из-под воли Государя в феврале 1917 года, жаждавшие от Временного правительства чинов и наград, уже через год-два они расстались не только с тридцатью полученными сребрениками, но с жизнью расстались — такова подлинная цена предательства. Генерал Рузский, бахвалившийся в газетных интервью заслугами перед Февральской революцией, зарублен в 1918 году чекистами на Пятигорском кладбище. Генерал Иванов, командовавший Особой Южной армией, которая бежала под натиском Фрунзе, умер в 1919 году от тифа.
Адмирал Колчак расстрелян в 1920 году, успев прежде увидеть крушение своих надежд. Генерал Корнилов погиб перед наступлением белых на Екатеринодар: единственная граната, попавшая в его лагерь в предрассветный час, влетела в дом, где он работал за столом. Итог наступления был предрешен...
Еще недавно со своей армией Царь прощался в Могилеве: многие плакали, некоторые падали в обморок. «Государь не выдержал и быстро направился к выходу», — вспоминал генерал Техменев. О воинской же присяге не вспомнил никто. Та же армия по приказу Временного правительства арестовала Императора, хотя, если бы отречение было законное кому был бы опасен «гражданин бывший царь»? Та же армия бдительно охраняла пленников в Царском Селе, в Тобольске, требовала снять погоны с Царя, запретить прогулки его детям... Та же армия, подняв белое знамя сопротивления большевизму, начертала на нем не имя монарха, а демократические лозунги («За Учредительное собрание!» и т.п.) и не помышляла об освобождении екатеринбургских заточников. А ведь не случайно именно в Екатеринбурге пребывала тогда Российская Академия Генерального Штаба. Вероятно, это была последняя свыше посланная возможность очиститься от преступления клятвы. Но и среди военных профессионалов не оказалось достойных. На одно только и хватило слушателя старшего курса гвардии капитана Малиновского сотоварищи: «У нас ничего не вышло с нашими планами за отсутствием денег, и помощь Августейшей семье, кроме посылки кулича и сахара ни в чем не выразилась».
Порушив закон и присягу, Русская армия вся — и в этом состоит ответственность всех за грехи многих — понесла наказание разделением на красных и белых, гибелью и отступничеством вождей, а в следующем поколении — возобновлением германской войны, в горниле испытаний снова возродившей победный воинский дух.
За трагедией Армии встает трагедия Русской Православной Церкви. Почему ее, тысячелетнюю, великую, родившую на рубеже веков многих святых и только что прославившую новых угодников Божиих, открывавшую новые храмы, монастыри, училища — весь этот, казалось, нерушимый оплот Православной веры и Царства, — вдруг в одночасье поразил раскол, жестокие гонения со стороны безбожников и иноверцев? Что сталось с православными, не с новомучениками, исповедавшими Христа и верность Государю, а с массой русских христиан, отвергавшихся христианского имени и все-таки попадавших под мстительный вихрь репрессий? Где были их прежние духовные вожди и наставники, кто бы остановил народное богоотступничество?
Коренное зло было совершено в Церкви 6 марта 1917 года, когда Церковь в лице Святейшего Синода не усомнилась в законности царского отречения, «молча глядела она на то, как заносился злодейский меч над священною главою Помазанника Божия и над Россией», — писал товарищ обер-прокурора Святейшего Синода князь Николай Жевахов, который еще за неделю до псковского пленения Государя умолял митрополита Киевского Владимира, бывшего в Синоде первенствующим членом, выпустить воззвание к населению. Пока Святейший Синод с 3-го по 6-е марта раздумывал и медлил, решая, молиться ли России за Царя, в синодальной канцелярии ужасающей грудой накапливались телеграммы: «Покорнейше прошу распоряжения Святейшего Синода о чине поминовения властей». «Прошу руководственных указаний о молитвенных возношениях за богослужениями о предержащей власти». «Объединенные пастыри и паства приветствуют в лице вашем зарю обновления церковной жизни. Все духовенство усердно просит преподать указание, кого и как следует поминать за церковным богослужением» и т. д. Под телеграммами подписи: Димитрия, архиепископа Таврического, Александра, епископа Вологодского, Назария, архиепископа Херсонского и Одесского, Палладия, епископа Саратовского, Владимира, архиепископа Пензенского.
Они ждали указаний, забыв тысячелетний благодатный опыт русского Православия, опыт, благословенный патриархом Священномучеником Ермогеном, бесстрашным духовным воителем против русской смуты, его призыв из застенков был передан народу и в результате польские оккупанты были изгнаны из Москвы.
А вот 5 марта 1917 года в Могилеве, не убоявшись гнева Божия, не устыдившись присутствия Государя, штабное и придворное духовенство осмелилось служить литургию без возношения Самодержавного царского имени. Это случилось, когда там находился образ Владимирской иконы Божией Матери, благословившей начало русского царства. Уже на следующий день самовольный почин был закреплен решением Святейшего Синода «принять к сведению и исполнению» «акты» об отречении и возглашать в храмах многолетие «Богохранимой державе Российской и благоверному Временному Правительству ея». А в ответ со всех концов России неслись рапорты послушных исполнителей законопреступного дела: «Акты прочитаны. Молебен совершен. Принято с полным спокойствием. Ради успокоения по желанию и просьбе духовенства по телеграфу отправлено приветствие председателю Думы».
