Вся его бурная деятельность, как в миниатюре, изобразилась в одном эпизоде его морской службы. В июле 1714 г., за несколько дней до победы при Гангуте, крейсируя с своей эскадрой между островами, он был застигнут страшною бурей. Все пришли в отчаяние, не зная, где берег. Петр с несколькими матросами бросился в шлюпку (офицеры на коленях умоляли его не подвергать себя такой опасности), сам взялся за руль, встряхнул опустивших руки гребцов грозным окриком: "Чего боитесь? Царя везете! С нами Бог!" Благополучно достиг берега, развел огонь, чтобы показать путь эскадре, согрел сбитнем полумертвых гребцов, а сам, весь мокрый, лег и, покрывшись парусиной, заснул у костра под деревом.

Петр первый любил мешать шутку с серьезным делом, дело с бездельем; только у него обыкновенно выходило, что безделье превращалось в дело, а не наоборот. У него и регулярная армия незаметно выросла из шуточных полков, в которые он играл в Преображенском и Семеновском.

До 24 лет Русский самодержец играл в войнушки. В одних только маневрах под Кожуховым учавствовало до 30 тысяч человек. Князь Куракин оставил следующую запись: "тогда убито с 24 персоны пыжами с иными случаи и ранено с 50".
С годами Петр существенно переменил свои интересы, но страсть ко всяческим забавам у него осталась на всю жизнь. Не следует забывать, что нас от него отделяют три столетия и некоторые шутки Петра современному читателю могут показаться жестокими.

По своей природе царь был очень любознательным и переживал, когда его устремлений не разделяли окружающие. Будучи в Голландии, он заглянул в анатомический театр доктора Боэргава, медицинского светила того времени, и, заметив, что некоторые из его свиты не особенно интересуются происходящим и даже высказывают отвращение к мертвому телу, заставил их зубами разрывать мускулы трупа.
На западе Петр многому научился, в свою очередь, европейцы познакомились с москворецкими обычаями. В Дептфорде Петру со свитой отвели помещение в доме близ верфи, оборудовав его по приказу короля, как подобало для высокого гостя. Когда царь и его свита уехали, домовладелец подал счет повреждений, произведенных уехавшими гостями.
Полы и стены были заплеваны, запачканы следами веселья, мебель поломана, занавески оборваны, кар-. тины на стенах прорваны, так как служили мишенью для стрельбы, газоны в саду затоптаны, словно там маршировал целый полк. Всех повреждений было насчитано на 350 фунтов стерлингов.
Свой разгул с сотрудниками Петр облекал в канцелярские формы. Так возникла коллегия пьянства, или "сумасброднейший, всешутейший и всепьянейший собор". Он состоял под председательством наибольшего шута, носившего титул князя-папы, или всешумнейшего и всешутейшего патриарха московского, кокуйского и всея Яузы. При нем был конклав 12 кардиналов, отъявленных пьяниц и обжор, с огромным штатом таких же епископов, архимандритов и других духовных чинов, носивших нецензурные прозвища. Петр носил в этом соборе сан протодьякона и сам сочинил для него устав. В этом уставе определены были до мельчайших подробностей чины избрания на разные степени пьяной иерархии. Первейшей заповедью ордена было напиваться каждодневно и не ложиться спать трезвыми. У собора, целью которого было славить Бахуса питием непомерным, был свой порядок пьянодействия, "служения Бахусу и честнаго обхождения с крепкими напитками", свои облачения, молитвословия и песнопения, были даже всешутейшие матери-архиерейши и игуменьи. Как в древней церкви спрашивали крещаемого: "Веруеши ли?, так в этом соборе новопринимаемому члену давали вопрос: "Пиеши ли?" Трезвых грешников отлучали от всех кабаков в государстве; инакомудрствующих еретиков-пьяноборцев предавали анафеме.
На западе недоумевали - неужели это властные просветители своей страны? Такое впечатление вынес из беседы с Петром английский епископ Вернет. Петр одинаково поразил его своими способностями и недостатками, особенно грубостью, и ученый английский иерарх высказался только о неисопвидимости пути провидения, вручившего такому необузданному человку безграничную власть над столь значительною частью света.
В добрые минуты царь любил повеселиться и пошутить. Он любил собирать все высшее общество столицы, охотно беседовал со светскими чинами о политике, с духовными о церковных делах. Привыкнув к простой водке, он требовал, чтобы ее пили и гости, не исключая дам. В саду появились гвардейцы с ушатами сивухи, запах которой разносился по аллеям, причем часовым приказывалось никого не выпускать из сада. Особо назначенные для того майоры гвардии обязаны были потчевать всех за здоровье царя, и счастливым считал ускользнуть из сада.
Силен был царь и в оперативной хирургии. Как-то камердинер пожаловался монарху, что жена с ним неласкова, ссылаясь на зубную боль. - "Хорошо, я полечу ее". Петр взял зубоврачебный прибор и зашел к камердинерше в отсутствие мужа. "У тебя, слышал я, зуб болит?" - "Нет, государь, я здорова". - "Неправда, ты трусишь". Та, оробев, признала у себя болезнь, и Петр выдернул у нее здоровый зуб, сказав: "Помни, что жена да боится своего мужа, иначе будет без зубов". - "Вылечил!" -
с усмешкой заметил он мужу, воротившись.
Иногда же Петр по-настоящему ожесточался, замечая, как вокруг него играют в закон, по его выражению, словно в карты. Однажды в Сенате, выведенный из терпения повальной недобросовестностью, он хотел издать указ вешать всякого чиновника, укравшего хоть на столько, сколько нужно на покупку веревки. Тогда генерал-прокурор Ягужинскйй встал и сказал: "Разве ваше величество хотите царствовать один, без слуг и без подданных? Мы все воруем, только один больше и приметнее другого".
По этому поводу Петр говаривал своему лейб-медику Арескину: "Я велел губернаторам собирать монстры (уродов) и присылать к тебе; прикажи заготовить шкафы. Если бы я захотел присылать к тебе монстры человеческие не по виду телес, а по уродливым нравам, у тебя бы места для них не хватило; пускай шляются они во всенародной кунсткамере: между людьми они более приметны."
Петр испытывал потребность в постоянной перемене мест, в быстрой смене впечатлений. Ему трудно было долго усидеть на месте: на продолжительных пирах он часто вскакивал со стула и выбегал в другую комнату, чтобы размяться.
Царь не терпел стеснений и формальностей, привыкший чувствовать себя хозяином всегда и всюду Петр конфузился и терялся среди торжественной обстановки, когда ему приходилось стоя у престола, выслушивать высокопарные речи
го посла. Будничную жизнь он старался устроить возможно проще. Монарха, которого в Европе считали одним из самых могущественных . и богатых в свете, часто видали в стоптанных башмаках и чулках, заштопанных собственной женой или дочерьми.
Нося армейские и флотские чины, он действительно служил, точно исполнял служебные обязанности и пользовался служебными правами. Расписывался в получении жалования, причем приговаривал: "Эти деньги мои собственные; я их заслужил и могу употреблять, как хочу; но с государственными доходами надо поступать осторожно: в них я должен дать отчет Богу".
Узнавая людей и вещи, учась детальной работе над крупными делами, он выработал в себе тонкое чутье естественной, действительной связи вещей и отношений, понимание того, как делаются дела, какими силами поворачивается тяжелое колесо истории, перемалывая судьбы человеческие. Оттого неудача не приводила его в уныние, а удача не внушала самонадеянности. Рассказывали, что после поражения под Нарвой он говорил: "Знаю, что шведы еще будут бить нас; пусть бьют, но они выучат и нас бить их самих; когда же ученье обходится без потерь и огорчений?" Он не обольщался ни успехами, ни надеждами. В последние годы жизни, лечась олонецкими целебными водами, он говорил своему лейб-медику: "Врачую тело свое водами, а подданных примерами; в том и другом исцеление вижу медленное; все решит время". Царь, который славился завидным весельем, ясно видел все трудности своего положения, в котором из 13 правителей 12 опустили бы руки.

Из книги Василия Ключеского "Исторические портреты"