Пастыри поставили себя над Помазанником, забыв предупреждение отца Иоанна Кронштадтского: «Если мы православные, то обязаны веровать, в то, что Царь, не идущий против своей облагодатствованной совести, не согрешает». Архиереи же по мирскому рассудили, что Царь грешен, немощен, недалек, и для «завоевания гражданской свободы» призвали христиан «довериться Временному Правительству», безрассудно приняв никогда не существовавшее отречение Царя. Фактически они благословили народ на цареотступничество: «Да благословит Господь нашу великую Родину счастьем и славой на новом пути!» (Из обращения Св. Синода верным чадам св. Православной Церкви).
И не встала Православная Русь спасать своего Царя. Протопресвитер придворных соборов Александр Дернов смиренно испрашивал указаний Синода «относительно того, как будет в дальнейшее время существовать все придворное духовенство», чем ему кормиться и кому подчиняться. Никто не последовал за Государем в заточение. Среди тех, кто пошел за ним на мученический крест, были дворяне, мещане, крестьяне, были слуги иностранцы и иноверцы, но духовных лиц среди них не было.
В уездах и губерниях торопливо созывались собрания, чтобы засвидетельствовать свою поддержку «новому строю», на самом же деле — чтобы предать поруганию Царство. «Духовенство города Екатеринодара выражает свою радость в наступлении новой эры в жизни Православной Церкви», «Омское духовенство приветствует новые условия жизни нашего отечества как залог могучего развития русского национального духа», «Из Новокузнецка. Отрекаясь от гнилого режима, сердечно присоединяюсь к новому. Протоиерей Князев». «Прихожане Чекинской волости Томской губернии просили принести благодарность новому правительству за упразднение старого строя, старого правительства и Воскресение нового строя жизни. « От их имени свящ. Михаил Покровский». «Духовенство Чембарскаго округа Пензенской епархии вынесло «следующую резолюцию: в ближайший воскресный день совершить Господу Богу благодарственное моление «за ниспосланное Богохранимой державе российской обновление государственного строя с возглашением многолетия Благоверным Правителям. «Духовенство округа по собственному своему опыту пришло к сознательному убеждению, что рухнувший строй давно отжил свой век». «Тульское духовенство в тесном единении с мирянами, собравшись на свой первый свободный епархиальный съезд, считает своим долгом выразить твердую уверенность, что Православная Церковь возродится к новой светлой жизни на «началах свободы и соборности».
Духовенство всей России от Витебска до Владивостока, от Якутска до Сухума представлено в этих спешных посланиях. Как затмение нашло на этих Облеченных долгом пастырей, воспринявших революционную пропаганду, начитавшихся газетной травли, напитавшихся крамольным духом демократии и не отдававших себе отчета в том, что нарушают принесенную ими на Евангелии при поставлении в священнический сан присягу.
Кто в те дни ужаснулся, кто вздрогнул в преддверии грядущей расплаты за нарушение одного из основных Российских законов: «Император яко христианский Государь есть верховный защитник и хранитель догматов господствующей веры и блюститель правоверия и всякого в Церкви святой благочиния... В сем смысле Император именуется Главою Церкви». Немного оставалось верных своему Главе иерархов: митрополит Петроградский Питирим (6 марта уволен на покой), митрополит Московский и Коломенский Макарий (уволен на покой с 1 апреля), архиепископ Харьковский и Ахтырский Антоний, заявивший: «От верности Царю меня может освободить только его неверность Христу» (также отстранен от церковного руководства). О верности Царю других в священноначалии ничего не известно.
Стоит ли удивляться размерам бедствий, что исцеляющая Десница послала на Церковь, возвращая ей забытый страх Божий...
Март 1918г. Убит священник станицы Усть-Лабинской Михаил Лисицын. Три дня водили его с петлей на шее, глумились, били. На теле оказалось более десяти ран, и голова изрублена в куски. Это отсюда, из Лабинской, неслось в синод приветствие новому строю.
Апрель 1918г. В Пасху, под Святую заутреню, священнику Иоанну Пригоровскому станицы Незамаевской, что рядом с Екатеринодаром, выкололи глаза, отрезали язык и уши, связавши живого, закопали в навозной яме. Духовенство Екатеринодара всего год назад выражало радость от наступления «новой эры в жизни Церкви».
Весной 1918г. в Туле большевики расстреляли Крестный ход из пулеметов. Совсем недавно тульское духовенство «в тесном единении с мирянами» надеялось на возрождение Церкви «на началах свободы и соборности».
Март 1920г. В Омской тюрьме убит архиепископ Сильвестр Омский и Павлодарский. Это его духовенство одобрило «условия новой жизни Отечества», армия и Церковь — две организованные русские силы, согласно клятве обязаны были защищать Государя и его Наследника до последней капли крови. Но оказалось, что в большинстве своем православные лишь формально относились к присяге. Утратив веру, они легко впали в массовый грех отступничества.
Наказание последовало незамедлительно — оно содержалось в преступлении. «Вслед за Царем» Всевышний просто «не противился» жажде свободы, оставив людей наедине с ней. Тогда обнажилась безбожная, а значит, и бесчеловечная суть этой жажды «счастья» и «славы» без Царя, ибо самодержавие хранило древнее Таинство Помазания, то есть «договор» с Богом, что Он Сам будет управлять Своим народом через законного представителя. Молитвами Царя не были оставлены его подданные: Небеса, приклонившись, отворили мученикам райские двери...
Неисповедимы судьбы Божии. Так, ушедший век, ознаменованный яростным разгулом духа злобы поднебесной, дал место русской Голгофе, выкупающей истинную свободу взамен дьявольской лести.

Михаил Спасский

Архив газеты "Тайны века", Харьков, 2005